Менгден, Амалия Георгиевна

Баронесса Амалия Георгиевна фон-Менгден (1799, Курляндия — 1864, Костромская губерния) — фабрикантша, одна из первых женщин-предпринимателей в текстильной промышленности России. Более 30 лет (с 1830 по 1864 гг.) управляла образцовой фабрикой своего мужа генерала М. А. Менгдена (1781—1855) в сельце Никольском Костромской губернии, выпускавшей столовое бельё высшего качества.

Биография

Амалия Георгиевна фон-Менгден (урожденная баронесса Фёлькерзам) родилась в 1799 году в Курляндии. По вероисповеданию лютеранка. Отец — барон Георгий Фёдорович фон Фёлькерзам (1766—1848), был лифляндским гражданским губернатором в 1829—1847. Брат — барон Гамилькар Георгиевич фон Фёлькерзам (1811—1856), «Ливонский Мирабо», был лифляндским ландмаршалом (губернским предводителем дворянства) с 1848 по 1851.

Баронесса славилась красотой, её портрет написал известный немецкий портретист Ричард Лаукерт (судьбу картины выяснить не удалось). Вышла замуж за другого представителя остзейского дворянства, барона Михаила Менгдена (1781—1855), которому принадлежало имение Никольское с вотчинной фабрикой столового белья, основанной в 1800-х годах.

Одним из полковых командиров в дивизии генерала Менгдена был декабрист Пестель, часто посещавший дом генерала. В разговорах с Амалией Георгиевной, как будто шутя, Пестель мечтал вслух, что со временем он будет диктатором в России. Баронесса его останавливала, приговаривая: «Пестель, Пестель, плохо вы кончите», при этом она проводила пальцами по своей шее.

По воспоминаниям внучки Софии, после смерти мужа Амалия Георгиевна «жила круглый год в деревне, крестьян лечила, помогала им, входила в их нужды». Тем не менее весной 1861 году после отмены крепостного права в имении баронессы (как и в соседних имениях) произошли массовые волнения крестьян. Крестьяне отказывались идти на барщину и платить оброк. Для усмирения крестьян пришлось вызвать войска, а зачинщиков наказать.

Амалия фон Менгден скончалась в начале 1864 года в сельце Никольском Костромской губернии (ныне д. Сошники Вичугского района Ивановской области, в 4 км к северо-востоку от г. Вичуги). Сразу после её смерти младший сын Владимир перевёз её тело в семейный склеп Фёлькерзам, находящийся в родовом имении Штейнзе (Steinensee) в Курляндской губернии (ныне это музеефицированная усадьба Stelmužė в Зарасайском районе Литвы, недалеко от латвийско-литовской границы к юго-западу от Даугавпилса)

Дети

• Старший сын — Александр (1820—1903), дипломат.
• Средний сын — Николай (1822—1888), правовед, «первый русский турист в Бразилии»
• Младший сын — Владимир (1825—1910), член Государственного совета, один из возможных прототипов Каренина из романа «Анна Каренина».
• Дочь — Мария (1828—1902), была замужем за графом Дмитрием Иануарьевичем Толстым.

См. также

• Вичугские фабриканты

Литература и ссылки

• [www.liveinternet.ru/users/1259518/post109694421/ «Отрывки семейной хроники»] (из воспоминаний баронессы Софии Менгден), в журнале «Русская старина», 1908, апрель, стр. 99.
• [www.liveinternet.ru/users/1259518/post109692461/#5 Фабрика в 1843 году] в «Исследованиях о состоянии льняной промышленности в России» СПб, 1847

Отрывок, характеризующий Менгден, Амалия Георгиевна

– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.


Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.