Пененжно

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Мельзак»)
Перейти к: навигация, поиск
Город
Пененжно
Pieniężno
Флаг Герб
Страна
Польша
Воеводство
Варминьско-Мазурское воеводство
Повят
Координаты
Площадь
3,83 км²
Население
2975 человек (2004)
Плотность
776,8 чел./км²
Телефонный код
+48 55
Почтовый индекс
14-520
Автомобильный код
NBR
Официальный код TERYT
6283502054
Официальный сайт
[www.pieniezno.pl niezno.pl]

Пененжно (польск. Pieniężno, нем. Mehlsack, Мельзак) — город в Польше, входит в Варминьско-Мазурское воеводство, Браневский повят. Имеет статус городско-сельской гмины. Занимает площадь 3,83 км². Население 2975 человек (на 2004 год).





История

На крутом берегу над изгибом реки Валша существовало оборонительное городище Мельцекуке (Melcekuke, видимо, от Malte, Malko — дерево, лес и Kuke, Kauks — черт, демон). Местность завоевана Тевтонским орденом в 1252 году и на крутом холме над рекой Валша построен замок. Он стал центром каммерамта. В рамках раздела земель между Тевтонским Орденом и епископством Вармийским территория «Вева» отошла в собственность капитула.

Первые упоминания относятся к 1282 году, достоверные — к 1304. Точная дата основания города неизвестна, получивший от соборного капитула в 1312 году уставную грамоту на кульмском праве локатор Теодорих из Лихтенфельде не справился с задачей и передал права эмигрантам из Голландии — ткачу Генриху и Фридерику из Пасленка.

В замке, построенном в начале XIV века из кирпича, с 1312 года находилась резиденция администратора капитула и фогта капитула — высшего светского чиновника епископства, отвечавшего за оборону и суд. В середине XIV века администратор переехал в Алленштейн, а Мельзак возглавил бургграф.

Из документа от 17 сентября 1326 года известно, что город Мельзак располагался в излучине Валши, был построен в виде квадрата с рынком в центре и имел «шахматную» разбивку улиц. Около 1340 года город был обнесен стеной, образовавшей вместе с замком единую систему обороны. В город вели двое ворот — с востока браневские, с юга — орнецкие.

В 1414 году, во время так называемой «Войны голода», город был полностью разграблен и сожжен татарами на польской службе. Пострадали также замок и церковь.

В 1440—1441 годах в окрестностях города вспыхнуло восстание. Восставшие отказывались нести повинности и платить подати. Восстание было подавлено.

В 1455 году Мельзак был единственным городом Вармии, принявшим сторону Тевтонского ордена. На пасху 1455 года города осадили войска Польши, Литвы и Прусского союза. 8 апреля 1455 года город был взят и сожжен. Однако победители не оставили гарнизона, и войска Тевтонского ордена беспрепятственно заняли его снова. По Торуньскому миру 1466 года Мельзак со всей Вармией отошел Польше.

В 1626 году шведские войска заняли город и полностью сожгли его. Уцелели только замок и церковь. В пожаре 1666 года сгорели и они. Пожары уничтожали город в 1703, 1813, 1829 и 1847 году. Только в 1892 году появилась первая добровольная пожарная бригада.

Первая железнодорожная линия, соединившая город с Браунсбергом, была проложена в 1884 году, а в 1885 установлено железнодорожное сообщение с Алленштейном и Кёнигсбергом. Железнодорожный вокзал открыт 1 мая 1914 года.

18 марта 1904 года в городе был учрежден первый в Вармии сельскохозяйственный торговый кооператив. В 1908 году открыта мастерская по ремонту сельскохозяйственной техники, в 1913 году — большой амбар, в 1916 — ещё один. В 1917 году построены новые склады для овощей и фруктов. В 1919—1920 годах — мельница. В 1931 году кооператив стал дочерним предприятием кооператива в Кёнигсберге.

