Мендельсон, Феликс

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Мендельсон-Бартольди»)
Перейти к: навигация, поиск
Феликс Мендельсон
Felix Mendelssohn
Полное имя

Якоб Людвиг Феликс Мендельсон Бартольди

Место рождения

Гамбург, оккупирован Французской империей

Профессии

композитор, дирижёр

Награды

Я́коб Лю́двиг Фе́ликс Мендельсо́н Барто́льди (нем. Jakob Ludwig Felix Mendelssohn Bartholdy; 3 февраля 1809, Гамбург — 4 ноября 1847, Лейпциг) — немецкий композитор, пианист, дирижёр, педагог еврейского происхождения. Один из крупнейших представителей романтизма в музыке. Глава Лейпцигской школы в немецкой музыке, основатель Лейпцигской консерватории.





Биография

Ранний период

Феликс Мендельсон родился в семье банкира Авраама Мендельсона. Дедом композитора был знаменитый еврейский философ Мозес (Моисей) Мендельсон, основатель движения Хаскала («еврейского Просвещения»). Несколько лет спустя после рождения Феликса семья Мендельсонов, еврейская по происхождению, приняла лютеранство[1] и взяла вторую фамилию — Бартольди. В 1811 году Мендельсоны перебрались в Берлин.

Юный Феликс рос в богатой творческой и интеллектуальной атмосфере. В доме Мендельсонов часто бывали многие знаменитые люди того времени, в частности, знаменитый философ Фридрих Гегель и видный музыкальный педагог и композитор того времени Карл Цельтер. Именно Цельтер обратил внимание на хорошие музыкальные способности Мендельсона и стал давать ему уроки теории музыки. Одновременно Мендельсон начал заниматься на фортепиано у Людвига Бергера и на скрипке сперва у Карла Хеннинга, а затем у Эдуарда Рица (которому в 1822 году посвятил свой юношеский ре-минорный концерт). Уже в девять лет Мендельсон успешно выступил как пианист, а год спустя в Берлине успешно состоялся его вокальный дебют (Мендельсон обладал хорошим альтом). К этому же времени относятся его первые серьёзные композиторские опыты: соната для скрипки и фортепиано, фортепианное трио, две фортепианных сонаты, ряд органных сочинений. В 1821 году Цельтер познакомил Мендельсона с Гёте, который благосклонно отнёсся к таланту 12-летнего музыканта. Вскоре состоялось знакомство Мендельсона с Вебером, который приехал в Берлин на постановку своей оперы «Вольный стрелок».

В эти годы Мендельсон уже ведёт активную концертную деятельность, выступая как пианист и дирижёр. Из известных работ этого периода — Первая симфония c-moll, Концерт для фортепиано с оркестром a-moll, фортепианные квинтет и секстет, в 1824 году была поставлена его опера «Два племянника». Знакомство Мендельсона со знаменитым пианистом Игнацем Мошелесом, относящееся к этому же времени, переросло в многолетнюю дружбу и творческое сотрудничество.

Начало творческой карьеры (1825—1829)

В 1825 году Авраам Мендельсон совершает поездку в Париж и берёт с собой сына. Париж того времени был одним из музыкальных центров Европы, где работали крупнейшие композиторы того времени — Джоаккино Россини и Джакомо Мейербер. Мендельсон встречается с ректором Парижской Консерватории Луиджи Керубини, который даёт его дарованию высочайшую оценку. Французская композиторская школа не произвела на Мендельсона большого впечатления, о чём свидетельствует его переписка того времени, что не помешало ему, тем не менее, завести многочисленные знакомства в музыкальных кругах Франции.

В мае 1825 года Мендельсоны возвращаются в Берлин, где Феликс во второй раз в жизни встречается с Гёте. В доме писателя был впервые исполнен посвящённый ему Фортепианный квартет Мендельсона. В августе того же года композитор заканчивает свою двухактную оперу «Свадьба Камачо» по одному из эпизодов «Дон Кихота» Сервантеса.

Семья Мендельсонов поселяется в просторном старинном доме на Leipziger Straße 3, в котором был большой музыкальный зал. Традицией стали субботние концерты Мендельсона, на которые приходило до нескольких сотен зрителей.

В 1826 году Мендельсон сочинил одно из самых известных своих произведений — увертюру к комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь». Впоследствии он часто дирижировал этим произведением в своих концертах.

