Менабреа, Луиджи Федерико

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Луиджи Федерико Менабреа, маркиз ди Валь Дора
Luigi Federico Menabrea, Marchese di Val Dora<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель Совета Министров Итальянского королевства
27 октября 1867 года — 14 декабря 1869 года
Монарх: Король Виктор Эммануил II
Предшественник: Урбано Раттацци
Преемник: Джованни Ланца
Министр иностранных дел Итальянского королевства
27 октября 1867 года — 11 декабря 1869 года
Монарх: Король Виктор Эммануил II
Предшественник: Помпео ди Кампелло
Преемник: маркиз Эмилио Висконти-Веноста
Морской министр Итальянского королевства
27 октября — 10 ноября 1867 года
Монарх: Король Виктор Эммануил II
Предшественник: Федерико Пескетто
Преемник: Граф Руфо Помпео Прована дель Саббионе
Министр общественных работ Итальянского королевства
8 декабря 1862 года — 24 сентября 1864 года
Глава правительства: Луиджи Карло Фарини, Марко Мингетти
Монарх: Король Виктор Эммануил II
Предшественник: Агостино Депретис
Преемник: Стефано Ячини[1]
 
Вероисповедание: католицизм
Рождение: 4 сентября 1809(1809-09-04)
Шамбери, Франция
Смерть: 25 мая 1896(1896-05-25) (86 лет)
Шамбери, Франция
Имя при рождении: Luigi Federico Menabrea
Луиджи Федерико Менабреа
Отец: Оттавио Антонио
Мать: Маргарита, урожд. Пилле
Супруга: Рикетта Карлотта, графиня де Вальгория
Дети: Сыновья: Карло-Луиджи, Оттавио;
Дочь: Мария
Профессия: Военнослужащий
Деятельность: государственный деятель, полководец, дипломат
 
Военная служба
Принадлежность: Сардиния СардинияКоролевство Италия Королевство Италия
Звание: генерал-лейтенант
Сражения: Австро-итальянская война,
Австро-итало-французская война,
Австро-прусско-итальянская война
 
Награды:

Луиджи Федерико Менабреа (с 1875 года маркиз di Val Dora)(итал. Luigi Federico Menabrea; 4 сентября 1809 года, Шамбери, Франция — 25 мая 1896 года, Шамбери, Франция) — итальянский генерал, политик, государственный деятель, учёный, более двух лет возглавлял Совет Министров Италии.





Биография

По профессии инженер, доктор математики. С 10 октября 1846 года — профессор теории конструкций в Университете Турина.

Принимал участие в войнах 1848—1849 и 1859 годов.

С 29 июля по 23 сентября 1848 года — первый чиновник Военного и Морского министерства.

С 23 сентября по 30 декабря 1848 года и с 30 марта 1849 года по 14 марта 1850 года — первый чиновник Министерства иностранных дел.

В 1848 году был избран депутатом.

В 1848 году — представитель правительства при временных правительствах Пармы, Пьяченцы, Модены и Реджио-Эмилии и при папской армии в Романье.

С 30 октября 1848 года по 17 декабря 1851 года и с 3 января 1858 года по июнь 1861 года — чрезвычайный член Высшего совета по вопросам образования.

С 5 января 1849 года по 1860 год — член совета инженерных войск.

В палате он был сначала членом правого центра и высказывал большое сочувствие клерикализму, потом, под влиянием Камилло Бензо ди Кавура, перешел к взглядам более либеральным, а после смерти Кавура, вместе с большинством его бывших сторонников, примкнул к «правой» партии.

В 1860 году назначен сенатором. Член финансовой комиссии (11 марта 1861 года — 21 мая 1863 года, 4 декабря 1865 года — 30 октября 1866 года, 26 января — 28 февраля 1867 года, 11 апреля 1867 года — 14 августа 1869 года, 22 декабря 1870 года — 5 ноября 1871 года, 5 декабря 1871 года — 19 октября 1873 года, 29 ноября 1873 года — 20 сентября 1874 года, 27 ноября 1874 года — 21 февраля 1876 года). Член различных комиссий по рассмотрению проектов законов об армии (8 июня 1870 года, 22 декабря 1870 года). Член комиссии по проверке полномочий новых сенаторов (4 мая 1872 года — 19 октября 1873 года, 17 ноября 1873 года — 20 сентября 1874 года, 24 ноября 1874 года — 21 февраля 1876 года).

