Мелу Антуниш, Эрнешту Аугушту

Эрнешту Аугушту ди Мелу Антуниш Ernesto Augusto de Melo Antunes<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Министр иностранных дел Португалии
26 марта 1975 года — 8 августа 1975 года
Предшественник:	Мариу Суариш
Преемник:	Мариу ди Оливейра Руйву
Министр иностранных дел Португалии
19 сентября 1975 года — 23 июля 1976 года
Предшественник:	Мариу ди Оливейра Руйву
Преемник:	Жозе Медейруш Феррейра
Вероисповедание:	католик
Рождение:	2 октября 1933(1933-10-02) Лиссабон, Португалия
Смерть:	10 августа 1999(1999-08-10) (65 лет) Синтра, Португалия
Отец:	Эрнешту Аугушту Антуниш
Мать:	Мария Жозе Форжаз ди Мелу
Супруга:	1) Габриэла Мария ди Мелу Антуниш (1961-1989) 2) Мария Жозе ди Соуза Перейра (с 1997)
Партия:	Движение вооружённых сил (1973 -1976), Португальская социалистическая партия (с 1991)
Образование:	Военная артиллерийская школа (1956),
Профессия:	военный
Военная служба
Звание:	лейтенант (1959) капитан (1961), майор (1972), подполковник (1978) полковник (2004, посмертно),
Награды:

Эрнешту Аугушту ди Мелу Антуниш (порт. Ernesto Augusto de Melo Antunes , 2 октября 1933, Лиссабон, Португалия — 10 августа 1999, Синтра, Португалия) — португальский политический и военный деятель, министр иностранных дел Португальской республики в 1975 — 1976 годах. Один из лидеров Революции гвоздик.

Биография

Эрнешту Аугушту ди Мелу Антуниш родился 2 октября 1933 года в 16.45 в Лиссабоне, Португалия в семье Эрнешту Аугушту Антуниша и Марии Жозе Форжаз ди Мелу. В 1939 году, когда Мелу Антунишу исполнилось 6 лет, его отца, который был военным, перевели на службу в португальскую Анголу и тот взял с собой семью. Через три года девятилетний Мелу Антуниш вернулся в континентальную Португалию, где в 1944 году посещал лицей в Авейру, а затем лицей в Фару.

Карьера офицера

Окончив в 1953 году колледж в Тавире и получив среднее образование, Мелу Антуниш по семейной традиции выбрал карьеру кадрового военного. 15 октября того же года он добровольцем поступил в Военную школу (отделение артиллерии) (порт. Escola do Exército [Arma de Artilhari]), окончив которую 1 октября 1956 года стал аспирантом артиллерии, после чего прошёл курс обучения в Артиллерийской школе (порт. Escola Prática de Artilharia). Во время учёбы Мелу Антуниш много читал, посещал курсы по истории, философии и праву в Лиссабонском университете. Там он получил диплом математика. Он увлёкся чтением запрещённых, так называемых «проклятых авторов» (порт. autores malditos), в том числе и Карла Маркса, что едва не привело к его исключению из училища. 1 ноября 1957 года Мелу Антуниш получил звание алферса и в конце года был направлен в своеобразную ссылку в Гарнизонную артиллерийскую группу (порт. Grupo de Artilharia de Guarnição [GAG]) в Понта-Делгада на острове Сан-Мигел , Азорские острова, во 2-ю отдельную батарею береговой артиллерии (порт. Bateria Independente de Defesa de Costa n.º 2), а в 1958 году переведён в батарею зенитных орудий сводной артиллерийской группы (порт. Bateria Anti-Aérea do Grupo de Artilharia de Guarnição). 1 декабря 1959 года Мелу Антуниш получил звание лейтенанта. В 1960 году Мелу Антуниш был переведён в 1-ю батарею гарнизонной артиллерии и 1 декабря 1961 года получил звание капитана, продолжив службу в Отдельном территориальном командовании Азорских островов.