В 1895 году открылся молочный кооператив, который в 1930 году стал филиалом молочного кооператива в Кёнигсберге.

Несмотря на сопротивление жителей в 1908 году город получил газ. В том же году начал действовать водопровод. До того использовались уличные насосы, которые поставляли воду по выдолбленным из дерева трубам. С 1916 года часть домов, прилегающих к частной электростанции, получила электроэнергию. Канализация была проложена только в 1926 году. В этом же году было проведено общее благоустройство города, улицы выложены гранитной плиткой, заменившей покрытие из тесаного камня.

Близ Мельзака, входившего в то время в Восточную Пруссию, в ходе боёв в феврале 1945 года погиб командующий 3-им Белорусским фронтом генерал И. Д. Черняховский.

Впервые город попал под артиллерийский обстрел и массированную бомбежку 5 февраля 1945 года. Женщины и дети были эвакуированы ранее по железной дороге, но ряд жителей не захотел покидать город. 10 февраля немецкие войска призвали гражданских лиц безоговорочно покинуть город. Осталась лишь незначительная часть населения, в основном не сумевшая эвакуироваться по причине старости или болезни. 17 февраля 1945 года Мельзак занят войсками 3 Белорусского фронта. На 15 июня 1945 года в нём насчитывалось 449 жителей.

В октябре 1945 года началась репатриация населения. Первый транспорт привез 498 человек из окрестностей Вильнюса. Впоследствии, наряду с репатриантами, начали прибывать люди из центральных областей Польши.

СССР подарил город Мельзак (в составе значительной части Восточной Пруссии) Польше. Город был переименован в Пененжно. В 2015 г. власти города демонтировал памятник погибшему здесь советскому генералу И. Д. Черняховскому, мотивируя это правом определять политику на своей территории.

Название и герб

Древнейшее известное название древнепрусского замка — Мельцекуке (Melcekuke, видимо, от Malte, Malko — дерево, лес и Kuke, Kauks — черт, демон). Немецкие колонисты, прибывшие для основания города, адаптировали его как Мельзак (Mehlsack, Melzak) — мешок муки. После включения города в состав ПНР в 1945 году использовалось название Манковоры (Mąkowory) — прямой перевод немецкого названия на польский. В 1947 году на основании распоряжения министров государственного управления и отвоеванных земель от 12 ноября 1946 года название было изменено на Пененжно — в честь Северина Пененжно (младшего), — издателя довоенной «Ольштынской газеты», расстрелянного 24 февраля 1940 года в концлагере Хохенбрух.

Герб Пененжно представляет собой на голубом гербовом щите перекрещенные серебряный меч и золотой ключ, меж ними три серебряных мешка с мукой. Меч и ключ — атрибуты святых Павла и Петра, соответственно, покровителей городского собора. Мешки с мукой отсылают к немецкому названию города.

Гербовая эмблема известна с городской печати XIV века.

По легенде, когда шведская армия осаждала город, жители вытащили последний мешок муки и развеяли его над вражеским лагерем. Решившие, что у горожан достаточно запасов, шведы отошли. Якобы отсюда и берёт начало название города и его герб. И герб, и название Мельзак, однако, известны ещё со времён Тевтонского Ордена.

Достопримечательности

  • замок Вармийского капитула XIV века
  • городская ратуша XIV—XV веков
  • костёл святых Петра и Павла, существующий с XIV века. (современное неоготическое здание 1895—1897 годов)
  • греко-католическая церковь святого Михаила 1621—1623 годов
  • башня лютеранского собора 1844—1851 годов
  • железнодорожный мост 1885 года (перестроен в 1950 году)
  • водонапорная башня 1905 года
  • миссионерский этнографический музей конгрегации вербистов
  • Памятник Черняховскому.

Напишите отзыв о статье "Пененжно"

Ссылки

  • [www.pieniezno.pl Официальная страница города]

Отрывок, характеризующий Пененжно

Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.