Мельников-Печерский, Павел Иванович

Павел Иванович Мельников
Псевдонимы:	Андрей Печерский
Дата рождения:	25 октября (6 ноября) 1818(1818-11-06)
Место рождения:	Нижний Новгород, Нижегородская губерния, Российская империя
Дата смерти:	1 (13) февраля 1883(1883-02-13) (64 года)
Место смерти:	Нижний Новгород, Нижегородская губерния, Российская империя
Гражданство:	Российская империя
Род деятельности:	чиновник особых поручений, действительный статский советник
Направление:	прозаик, этнограф
Язык произведений:	русский язык
Награды:
Подпись:
[az.lib.ru/m/melxnikowpecherskij_p/ Произведения на сайте Lib.ru]

Па́вел Ива́нович Ме́льников (псевдоним: Андре́й Пече́рский, также известен как Ме́льников-Пече́рский; 25 октября [6 ноября] 1818, Нижний Новгород — 1 [13] февраля 1883, Нижний Новгород) — русский писатель, этнограф-беллетрист.

Биография

Павел Мельников происходил из старинного, обедневшего дворянского рода, отец его был начальником жандармской команды. Детство провёл в городе Семёнове. В 15 лет Мельников окончил нижегородскую гимназию. В 1834 году поступил и в 1837 году окончил словесный факультет Казанского университета. Его оставили при университете для приготовления к кафедре славянских наречий; но на одной товарищеской попойке он так «увлёкся» (что конкретно произошло, биографы умалчивают), что был предназначен к отправке в Шадринск уездным учителем и только в виде милости получил место учителя истории и географии в пермской гимназии. На каникулах Мельников ездил на уральские заводы, сближался с народом и знакомился с народным бытом, «лёжа у мужика на полатях». В 1839 году переведён в Нижний Новгород. Первое своё произведение Мельников напечатал в журнале «Отечественные записки» в 1839 году. Называется оно «Дорожные записки на пути из Тамбовской губернии в Сибирь», написано в беллетристическом духе.

В 1841 году получил звание члена-корреспондента Археологической комиссии. С 1 января 1845 и по 14 мая 1850 Мельников состоял редактором неофициальной части «Нижегородских губернских ведомостей», публиковал исторические и этнографические материалы, собранные им самим.

С 1847 года чиновник особых поручений при нижегородском генерал-губернаторе. С 1850 года чиновник особых поручений Министерства внутренних дел, в 1852—1853 руководил статистической экспедицией по изучению старообрядческого раскола в Нижегородской губернии. С раскольничьим бытом Мельников был хорошо знаком с детства по Семёновскому уезду, где ему после матери досталось маленькое имение.

Он принимал непосредственное участие в преследованиях старообрядцев, в том числе в разорениях старообрядческих скитов и молелен. Стал «героем» раскольничьего фольклора (о нём слагались песни и легенды например, будто Мельников заключил союз с дьяволом и стал видеть сквозь стены, или будто в Нижегородской губернии крестьяне видели его верхом на змие). В его служебном формуляре значатся такие отличия, как обращение в единоверие, путём собеседований, нескольких раскольничьих скитов. Меры, которые он в это время рекомендовал правительству, отличались крайней суровостью; он предлагал, например, в тех местах, где живут православные и раскольники, брать рекрутов только с раскольников, а детей от браков, совершённых беглыми попами, отнимать у родителей и отдавать в кантонисты. Обыски и выемки у раскольников он совершал с ретивостью, даже по тому времени чрезмерной. В «Отчёте о современном состоянии раскола» (1854) он возложил ответственность за раскол на низкий нравственный уровень православного духовенства и предлагал жёсткие меры к искоренению старообрядчества, называя его «язвой государственной». Впоследствии выступал за веротерпимость: «Записка о русском расколе» (1857, для великого князя Константина Николаевича); «Письма о расколе» (1862).

За обращение многих раскольников в православие Мельников получил орден Святой Анны 3-й степени. Вышел в отставку в 1866 году в чине действительного статского советника и переселился в Москву. Спустя три года он был командирован в Вятскую, Нижегородскую, Пермскую, Казанскую и Уфимскую губернии с целью изыскания к северу от Волги наикратчайшего направления для Южной Сибирской дороги.

Писал под псевдонимом Андрей Пече́рский, придуманном в 1850 году В. Далем. Псевдоним Печерский (по названию улицы, на которой он жил) употребил в первый раз в 1850 году под статьёй «Концерт в Нижегородском театре». Многими воспринимается как один из авторитетных авторов в области старообрядчества. По мнению старообрядцев, ввиду его должности многие сделанные им описания старообрядческой среды и нравов носят тенденциозный характер, что отражено в ряде архивных и филологических исследований.

В 1859 году издавал и редактировал газету «Русский дневник», издававшуюся в Санкт-Петербурге. В 1874 году Московское общество любителей русской словесности отпраздновало 35-летний юбилей его литературной деятельности. П. Третьяков заказал И. Крамскому портрет писателя для своей галереи.