Однако и в армии Мелу Антуниш не изменил своему пристрастию к политике. Он участвовал в политико-культурной оппозиции, возглавлявшейся Боржишем Коутинью, в 1962 году вместе с Мануэлом Алегри он создал нелегальную Ассамблею патриотических акций (порт. Juntas de Acção Patriótica), занимавшуюся просвещением и агитацией. Мелу Антуниш и его сторонники участвовали в заговоре генерала Умберту Делгаду, который должен был высадиться на Азорских островах. Однако генерал не выполнил своей задачи и, как вспоминал Мелу Антуниш, они многие дни вглядывались в туман, висевший над морем, в ожидании десанта.

В 1963 году капитан Мелу Антуниш был направлен в свою первую командировку (комиссию) в африканские колонии. Он два года прослужил в Анголе, где шла война против повстанческой организации МПЛА. В 1965 году он вернулся на службу Отдельное территориальное командование Азорских островов, но уже в 1966 году был снова направлен в Анголу. В 1968 году Мелу Антуниш вернулся в Португалию, где прослужил три года. В 1969 году он намеревался выставить свою кандидатуру в депутаты Национального собрания и 21 января 1969 года опубликовал документ «Независимая кандидатура на парламентских выборах 1969 года: Декларация Понта-Дельгада» (порт. Candidatura Independente às Eleições para Deputados em 1969: Declaração de Ponta Delgada). Он выставил свою кандидатуру в депутаты Национального собрания по округу Понта-Делгада, однако в октябре того же года его кандидатура не была утверждена правительством. Однако Мелу Антуниш был переведён в столицу и несколько месяцев служил в Управлении кадров Лиссабонского военного округа. 25 июня 1970 года капитан Мелу Антуниш руководил коллоквиумом на тему «Размышления о личном опыте» (порт. Reflexões Sobre Uma Experiência Pessoal) в Объединении научных исследований и документации, в котором рассматривается ряд вопросов, касающихся вооруженных сил. 14 сентября 1970 года он отправил рапорт в Департамент армейский дисциплины и уже 23 сентября был назначен командиром артиллерийской роты в Анголе. Это была его третья комиссия. 6 января 1971 года он получил под командование 3314-ю артиллерийскую роту в Нинда и 1 марта 1972 года был произведён в майоры.

Идеолог «Движения капитанов»

В 1972 году Мелу Антуниш был переведён во 4-й артиллерийский полк на Азорских островах. Вернувшись из Анголы, где он стал решительным противником колониальной войны, в континентальную Португалию майор Эрнешту Мелу Антуниш примкнул к офицерскому движению, недовольному существующим режимом и социальным положением офицерского корпуса. В армейской среде он считался интеллектуалом, его политические взгляды были близки к взглядам европейской социал-демократии. Мелу Антуниш считал возможным построение демократического общества с «ярко выраженными социалистическими чертами».

По рекомендации лидера нелегальной Португальской социалистической партии Мариу Суариша майор Мелу Антуниш 5 декабря 1973 года он вошёл в рабочую группу для разработки программы «Движения капитанов». 5 февраля 1974 года Мелу Антуниш впервые присутствовал на заседании Центральной комиссии «Движения капитанов» в доме Марселину Маркиша, когда обсуждался проект программы движения. В тот же день он вместе с Жозе Мариа Азеведу, Коштой Брашем и Соуза-и-Каштру вошёл в комитет по выработке новой программы и стал его координатором. Проект программы был одобрен на совещании в Кашкайше 18 марта 1974 года. 23 марта 1974 года Мелу Антуниш снова был отправлен служить на Азорские острова и в ночь перед отъездом передал подготовленные документы Витору Алвишу. Мелу Антуниш стал главным идеологом, соавтором и основным редактором программы Движения вооружённых сил, которая была завершена 21 апреля 1974 года.

После Революции гвоздик, когда «Движение капитанов» пришло к власти, Мелу Антуниш был вызван в Лиссабон где занял видное место в руководстве движения. 27 апреля 1974 года он вошёл в Координационную комиссию ДВС от сухопутных сил. 31 мая Мелу Антуниш был включён в состав Государственного совета Португалии от ДВС. Он возглавлял делегацию Координационной комиссии ДВС, посетившую 6 июня Португальскую Гвинею для ознакомления с обстановкой.