1827 год отмечен первой постановкой «Свадьбы Камачо». На первом представлении оркестром руководил Гаспаре Спонтини. Публика хорошо приняла оперу, однако из-за многочисленных интриг, возникших вокруг неё, второе представление сорвалось. В дальнейшем Мендельсон разочаровался в этом своём сочинении и больше не написал ни одной оперы, сосредоточившись на инструментальной музыке и ораториях.

В том же году Мендельсон поступает в Берлинский университет, где слушает лекции Фридриха Гегеля.

Мендельсон активно интересовался музыкой Баха, в то время почти совершенно забытого композитора. Ещё в 1823 году его бабушка подарила ему копию манускрипта «Страстей по Матфею». Хоровые сочинения Баха давал Мендельсону для работы Цельтер, считая их, однако, не более чем учебным материалом. Когда в 1829 году совместно с певцом и режиссёром Эдуардом Девриентом Мендельсон задумал продирижировать Страсти по Матфею, Цельтер активно выступал против. Однако исполнение состоялось (это было первое исполнение «Страстей» после смерти Баха), правда, в сокращённом виде (Мендельсон был вынужден убрать некоторые арии, речитативы и хоралы, иначе исполнение могло затянуться на очень долгое время) и с некоторыми изменениями в составе оркестра (партия клавесина исполнялась на хаммерклавире, причём самим Мендельсоном[2], партии гобоев д’амур — кларнетными, а гобоев да качча («охотничьих гобоев») — скрипичными). Девриент исполнял партию Иисуса. Исполнение имело большой успех, и Мендельсон исполнил «Страсти» в ближайших концертах ещё дважды.

Зарубежные гастроли (1829—1832)

Спустя некоторое время после исполнения «Страстей» Мендельсон по приглашению Мошелеса прибывает с гастролями в Лондон. Здесь он в концертах Филармонического общества дирижирует своими оркестровыми сочинениями — Симфонией c-moll, увертюрой «Сон в летнюю ночь», выступает как пианист с сочинениями Вебера и Бетховена. В одном из концертов Мендельсон совместно с Мошелесом исполнил свой Концерт для двух фортепиано с оркестром, в наше время совершенно забытый. Концерты Мендельсона пользовались огромным успехом, в 1829 он предпринимает турне по Шотландии, и возвращается в Берлин уже европейской знаменитостью. Под впечатлением от визита в Шотландию композитор создаёт симфонию, впоследствии получившую название «Шотландская» (завершена и исполнена была лишь в 1842), и увертюру «Гебриды».

Посещение Англии стало лишь первой частью грандиозного концертного тура, который спонсировался отцом Мендельсона. В 1830 году композитору было предложено звание профессора в Берлине, однако Мендельсон от него отказался и предпринял новые гастроли, на этот раз в Италию, по пути остановившись в Веймаре и посетив Гёте, который в то время жил там.

По возвращении из Италии Мендельсон дал целую серию концертов в Мюнхене (там он сочинил и впервые исполнил фортепианный Концерт g-moll), Штутгарте, Франкфурте, и в декабре 1831 года прибыл в Париж. Проведя там четыре месяца, Мендельсон познакомился с Листом и Шопеном. Парижская публика, однако, неожиданно встретила новые сочинения Мендельсона весьма прохладно (в частности, это относилось к Реформационной симфонии). В марте 1832 года Мендельсон заразился холерой, из-за чего пришлось отменить остававшиеся концерты. Правда, достаточно быстро композитору удалось излечиться от болезни.

Уже в апреле того же года Мендельсон дал серию концертов в Лондоне, где выступал не только как дирижёр, но и как органист, а также выпускает в печать первую книгу своих знаменитых «Песен без слов».

Летом Мендельсон возвращается в Берлин.

Дюссельдорф (1832—1835)

В мае 1832 года умирает Карл Цельтер, первый учитель Мендельсона и директор Певческой Академии в Берлине. По настоянию своего отца Мендельсон выдвигает свою кандидатуру на этот пост, однако члены Академии проголосовали за вице-директора Карла Рунгенхагена, причём, как утверждал Эдвард Девринт, не последнюю роль в этом решении сыграли антисемитские взгляды некоторых членов Академии. Спустя некоторое время композитор принимает решение покинуть Берлин.

