Мелхиседек
| Мелхиседек (מַלְכִּי-צֶדֶק) | |
|---|---|
| |
| «Встреча Авраама и Мелхиседека» Дирк Боутс Ст., 1464—267 | |
| Пол: | мужской |
| Толкование имени: | царь мой - справедливость |
| Местность: | Салим |
| Занятие: | священник Всевышнего |
|
Упоминания: |
Быт. 14:18, Пс. 109:4, Евр. 7:1 |
| Связанные персонажи: | Авраам |
Мел(ь)хиседе́к (ивр. מַלְכִּי-צֶדֶק Малкице́дэк; царь справедливости — от малки — «мой царь», цедек — «справедливость»), в Библии — царь Салимский, священник Всевышнего.
Содержание
В Библии
В Ветхом Завете
В Ветхом Завете Мелхиседек упоминается в Быт. 14:18, Пс. 109:4.
По возвращении Авраама с отбитыми у четырёх побеждённых восточных царей людьми и имуществом, Мелхиседек вышел к нему навстречу с хлебом и вином, благословил его и принял от него десятую часть всей отнятой у врага добычи. Пребыванием его был город Иерусалим. Его священство признавалось не только Авраамом, но также и теми лицами, из имущества которых ему была дана десятина.
В Новом Завете
Согласно Новому Завету, Мелхиседек пользовался большой известностью (Евр. 7:1). У него не было ни земного отца, ни матери, ни предков, у жизни его нет ни начала, ни конца; уподобляясь Сыну Божию, он остается священником навсегда (Евр. 7:3). В православной иконографии используется образ «Великий Архиерей Иисус Христос», как один из вариантов изображения Христа Первосвященника, в основе которого лежит текст: «Клялся Господь и не раскается: Ты священник вовек по чину Мелхиседека» (Пс 109. 4)[1].
О личности Мелхиседека
Образ Мелхиседека так таинственен, как по отношению к своему лицу, так и к своему служению, что на этот счёт существует множество разнообразных мнений, часть из которых необоснована.
По позднейшему еврейскому преданию, это был Сим, который мог жить еще 150 лет одновременно с Авраамом. По другому преданию, он принадлежит к семейству Хама и Иафета.
Апокрифическая «Книга Еноха» рассказывает о рождении Мелхиседека в могиле умершей жены Нира, брата Ноя. Младенцем Мелхиседека архангел Гавриил отнес на небеса на 40 дней, пока на земле происходит потоп. Также в манихейской доктрине «Светоносный Младенец» рождается в могиле и его по велению «Высокого» спасает от демонических существ космократор «Посланник, Адамант света».
Наконец, некоторые христиане видели в нём ветхозаветное явление Сына Божия, в то время, как другие склонны предполагать, что Мелхиседек был простым потомком Адама по естественному происхождению от него, хотя и являлся личностью великой и значительной.
Упоминания в литературе
В символическом романе Пауло Коэльо «Алхимик» Мелхиседек встречается на пути главного героя пастуха Сантьяго и помогает ему советом, взяв за это десятую часть его стада. Царь Салима представляется бессмертным наставником сомневающихся, который рассказывает притчи.
В Книге Урантии утверждается, что под именем Макивенты Мелхиседека, Царя Салима, жило некоторое время среди людей воплощённое сверхъестественное существо — Сын Божий категории Мелхиседек. В Книге Урантии «мелхиседеки» — чрезвычайные Сыны, представители одноименной категории, которые служат в качестве учителей и советников. В соответствии с Книгой Урантии, один из таких Сынов, библейский Мелхиседек, посетил Землю с целью подготовки мирового распространения монотеизма. Делая акцент на доктрине единого Бога, Макивента Мелхиседек апеллировал к человеческой потребности в поклонении, а также готовил путь для последующего появления Иисуса Христа как Сына того же Бога и учил этому людей. Именно поэтому многочисленные последующие учители считали, что Иисус является священником, или священнослужителем, «навек подобным Мелхиседеку».
В книге «Сто лет одиночества» колумбийского писателя Габриэля Гарсия Маркеса присутствует персонаж по имени Мельхиседек (вернее Мелк`иадес — Melquiades). Это предводитель цыганского табора, который (табор) время от времени появляется в городе Макондо. Сам Мельхиседек, вернее, его образ, выведенный Маркесом, в общем и целом соответствует как библейскому первоисточнику, так и апокрифическим гностическим текстам. Он обладал уникальными познаниями в области древних наук и культов, прожил несколько сот лет и обладал магическими способностями и практически нечеловеческой мудростью. В то же время, Маркес так до конца и не раскрыл тайну его происхождения, что, несомненно, также непосредственно перекликается с библейскими текстами.
В романе американского писателя Эдварда Уитмора «Синайский гобелен» (первого романа тетралогии «Иерусалимский квартет») образ одного из центральных персонажей — Хадж Гаруна — мистическим образом переплетается с личностью легендарного царя Салима — Мелхиседека. Хадж Гарун — трехтысячелетний хранитель Священного Города, его память хранит и сирийское иго, и вавилонский гнет, и ассирийское вторжение; он принимал участие и в битве против крестоносцев, помнил владычество византийцев и царствование мамелюков. Целые эпохи сменяли друг друга на его глазах. В конце концов он с улыбкой признается своему другу: «Я и он (Мелхиседек) — одно и то же». Сюжетная линия в итоге не приводит ни к какому конкретному завершению, оставляя читателя домыслить все самому.
См. также
- Апокриф Мельхиседека — памятник древнерусской литературы.
- Доминион Мельхиседека — виртуальное государство, названное в честь Мельхиседека.
Напишите отзыв о статье "Мелхиседек"
Примечания
- ↑ Н. В. Квливидзе [www.pravenc.ru/text/150091.html Великий Архиерей Иисус Христос] // Православная энциклопедия. Том VII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2004. — С. 451-452. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 5-89572-010-2
Ссылки
- [www.bible-center.ru/article/melchizedek Мелхиседек — царь мира: знамение для нашего времени]. Библия-центр
| ||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Мелхиседек
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.
Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