В июле 1974 года, после отставки кабинета Аделину да Палма Карлуша Мелу Антуниш был одним из лидеров движения, воспрепятствовавшим назначению на пост премьер-министра министра обороны полковника Мариу Фирмину Мигела. Тогда же, в июле 1974 года Движение вооружённых сил предложило президенту страны генералу Антониу ди Спиноле на выбор две кандидатуры на пост премьер-министра — майора Эрнешту Мелу Антуниша и полковника Вашку Гонсалвиша. 13 июля Спинола выбрал Гонсалвиша, наложив вето на кандидатуру Мелу Антуниша, которого считал отъявленным «опасным коммунистом».

Государственный министр

19 июля 1974 года Эрнешту Мелу Антуниш стал одним из четырёх государственных министров без портфеля во II временном правительстве полковника Вашку Гонсалвиша. Как государственный министр занимался вопросами деколонизации, которая началась после опубликования 27 июля Закона № 7/74, признавшим права колоний на независимость. Он был главным посредником на переговорах о предоставлении независимости Гвинеи-Бисау. В августе 1974 года Мелу Антунеш стал фактическим главой военного совета, который на короткий срок взял на себя управление африканской колонией Мозамбик и 20 сентября 1974 года передал управление Мозамбиком временному правительству в составе представителя ФРЕЛИМО и 3 португальских офицеров. Мелу Антуниш возглавлял португальскую делегацию, подписавшую Лусакские соглашения 7 сентября 1974 года и подписал Лиссабонское соглашение о деколонизации Кабо-Верде 18 сентября 1974 года. Он сохранил свой пост и в III Временном правительстве Вашку Гонсалвиша, которое принесло присягу 1 октября 1974 года, н на этот раз курировал уже экономику Португалии.

28 октября 1974 года Мелу Антуниш вошёл в Совет 20-ти (порт. Conselho dos Vinte), возглавивший Движение вооружённых сил и армию Португалии.

18 октября 1974 года Мелу Антуниш был назначен координатором рабочей группы по разработке 3-летней программы социально-экономического развития страны, в которую вошли Руй Вилар, Силва Лопиш, Мария ди Лурдиш Пинтассилгу и Витор Констанциу. Проект был утверждён ассамблеей ДВС 28 декабря. 5 февраля 1975 года правительство рассмотрело и 21 февраля утвердило Программу социально-экономической политики (порт. Programa de Politica Económico-Social или Programa de Acção Política e Económica), получившую название «План Мелу Антуниша» (порт. Plano Melo Antunes). Однако план вызвал множество споров и после событий 11 марта 1975 года был забыт. В феврале 1975 года Мелу Антуниш также активно участвовал в выработке и заключении Конституционного соглашения политических партий и ДВС.

Одновременно Мелу Антуниш оставался одним из ведущих левых идеологов ДВС. 4 февраля 1975 года французский «Le Monde» опубликовал интервью Мелу Антуниша, в котором он заявил —

«Мы… хотим создать образец самобытного общества, социализм на португальский лад, который никому и ничем не будет обязан».

Его позиции усилились после мартовских событий и устранения правой группировки генерала ди Спинолы. 15 марта 1975 года майор Эрнешту Мелу Антуниш заявил — «Наша стратегия должна заключаться в переходе к социализму», а «ДВС не имеет ничего общего с политическими партиями»

Оригинальный текст (порт.)  

"«a nossa estratégia deve ser a de transição para o socialismo», «o MFA nada tem a ver com os partidos políticos».

21 марта, когда был расширен состав Революционного совета, Мелу Антуниш стал его членом.

Внешняя политика при Мелу Антунише

26 марта 1975 года майор Эрнешту Мелу Антуниш стал министром иностранных дел в IV Временном правительстве Вашку Гонсалвиша. Продолжился процесс возвращения Португалии на международную арену — в 1975 году были установлены дипломатические отношения с Габоном, Кот-д’Ивуаром, Народной Республикой Конго, Бурунди, Мавританией, Алжиром, Ираком, Либерией, Танзанией, Замбией, НДРЙ, Кувейтом, Ганой, Йеменом, Нигером, Кенией. Были восстановлены дипломатические отношения с Египтом, Ливаном и Суданом. В марте была запрещена деятельность в Лиссабоне дипломатической миссии Южной Родезии, в апреле было закрыто дипломатическое представительство Португалии в Чили, где к власти пришёл генерал Аугусто Пиночет. В апреле были установлены дипломатические отношения с КНДР. В мае 1975 года Португалию посетил президент Замбии Кеннет Каунда. В июне был подписан договор о дружбе и сотрудничестве с Гвинеей-Бисау. 1 июля были установлены дипломатические отношения с ДРВ.

