Мелитианский раскол

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Мелитиа́нский раско́л — церковный раскол IV века, возникший в Александрийской церкви во время Великого гонения около 306 года. Раскол не был вызван теологическими разногласиями и был связан прежде всего с вопросом о назначении епископов. После Никейского собора мелетиане приняли арианскую точку зрения и в дальнейшем в арианском споре выступали на стороне противников Афанасия Великого[1].





Происхождение

Источники дают противоречивое представление о возникновении данного течения. По версии, изложенной в «Панарионе» Епифания Кипрского, это было связано с разногласиями по вопросу о принятии падших[en], то есть тех, кто в ходе гонений отпал от христианской веры. Решая вопрос о наложении наказания на них, находящиеся в заключении епископ Петр Александрийский и Мелитий Ликопольский[en] (др.-греч. Μελίτιος) заняли, соответственно, снисходительную и строгую позиции. Мелитий полагал для мирян необходимым длительный искус, а повторное принятие в общение клириков-отступников только в качестве мирян. Когда же встал вопрос о выборе стороны в споре, большинство поддержало Мелития. С тех пор они молились раздельно и каждый ставил священников. После мученической смерти Петра, Мелитий находился в дружеских отношениях с его преемником Александром и расходился с ним только в вопросе о падших. Последователи Петра свою церковь называли «католической», а Мелития — «церковью мучеников»[2].

Другая версия излагается в подборке различных посланий, т. н. «Веронских документах». Из них следует что вопрос о падших к данному расколу отношения не имел — епископы упрекают Мелития в том, что тот, не имея на то права, совершает хиротонии. Мелитий, прибыв в Александрию в сопровождении двух «честолюбцев», Ария и Исидора, отлучил пресвитеров находящегося в заключении Петра и поставил вместо них своих соратников. Узнав об этом, Пётр написал александрийцам, чтобы они не имели с Мелитием общения и пообещал предоставить это дело на рассмотрение собора. Из рассказа Афанасия Великого известно, что на состоявшемся соборе Мелитий был обвинён во многих противозаконных деяниях, в том числе в идолопоклонстве. Низложенный Мелитий, в результате, образовал своё общество.

По мнению В. В. Болотова, сообщение Епифания неточно и в нём излагается благоприятная Мелитию точка зрения, а вопрос о падших был выдвинут мелитианами как благовидный предлог для своего отделения от церкви[3].

После смерти Петра Александр Александрийский принял в общение Мелития, при этом последний подал Александру список всех священных лиц, какие, по словам его, были у него в Египте: епископов, пресвитеров и диаконов. Как объясняет Афанасий Великий, это было сделано для того, чтобы когда Мелитий, получив свободу в Церкви, не стал называть многих и каждый день, кого захочет, ложно выдавать за имеющих священный сан[4].

Рассмотрение на Никейском соборе

Вопросу о расколе в «Египте, Ливии и Пентаполе» было посвящено шестое правило Никейского собора[5], подтвердившее, что епископ Ликополя не должен претендовать на властное положение своей кафедры вопреки древним обычаям. Различные комментарии исследователей вызвало то обстоятельство, что вопреки существовавшему после административной реформы Диоклетиана делению Египта, в постановлении не была упомянута Фиваида, ставшая очагом мелитианского движения.

Относительно самих мелитиан собор издал особое послание. За Мелитием был оставлен только титул епископа без права совершения хиротонии и других возможных для епископа действий. Мелитианские епископы были оставлены в своём сане без права управления своими провинциями, пока живы поставленные на их место католические епископы, после чего мелитиане, при условии согласия населения, могли вновь занять свою кафедру[6].

Мелитиане и Афанасий Великий

Крупный конфликт с участием мелитиан был связан с избранием Афанасия Великого епископом Александрии после смерти Александра Александрийского. Сведения об этом конфликте противоречивы и исходят, преимущественно, от самого Афанасия и его сторонников. Известно, что Александр скончался 17 апреля 328 года, а Афанасий был избран 8 июня того же года. Такая длительная задержка могла быть связана как с отказом включить мелитианских епископов в число выборщиков, так и со сложностью получения согласия императора Константина на это назначение[7]. Первые явные указания на возникновение конфликта датируются 332 годом, когда в одном из своих Пасхальных посланий Афанасий сообщил о том, что он находился в императорской резиденции, где «пребывающие там мелетиане, которые нас преследовали своею ненавистью и оклеветали пред Императором, были посрамлены и изгнаны оттуда как клеветники, быв в этом многократно уличены»[8]. Созомен сообщает дополнительные подробности этой истории: стороны обменивались взаимными обвинениями перед лицом императора, мелитиане обвиняли Афанасия в убийствах, заключении и сожжении церквей, а тот их в неправомерных рукоположениях, искажении Никейского символа веры, возмущениях и оскорблении православных. Император, не зная кому верить, запретил Афанасию препятствовать мелитианам молиться в церквях, угрожая в случае нарушения этого указания изгнать Афанасия из Александрии[9]. Сообщение Афанасия о том, что уже в это время мелитиане вступили в союз с арианами, вряд ли достоверно[10].