Самые известные произведения: дилогия «В лесах» (1871—1874) и «На горах» (1875—1881), в которой детально описан быт и обычаи нижегородских купцов-старообрядцев и Комаровского скита. В романе «В лесах», в частности, излагается утопическое «Сказание о подводном граде Китеже», по которому сейчас и знают древнерусскую легенду о «праведном» городе, сделавшемся невидимым и таким образом спасшемся от нашествия татар. Этот же вариант легенды использован Н. А. Римским-Корсаковым в опере «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронье».

В 1881 году Мельников переехал на постоянное жительство в Нижний Новгород, уезжая летом в своё имение, сельцо Ляхово, где с увлечением занимался садоводством. По воспоминаниям Б. А. Садовского (склонного, впрочем, к намеренной мистификации), П. И. Мельников «часто ссорился с мужиками, и в архиве волостного правления осталось несколько его жалоб. К концу 1870-х годов Мельников был уже душевно болен. К ляховским крестьянам выходил в парусиновом балахоне с двумя орденскими лентами крест-накрест, в туфлях и треуголке с плюмажем. В руках у него покачивалась огромная бутыль с водкой».

Умер в 1883 году. Первоначально похоронен в Нижнем Новгороде в фамильном склепе на кладбище Крестовоздвиженского монастыря, в 1957 году перезахоронен на Красном (Бугровском) кладбище (по некоторым данным, прах с изначального места захоронения перенесён не был, и памятник на Бугровском кладбище — кенотаф).

Библиография

Романы (дилогия):

• «В лесах» (2 книги)
• «На горах» (2 книги)

Повести и рассказы:

• «Бабушкины россказни»
• «В Чудове»
• «Гриша»
• «Дедушка Поликарп»
• «Именинный пирог»
• «Красильниковы»
• «Медвежий угол»
• «На станции»
• «Непременный»
• «Поярков»
• «Семейство Богачевых»
• «Старые годы»

Очерки:

• «Княжна Тараканова и принцесса Владимирская»
• «Счисление раскольников»

Критика и публицистика:

• «Гроза»
• «Заметка о покойном Н. А. Добролюбове»

Наиболее полная библиография представлена в библиографическом указателе: П. И. Мельников-Печерский. Жизнь и творчество. : биобиблиогр. указ. ⁄ НГОУНБ, СБО; сост. Л. Е. Кудрина, Л. П. Селезнёва. — Н.Новгород: РИО НГОУНБ, 2013. — 224 с.

• Автобиография

• Полное собрание сочинений П. И. Мельникова (Андрея Печерскаго) в 7 т. СПб, Издание Т-ва А. Ф. Маркс, 1909.

Экранизации

• В 2010 году по книгам «В лесах» и «На горах» снят 24-серийный телесериал под названием «В лесах и на горах» режиссёра Александра Холмского совместного производства России и Украины.

Отражение в культуре

В память о писателе-этнографе в Библиотечном краеведческом центре Сормовского района города Нижнего Новгорода в 2014 году была открыта музейная экспозиция «Картинки нижегородского быта XIX века», состоящая из более чем 200 экспонатов. Особое место в музейной экспозиции занимают несколько первых посмертных изданий произведений П. И. Мельникова-Печерского.

Память

• Улица Мельникова-Печерского в Нижнем Новгороде.
• Библиотека имени Мельникова-Печерского там же.
• Пассажирский пароход «Мельников-Печерский». Ходил по Оке и Волге до Астрахани. В 1870-х был приписан к Московскому речному пароходству.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Ссылки

• [az.lib.ru/m/melxnikowpecherskij_p/ П. И. Мельников-Печерский] в библиотеке Максима Мошкова
• [www.melnikovpecherskiy.org.ru/ Павел Иванович Мельников-Печерский] — биография писателя и собрание сочинений

Литература

• Боченков В. В. «П. И. Мельников (Андрей Печерский): Мировоззрение, творчество, старообрядчество». Ржев, 2008. ISBN 978-5-87049-625-2
• Селезнёв Ф. А. Особые поручения чиновника Мельникова: писатель Андрей Печерский на государственной службе // Родина. — 2014. — № 2. — С.37—40.
• П. И. Мельников-Печерский. Жизнь и творчество. : биобиблиогр. указ. ⁄ НГОУНБ, СБО; сост. Л. Е. Кудрина, Л. П. Селезнёва. — Н.Новгород: РИО НГОУНБ, 2013. — 224 с.- URL: www.nounb.sci-nnov.ru/fulltext/nnregion/pdf/melnikov.pdf
• Соколова В. Ф. П. И. Мельников (А. Печерский). Очерк жизни и творчества. — 1981.

Отрывок, характеризующий Мельников-Печерский, Павел Иванович

– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]