23 апреля 1975 года Мелу Антуниш был представителем Португалии при обмене ратификационными грамотами к дополнительном протоколу о конкордате со Святым Престолом.

В октябре страну посетил президент Румынии Николае Чаушеску и союзный секретарь по иностранным делам СФРЮ Милош Минич. Мелу Антуниш был членом делегации Португалии на заключительном этапе Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе в Хельсинки.

8 декабря 1975 года Португалия разорвала дипломатические отношения с Индонезией, которая оккупировала Восточный Тимор. Мелу Антуниш как министр иностранных дел выступил с заявлением о том, что Восточный Тимор по прежнему является португальской территорией, и Лиссабон не признает одностороннего провозглашения его независимости со стороны ФРЕТИЛИН. Португалия обратилась в Совет Безопасности ООН с просьбой способствовать мирному урегулированию. Совет Безопасности подтвердил права Португалии в качестве управляющей державы и призвал Индонезию безотлагательно вывести войска. В феврале 1976 года Португалию посетили министры иностранных дел Франции Жан Сованьярг и ФРГ Ганс-Дитрих Геншер. В марте Португалию посетил президент Югославии Иосип Броз Тито. В апреле были прерваны дипломатические отношения с Анголой. В апреле была достигнута договорённость о восстановлении прерванных в 1975 году дипломатических отношений с Заиром, в июле были установлены дипломатические отношения с Объединёнными Арабскими Эмиратами.

Зарубежные поездки Мелу Антуниша

• Декабрь 1975 года — Ирак;
• январь 1976 года — Австрия и Бельгия
• январь 1976 года — Венгерская Народная Республика и Чехословацкая Социалистическая Республика. В Венгрии он заявил что «Португалия в своей внешней политике придает большое значение развитию и укреплению отношений с социалистическими странами», не нарушая отношений с США, НАТО и Общим рынком.

• март 1976 года — Иран и Польская Народная Республика;
• апрель 1976 года — Дания
• май 1976 года — Швеция и Народная Республика Болгария
• июнь 1976 года — официальный визит в СССР.

Мелу Антуниш и революционный процесс

Летом 1975 года Эрнешту Мелу Антуниш перешёл в оппозицию к курсу правительства генерала Вашку Гонсалвиша и стал главным теоретиком «Группы девяти» и автором «Документа девяти». При этом, хотя он и был вдохновителем «Группы», существовало мнение, что её реальными руководителями были генералы Франку Шараиш и Пезарат Коррейя, капитан Васку Лоуренсу и Витор Крешпу. За участие в оппозиционной деятельности Мелу Антуниш был выведен из состава Революционного совета и откомандирован в распоряжение своего штаба для получения нового назначения. Однако армия в своём большинстве поддержала позицию «девятки» и 7 сентября 1975 года Мелу Антуниш был избран в новый состав Революционного совета, а 19 сентября вновь стал министром иностранных дел в VI Временном правительстве адмирала Жозе Пиньейру ди Азеведу. Он сохранил этот и пост при реорганизации кабинета в начале 1976 года. Мелу Антуниш был активным участником разгоревшегося в ноябре конфликта в армии, выступая против левонастроенных офицеров и активности португальских коммунистов. При этом он резко критиковал антикоммунизм лидера социалистов Мариу Суариша. Ночью 26 ноября Мелу Антуниш выступил по национальному телевидению с заявлением, что Португальская коммунистическая партия имеет очень важное значение для развития демократии в стране, предотвратив стихийный разгром португальских коммунистов. Он заявил — «Продолжение участия Португальской коммунистической партии в шестом временном правительстве является абсолютно необходимым для продвижения вперёд революционного процесса». Этот шаг привёл к тому, что у Мелу Антуниша появилось много врагов, однако многие восхищались его смелостью в этот критический для страны момент. После 25 ноября его назвали компасом для тех лидеров 25 апреля, которые не хотят установления военной диктатуры. 17 декабря Мелу Антуниш вместе с бригадным генералом Вашку Лоуренсу, генералом Рамалью Эанишем, майором Жозе Канту-и-Каштру и капитаном фрегата Мануэлом Мартиншем Геррейру от имени вооружённых сил встретился с делегациями основных политических партий для обсуждения Конституционного пакта ДВС и партий.

