Мельников, Авраам Иванович

Авраам Иванович Мельников
Основные сведения
Место рождения	Ораниенбаум
Работы и достижения
Работал в городах	Санкт-Петербурге, Москва, Ростов-на-Дону, Минск, Псков, Нижний Новгород, Ярославль, Рыбинск, Болград, Кишинев, Одесса,
Архитектурный стиль	псевдоклассический стиль (ампир)
Важнейшие постройки	здание Училища правоведения в Санкт-Петербурге, здание ярмарки в Ростове-на-Дону, семинария в Минске, соборы в Пскове, Нижнем Новгороде, Ярославле, Рыбинске, колокольня Успенского собора Ярославля
Градостроительные проекты	ансамбль Полукруглой площади в Одессе, которая окаймляет памятник дюку де Ришелье

Авраа́м (Абрам) Ива́нович Ме́льников (30 июля [10 августа] 1784, Ораниенбаум, ныне Ломоносов — 1 (13) января 1854, Санкт-Петербург) — русский архитектор, представитель позднего классицизма, академик (1812), ректор Императорской Академии художеств.

Биография

В 1795—1806 годах учился в Императорской Академии художеств (ИАХ), одним из его учителей был А. Д. Захаров. После окончания курса с большой золотой медалью был отправлен в 1808 году в пенсионерскую поездку за границу. В Риме занимался изучением древних памятников; за реставрацию капитолийских бань был избран в члены Академии Святого Луки. По возвращении в Россию с 1811 года начал преподавать архитектуру в Академии художеств, а через несколько лет поступил также на службу в Комитет строений и гидравлических работ.

Приняв участие в объявленном вскоре по окончании Отечественной войны конкурсе по составлению проекта храма Христа Спасителя в Москве, Мельников удостоился 1-й премии, но его проект не был принят к исполнению, так как императору Александру I более понравился мистический проект живописца Витберга, которому и была поручена постройка. Не посчастливилось Мельникову и на конкурсе по перестройке Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге, хотя и тут его проект был признан лучшим: государь утвердил проект Огюста Монферрана.

Своим усердием в преподавательской деятельности Мельников значительно поднял и подвинул вперед архитектурное дело в России. В 1812 году он был удостоен звания академика, в 1818 — профессора 2-й степени, в 1831 — профессора 1-й степени; в том же году ему поручена должность ректора ИАХ, в которой он был утвержден в 1843 году. В 1851 году возведён в звание заслуженного ректора.

По своему направлению Мельников принадлежит к последним представителям классицизма, или точнее, так называемого стиля империи (ампир). Именно его классицистический проект Екатеринской церкви у Калинкина моста стал жертвой стремления Николая I к созданию «русско-византийского стиля». Впрочем, впоследствии Мельников отдал ему дань при проектировании колокольни в Ярославле.

Работы

Важнейшее сооружение Мельникова — Единоверческая церковь св. Николая на Николаевской улице в Санкт-Петербурге (1820—1827).

1833—1835 годы: руководил перестройкой Храма Спаса-на-Сенной, по его проекту были переделаны купола и своды церкви.

Из прочих его построек, произведенных отчасти им самим, отчасти построенных другими архитекторами по его проектам, следует отметить:

• здание Училища правоведения в Санкт-Петербурге (1835—1838);
• здание ярмарки в Ростове-на-Дону;
• семинария в Минске;
• Благовещенский собор (1836 г.) в Пскове, не сохранился;
• Успенский собор в Таганроге, не сохранился;
• собор в Нижнем Новгороде^{[уточнить]};
• колокольня Успенского собора (1832—1836) в Ярославле, не сохранилась;
• собор Казанской Богоматери в Казанском монастыре (1835—1845) в Ярославле;
• Кресто-Воздвиженская церковь в Рыбинске (1834―1840), не сохранилась;
• Спасо-Преображенский собор в Рыбинске (1838―1851);
• церковь на старообрядческом Волковом кладбище;
• многие дома в Санкт-Петербурге.

Мельников много работал в Новороссии по заказу тогдашнего генерал-губернатора края М. С. Воронцова. Здесь он спроектировал:

• Спасо-Преображенский собор в Болграде;
• собор Рождества Христова в Кишиневе;
• ансамбль Полукруглой площади в Одессе, которая окаймляет памятник де Ришельё.

По его рисункам воздвигнут памятник Державину в Казани. Им же в начале 1830-х годов пристроен притвор к Владимирской, что в Придворных слободах, церкви в Санкт-Петербурге.

Из проектов Мельникова, не приведённых в исполнение, заслуживает внимания, сверх вышеупомянутых конкурсных, монумент в память императрицы Марии Фёдоровны (1828).

Литература

• Тубли М. П. Авраам Мельников. — Л., Стройиздат, 1980. (Серия: Мастера архитектуры).
• Овсянников С. Н. Работы архитектора А. И. Мельникова для Рыбинска // Памятники культуры. Новые открытия. — М., 2001. — С. 202—207.
• Овсянников С. Н. Пётр Паньков и Авраам Мельников: два лика русского классицизма // Материалы конф., посвящённой итогам научной работы за 2004—2005 годы. — СПб.: Научно-исследовательский музей Российской Академии художеств, 2006. — С. 25-29.
• Гусаров А.Ю. Ораниенбаум. Три века истории. — СПб, 2011. — ISBN 978-5-93437-329-1.

Источник

• Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах (82 т. и 4 доп.). — СПб.: 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Мельников, Авраам Иванович

– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.