Аналогичные обвинения, включая обвинения в убийстве мелитианского епископа Арсения, были предъявлены Афанасию на Тирском соборе 335 года, в результате которого Афанасий был сослан в Трир. Большинство церковных историков считают эти обвинения несостоятельными[11].

Тем не менее, опубликованные в 1924 сэром Идрисом Беллом[en] папирусы проливают дополнительный свет на притеснения, которым подвергались мелитиане в Египте со стороны Афанасия[12]. Будучи убеждённым антитринитарием и рассматривая Афанасия Великого чуть ли не как личного врага, сторонником виновности в предъявляемых александрийскому епископу обвинениях был сэр Исаак Ньютон. Приложив значительные усилия для анализа всех доступных ему источников, он пришёл к выводу, в частности, о виновности Афанасия в убийстве Арсения. По его мнению, на соборе Афанасием не был предъявлен живой Арсений, а только подложное письмо о том, что он жив. При этом Ньютон полагал, Афанасий был изгнан не за свои религиозные убеждения, а за своё возмутительное поведение[13]. Свои выводы Ньютон изложил в неопубликованных при жизни «Paradoxical Questions concerning the morals & actions of Athanasius & his followers» Сходную точку зрения разделял Ричард Хэнсон[en], охарактеризовав поведение Афанасия как «бандитизм, … ничего не имеющий общего с арианской полемикой»[14].

В Антиохии

Возникший в начале 360-х годов мелетианский раскол в Антиохии и связанный с именем Мелетия Антиохийского является отдельным историческим эпизодом, хотя также относящимся к арианскому спору.

Напишите отзыв о статье "Мелитианский раскол"

Примечания

  1. Blunt, 1874, p. 305.
  2. Болотов, 1910, с. 424.
  3. Болотов, 1910, с. 426.
  4. Афанасий Великий [www.odinblago.ru/afanas_t1/zashititelnoe «Защитительное слово против ариан» стр. 374-375]
  5. Деяния соборов, 1910, с. 73.
  6. Болотов, 1910, с. 427.
  7. Hanson, 2005, p. 249.
  8. Четвертое праздничное послание святого Афанасия, 5
  9. Созомен, [azbyka.ru/otechnik/Ermij_Sozomen/tserkovnaja-istorija/2_22 Церковная история, II, 22]
  10. Hanson, 2005, p. 250.
  11. Hanson, 2005, p. 251.
  12. Hanson, 2005, p. 252.
  13. Дмитриев, 1999, с. 294.
  14. Hanson, 2005, pp. 254-255.

Литература

  • Hanson R. P. C. [books.google.ru/books?id=tclFM-nRh2IC The Search for the Christian Doctrine of God: The Arian Controversy, 318-381 A.D.]. — New York: Continuum International Publishing Group, 2005. — 960 p. — ISBN 0-5670-3092-X.
  • [books.google.ru/books?id=z-gCAAAAQAAJ&printsec=frontcover&dq=John+Henry+Blunt&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwjr6rfrtN_LAhXEJ5oKHUiSDFsQ6AEIJDAB#v=onepage&q=John%20Henry%20Blunt&f=false Sects, heresies, ecclesiastical parties and schools of relegious thought] / Ed. by J. H. Blunt. — Rivingtons, 1874. — 648 p.
  • [azbyka.ru/otechnik/pravila/dejanija-vselenskikh-soborov-tom1/ Деяния Вселенских соборов, изданные в русском переводе при Казанской духовной академии]. — 3 изд.. — Казань, 1910. — Т. I. — 402 с.
  • Болотов В. В. [azbyka.ru/otechnik/Vasilij_Bolotov/lektsii-po-istorii-drevnej-tserkvi/ Лекции по истории древней церкви]. — Спб., 1910. — Т. II. — 474 с.
  • Дмитриев И. С. [pawet.net/library/history/c_history/dm_n/Дмитриев_И._С._Неизвестный_Ньютон.html Неизвестный Ньютон: силуэт на фоне эпохи]. — СПб.: Алетейя, 1999. — 784 с. — ISBN 5-89329-156-5.
  • Феодорит Кирский. [azbyka.ru/otechnik/Feodorit_Kirskij/cerkovnaya_istoriya/1_9 «Церковная история». Книга 1. Глава 9. О делах Мелетия, от которого и доныне остались раскольники мелетиане, также соборное о нем послание.]
  • Созомен. «Церковная история» [azbyka.ru/otechnik/Ermij_Sozomen/tserkovnaja-istorija/1_24 Книга 1. Глава 24. О деле Мелетия, как хорошо святой Собор рассмотрел его.]
  • [azbyka.ru/otechnik/pravila/dejanija-vselenskikh-soborov-tom1/1_16 Деяния Вселенских Соборов, Том 1. I. СОБОР НИКЕЙСКИЙ, ВСЕЛЕНСКИЙ ПЕРВЫЙ. XVI. Соборное послание к церквам Божиим, находящимся в Александрии, Египте, Пентаполе, Ливии и во всей поднебесной, клиру и мирянам, исповедующим православную веру]

Отрывок, характеризующий Мелитианский раскол

Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.