На службе конституционной республике

В 1976 году, когда военные после выборов передали власть политическим партиям, оставаясь в составе Революционного совета, Мелу Антуниш 24 июня также вошёл в состав Конституционной комиссии (1976—1977), предшественницы Конституционного суда. 1 августа 1978 года он получил звание подполковник и был приписан к Артиллерийскому управлению армии (до 1981 года). 20 октября 1980 года Мелу Антуниш постановлением Революционного совета вновь был назначен председателем Конституционной комиссии. Он выступал против реформы Конституции, исключения из неё положений о строительстве социализма и роспуска Революционного совета. 29 октября 1982 года Мелу Антуниш принял участие в последнем заседании совета и был автором его последнего коммюнике. 30 октября он стал одним из двух (вместе с президентом Рамалью Эанишем) членов Революционного совета, которые вошли в состав сменившего его Государственного совета Португалии. В том же году он был переведён в резерв армии. В 1983 году Мелу Антуниш сложил обязанности члена Конституционной комиссии.

Последние годы

В 1984 — 1986 годах Мелу Антуниш был советником ЮНЕСКО, в 1986 — 1988 годах — заместителем генерального директора ЮНЕСКО. В 1986 году он покинул состав Государственного совета. В 1991 году Мелу Антуниш официально вступил в Португальскую социалистическую партию. В том же году он вышел на пенсию. был консультантом ряда крупных компаний. В 1992 году правительство Анибала Каваку Силвы одобрило выдвижение его кандидатуры на пост генерального директора ЮНЕСКО, но не оказало должной поддержки и избрание не состоялось. 19 апреля 1996 года декретом нового Президента Португалии Жоржи Сампайю № 6-А/96 Мелу Антуниш вновь стал членом Государственного совета Португалии. В 1999 году на конгрессе Социалистической партии Мелу Антуниш поддержал движение «Falar é Preciso»

Эрнешту Аугушту Мелу Антуниш скончался 10 августа 1999 года в своем доме в Синтре (округ Лиссабон), Португалия.

Частная жизнь

В 1961 году Эрнешту Мелу Антуниш женился в Сан-Мигеле на Габриэле Марии да Камара ди Атаиде Мота (Gabriela Maria da Câmara de Ataíde Mota, р. 9 июля 1941 года), происходившей из дворянского рода. 6 октября 1962 года на Азорских островах у них родилась дочь Катарина, а 14 декабря 1963 года в Сан-Жозе, близ Понта-Делгаду сын Эрнешту. 8 марта 1975 года в Лиссабоне у супругов родилась дочь Жуана. В 1989 году Мелу Антуниш развелся с женой. По прихоти судьбы 5 сентября 1988 года его дочь Катарина ди Атаиде Мота ди Мелу Антунеш вышла замуж за внука Марселу Каэтану Жоржи Мигела Лупи Алвиша Каэтану. В 1990 году у Мелу Антуниша появилась внучка Мария (Maria Mota de Melo Antunes Caetano), в 1995 году — внук Педру (Pedro Mota de Melo Antunes Caetano). В 1997 году в Синтре Мелу Антуниш женился на уроженке Макао Марии Жозе ди Соуза Перейре (Maria José de Souza Pereira, р. 19 марта 1952 года), которая ради него бросила международную карьеру банкира и инвестиционного советника. 11 апреля 2000 году у Мелу Антунеша появился внук Эрнешту, 16 апреля 2002 года — внучка Мария.

Сочинения

• Vers la Démocratisation Effective des Relations Internationales, Lisboa, 1975
• Libertà e Socialismo: Momenti Storici del Dissenso, Milão, 1978.
• Angola no Campo de Tensão e de Conflitos Globais e Regionais: Um Panorama, in revista Economia e Socialismo, n.º 60, Lisboa, 1984.
• As Forças Armadas e o MFA: De 25 de Abril de 1974 a 25 de Novembro de 1975, in Revista Crítica de Ciências Sociais, n.º 15/16/17, pp. 47–52, Coimbra, 1985.
• O 25 de Abril e o Portugal de Hoje, Matosinhos, 1995.
• A Descolonização Portuguesa: Mitos e Realidades, in João Medina, História de Portugal: Portugal Democrático, vol. XV, pp. 180–189, Amadora, 1997.