С 7 сентября 1860 года — командующий инженерными войсками.

С 1 декабря 1860 года — почётный профессор Университета Турина.

С 21 февраля 1861 года — председатель Военно-инженерного комитета.

С 9 июня 1861 года — почётный адъютант Его Величества Короля.

С 5 декабря 1861 года по 19 марта 1874 года — член Совета Савойского военного ордена.

С 12 июня 1861 года по 3 марта 1862 года, с 22 по 25 января 1863 года — исполняющий обязанности Морского министра.

С 8 декабря 1862 года по 24 сентября 1864 года — министр общественных работ Итальянского королевства.

С 1864 года по 1873 год — провинциальный советник в Турине.

С 30 декабря 1866 года по 30 ноября 1869 года — первый адъютант Его Величества Короля.

В 1866 году — Полномочный министр Короля на подписании мирного договора с Австрией.

С 27 октября 1867 года по 11 декабря 1869 года — председатель Совета Министров Итальянского королевства. С 27 октября по 10 ноября 1867 года — Морской министр Итальянского королевства. С 27 октября 1867 года по 11 декабря 1869 года — министр иностранных дел Итальянского королевства

Он отличался сначала крайней уступчивостью по отношению к курии и Франции, и неудача гарибальдийского движения на Рим (1867) была в значительной степени делом его рук. Но именно размеры этого движения заставили его круто переменить политику, и уже 7 ноября 1867 года, через 4 дня после битвы при Ментане, Менабреа обратился к французскому правительству с нотой, в которой протестовал против поддержки светской власти пап.

С тех пор он порвал с клерикальными элементами и провел несколько законов (отмена для семинаристов льготы по воинской повинности и др.), решительно враждебных курии. В 1869 г. министерство Менабреа уступило место кабинету Ланца-Селла.

С 11 августа 1867 года — почётный член совета Савойского гражданского ордена.

С 30 ноября 1869 года — первый почётный адъютант Его Величества Короля.

В 18701871 годах он был посланником в Вене, в 18761882 годах — в Лондоне, в 18821892 годах — в Париже, где пользовался большими симпатиями в качестве сторонника сближения Италии с Францией.

Профессор прикладной механики и применения механики в машинах в Военной академии Турина.

С 4 декабря 1873 года по 30 ноября 1876 года — Председатель комитета по делам артиллерийского вооружения и инженерной службы.

С 1874 года — доктор на факультете физической наук, математики и естествознания Университета Турина.

С 10 января 1875 года — президент Геральдического совета.

С 26 ноября 1876 года — чрезвычайный посланник и полномочный министр первого класса.

С 5 марта 1882 года — первый почётный генерал-адъютант Его Величества Короля.

Скончался 25 мая 1896 года в Шамбери.

Государственный министр

Дворянские титулы

Академические и иные научные степени

Воинские звания

Награды

Награды Италии

Иностранные награды

Библиография

Кроме большого числа работ по механике и математике, написанных преимущественно по-французски («Calcul de la densit é de la terre», «Nouvelle méthode pour calculer les expériences Cavendish», «Mouvement d’un pendule composé lorsqu’on tient compte du cylindre qui lui sert d’axe», «Discorso sulla vita e sulle opere di Luigi Lagrange» и многих др.), М. написал: «Le g énie italien dans la campagne d’Ancô ne et de la Basse-Italie 1860—6l» (П., 1866) и «R épublique et monarchie dans l'é tat actuel de la France» (П., 1871).

Напишите отзыв о статье "Менабреа, Луиджи Федерико"

Примечания

Источники

Ссылки

  • [notes9.senato.it/Web/senregno.NSF/4bee8c11a5b4a95ec1256ffc00512823/0d84500a332717c4c1257069003186f6?OpenDocument Биография на сайте Сената Италии] (итал.)

Отрывок, характеризующий Менабреа, Луиджи Федерико

– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…