В 1833 году Мендельсон в третий раз посещает Лондон, где исполнил свою Симфонию A-dur (позднее получившую название «Итальянской»). После этого Мендельсона приглашают продирижировать на Рейнском музыкальном фестивале в Дюссельдорфе. Концерт имеет огромный успех, и композитору предлагают место генеральмузикдиректора. Мендельсон соглашается и в течение двух лет регулярно дирижирует оперными постановками и симфоническими концертами. Они пользуются большим успехом, однако отношения Мендельсона с руководящими кругами театральной жизни города складывались не всегда удачно, поэтому, когда в 1835 году после блестящего выступления на Кёльнском музыкальном фестивале ему предложили пост капельмейстера симфонических концертов лейпцигского Гевандхауза, композитор сразу принял это предложение.

Лейпциг (1835—1841)

4 октября 1835 года в Лейпциге состоялся первый концерт под управлением Мендельсона. На нём была исполнена увертюра «Морская тишь и счастливое плавание». Скоро концерты Гевандхауза становятся одними из важнейших событий музыкальной жизни Европы, а Мендельсон — одной из основных её фигур. В 1836 году Лейпцигский университет присваивает композитору степень доктора философии honoris causa.

Ещё в Дюссельдорфе Мендельсон задумал написать трилогию ораторий на библейские темы «Илия — Павел — Христос», однако постоянная концертная деятельность не давала ему возможности взяться за эту работу. В Лейпциге композитору удалось начать воплощать свой замысел: оратория «Павел» была окончена весной 1836 года и вскоре исполнена под управлением автора на Рейнском музыкальном фестивале.

В марте 1837 года Мендельсон женится на Сесилии Жан-Рено, с которой он познакомился во Франкфурте. У Мендельсона было пять детей.

Мендельсон снова посещает с гастролями Лондон, где дирижирует ораторией «Павел», выступает с органными концертами и даёт мастер-классы. Начинается работа над ораторией «Илия».

Авторитет композитора все растёт, к нему обращаются музыканты за советом и помощью, его мнение о новых сочинениях считается непререкаемым. В апреле 1840 года он обращается с ходатайством об организации в Лейпциге консерватории. Он отказывается от руководящего поста, но становится главой первой немецкой консерватории, открытой 3 года спустя. Мендельсон ведет классы сольного пения, композиции и инструментовки. Продолжаются и концертные турне. Особую радость приносит Мендельсону Англия. В Бирмингеме он дирижирует ораторией «Павел» и «Хвалебной песнью», в Лондоне исполняет только что законченную Шотландскую симфонию.

Берлин

В 1841 году прусский король Фридрих Вильгельм IV пригласил Мендельсона на пост капельмейстера в Берлин. Король хотел сделать этот город культурным центром Германии. Мендельсону было поручено реформировать Королевскую Академию искусств и руководить соборным хором.

Однако реформаторская деятельность Мендельсона в Берлине встречала яростное сопротивление, и он решил вернуться к концертной деятельности. В 1842 году он с женой в очередной раз посещает Англию, где его концерты по-прежнему пользуются большим успехом. В этот период творчества Мендельсон пишет музыку для театральных постановок: «Антигона», «Царь Эдип», «Сон в летнюю ночь».

Последние годы в Лейпциге

В 1843 году при активном участии Мендельсона в Лейпциге была открыта Консерватория. Это было первое высшее музыкальное учебное заведение в Германии. В качестве преподавателей были приглашены Шуман, Давид, Мошелес и другие крупные музыканты того времени. Год спустя он вновь даёт концерты в Англии, а по возвращении подаёт королю прошение об отставке с поста берлинского капельмейстера.

В сентябре 1845 года Мендельсон возвращается в Лейпциг, где занимает прежний пост дирижёра концертов Гевандхауза, преподаёт в Консерватории и пишет ораторию «Илия». Сочинение было окончено в 1846 году и впервые исполнено в Бирмингеме. По возвращении в Лейпциг он принимается за создание третьей части трилогии — «Христос», однако здоровье композитора пошатывается, и работу над ораторией он приостанавливает. В 1847 году Мендельсон в последний раз едет в Англию, где дирижирует ораторией «Илия» в Манчестере и Бирмингеме.

14 мая 1847 года в возрасте 42 лет умирает старшая сестра Мендельсона Фанни. Потрясённый этим известием, композитор прекращает концертную деятельность и на некоторое время уезжает в Швейцарию. 28 октября того же года в Лейпциге с ним случается инсульт, а 3 ноября — второй. На следующий день Мендельсон умер.

В доме на Goldschmidtstraße 12, где умер композитор, сегодня находится Музей Мендельсона.