Награды

• Большой крест Ордена свободы;
• Медаль 1-й степени Ордена Амилкара Кабрала (Кабо-Верде, 27 декабря 2004 года);
• Посмертное признание Законодательного собрания Азорских островов (24 мая 2010 года).

Память

В 2001 году его именем была названа одна из улиц Лиссабона. По этому поводу состоялась торжественная церемония. 19 июля 2004 года в соответствии с Законом № 29/2000 Мелу Антунешу посмертно было присвоено звание полковника. В том же году историк Мария Инасия Резола (Rezola) провела опрос, который показал, что Мелу Антуниша помнят всего 44 % опрошенных, а часть из них не считает его важной исторической личностью. Некоторые до сих пор осуждают его за то, что он не допустил разгрома коммунистической партии. 27 ноября 2009 года открылся семинар, посвященный Мелу Антунишу. В нём приняли участие более тридцати учёных и военных, в том числе бывшие президенты Португалии Рамалью Эаниш, Мариу Суариш и Жоржи Сампайю.

Имя Эрнешту Мелу Антуниша отражено в топонимике 16 португальских городов и населённых пунктов, в том числе Лиссабона, Бежи, Амадоры, Каркавелуша и Синтры.

Литература

• Cf. CRUZEIRO, Maria Manuela, Melo Antunes, o sonhador pragmático. Lisboa, Circulo de Leitores, 2004, p. 23
• Cf. CARVALHO, Otelo Saraiva de, Alvorada em Abril. Lisboa: Publicações Alfa, 1991, 2 vols; ALMEIDA, Dinis de, Origens e Evolução do Movimento dos Capitães (Subsídios para uma melhor compreensão). Lisboa: Ed. Sociais, 1977.
• Cf. REZOLA, Maria Inácia, Os militares na Revolução de Abril. O Conselho da Revolução e a transição para a democracia em Portugal (1974—1976). Lisboa: Campo da Comunicação, 2006, p. 73 e ss.
• Jornal Novo, 7/8/75, 3.ª edição.
• Expresso, 14/08/99

Ссылки

• Jofre Alves. [abril-de-novo.blogspot.com/2011/10/figuras-do-25-de-abril-ix-melo-antunes.html Figuras do 25 de Abril IX – Melo Antunes] (португальский). ABRIL DE NOVO (Sábado, 1 de Outubro de 2011). Проверено 26 февраля 2012. [www.webcitation.org/67uSeON2U Архивировано из первоисточника 25 мая 2012].
• José Pedro Castanheira. [aeiou.expresso.pt/cavaco-recusou-participar-na-homenagem-a-melo-antunes=f550091 Cavaco recusou participar na homenagem a Melo Antunes] (португальский). Expresso (19:45 Sexta feira, 27 de novembro de 2009). Проверено 28 февраля 2012.
• JOSÉ MANUEL BARROSO. [www.dn.pt/inicio/interior.aspx?content_id=589645 Ernesto Melo Antunes] (португальский). Diário de Notícias (18 Novembro 2004). Проверено 28 февраля 2012. [www.webcitation.org/67uSgm32F Архивировано из первоисточника 25 мая 2012].
• Jorge Sampaio. [jorgesampaio.arquivo.presidencia.pt/pt/noticias/noticias/discursos-226.html A Ernesto Melo Antunes (Homenagem publicada na revista “O Referencial”, da Associação 25 de Abril”)] (португальский) (01 de Outubro de 1999). Проверено 28 февраля 2012. [www.webcitation.org/67uSiA1pZ Архивировано из первоисточника 25 мая 2012].
• [www1.ionline.pt/conteudo/34882-homenagem-melo-antunes-reune-ex-chefes-estado-e-governo Homenagem a Melo Antunes reune Ex-chefes de Estado e de Governo] (португальский). iOnline (26 de Novembro de 2009). Проверено 28 февраля 2012. [www.webcitation.org/67uSieYnL Архивировано из первоисточника 25 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Мелу Антуниш, Эрнешту Аугушту

– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.