Мельцер-Щавиньский, Генрик

Ге́нрик Ме́льцер-Щави́ньский (иногда неправильно Щавинский; польск. Henryk Melcer-Szczawiński; 21 сентября 1869, Калиш — 28 апреля 1928, Варшава) — польский композитор, пианист, дирижёр и музыкальный педагог.

Окончил Варшавскую консерваторию (класс фортепиано Рудольфа Штробля и класс композиции Зыгмунта Носковского) и Варшавский университет как математик, в 1892—1894 гг. совершенствовал своё мастерство под руководством Теодора Лешетицкого в Вене. В 1895 г. в Берлине на конкурсе имени Антона Рубинштейна получил первую премию как композитор. Преподавал в консерваториях Гельсингфорса (1896), Львова (1896—1899), Лодзи (1899—1903), Вены (1903—1906), Варшавы (1918—1927, c 1922 г. директор) — его учениками в разное время были Селим Пальмгрен, Мечислав Хоршовский, Александр Тансман. В 1908—1909 гг. возглавлял Варшавский филармонический оркестр. В 1921 г. был одним из организаторов первого съезда музыкантов независимой Польши.

Среди сочинений Мельцер-Щавиньского — симфония, опера «Мария» (1904), музыка к трагедии С. Выспянского «Протесилай и Лаодамия» (1902), два фортепианных концерта, фортепианное трио, скрипичная соната и др.

Отрывок, характеризующий Мельцер-Щавиньский, Генрик

– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.