Мендельсон глазами современников и потомков

Репутация Мендельсона в кругу музыкантов-современников была весьма высока. Роберт Шуман называл его «Моцартом девятнадцатого столетия», молодой Гектор Берлиоз писал, что пианистическое искусство Мендельсона столь же велико, сколь его композиторский гений, а о последней оратории Мендельсона «Илия» отозвался как о «возвышенно величавой и неописуемо роскошной в гармонии»[3].

Вскоре после смерти Мендельсона, однако, его творчество подверглось жёсткой и неоднозначной оценке в статье Рихарда Вагнера «Еврейство в музыке»: признавая за Мендельсоном «богатейший специфический талант», Вагнер обвиняет его в подражании Иоганну Себастьяну Баху и с осуждением заявляет, что «творческие усилия Мендельсона, направленные к тому, чтобы неясные, ничтожные идеи нашли не только интересное, но умопоражающее выражение, немало содействовали распущенности и произволу в нашем музыкальном стиле», ставя эти свойства музыки Мендельсона в прямую зависимость от его национальной принадлежности[4]. Впрочем, отмечается, что действительное отношение Вагнера к Мендельсону не было таким однозначным[5]. На защиту Мендельсона от Вагнера выступил, в частности, всегда высоко ценивший Мендельсона[6] Пётр Ильич Чайковский, иронически писавший: «Не стыдно ли было высокодаровитому еврею с таким коварным ехидством услаждать человечество своими инструментальными сочинениями вместо того, чтобы с немецкой честностью усыплять его подобно Вагнеру в длинных, трудных, шумных и подчас невыносимо скучных операх!»[7]

Велики заслуги Мендельсона и в качестве дирижёра: под его управлением впервые после долгого перерыва были исполнены сочинения Баха и Генделя, а также до-мажорная симфония Шуберта.

Основные сочинения Мендельсона

Оперы и зингшпили

  • «Два племянника, или Дядюшка из Бостона»
  • «Свадьба Камачо»
  • «Любовь солдата»
  • «Два педагога»
  • «Бродячие комедианты»
  • «Возвращение с чужбины» (переработано в вокальный цикл, op. 89; 1829)

Оратории

  • «Павел», op. 36 (1835)
  • «Илия», op. 70 (1846)
  • «Христос», op. 97 (не окончена)
  • Te Deum

=== Кантаты ==вы тупые » (1827)

  • «O Haupt voll Blut und Wunden» (1830)
  • «Vom Himmel hoch» (1831)
  • «Wir glauben all» (1831)
  • «Ach Gott vom Himmel sieh darein» (1832)
  • «Вальпургиева ночь», op. 60
  • «Праздничные песнопения», op. 68 (1840)
  • «Wer nur den lieben Gott lasst walten» (1829)

Оркестровые сочинения

  • Музыка к трагедии «Антигона», op. 55 (1841)
  • Музыка к комедии «Сон в летнюю ночь», op. 61 (1843) (В том числе знаменитый Свадебный марш)
  • Музыка к пьесе «Аталия», op. 74 (1843—1845)
  • Музыка к трагедии «Эдип», op. 93 (1845)
  • Музыка к пьесе «Лорелея», op. 98 (1845)

Концерты

  • Концерт для скрипки с оркестром d-moll (1822)
  • Концерт для скрипки с оркестром, e-moll op. 64 (1838, вторая редакция 1844)
  • Концерт для фортепиано с оркестром a-moll (1822)
  • Концерт для фортепиано с оркестром № 1 g-moll, op. 25 (1831)
  • Концерт для фортепиано с оркестром № 2 d-moll, op. 40 (1837)
  • Два концерта для двух фортепиано с оркестром (E-dur и As-dur) (1823—1824)
  • Концерт для скрипки и фортепиано с оркестром d-moll (1823)

Камерные сочинения

  • Семь струнных квартетов;
  • Струнный октет;
  • Две сонаты для скрипки и фортепиано;
  • Две сонаты для виолончели и фортепиано;
  • Два фортепианных трио;
  • Три фортепианных квартета;
  • Соната для альта и фортепиано

Сочинения для фортепиано

  • Прелюдии и фуги ор. 35
  • Вариации: "Серьезные вариации" ор. 54
  • Три сонаты
  • Этюды
  • Каприччио
  • «Песни без слов», восемь тетрадей
  • Рондо-Каприччиозо

Сочинения для органа

  • Прелюдия d-moll (1820)
  • Анданте D-dur (1823)
  • Пассакалья c-moll (1823)
  • Три прелюдии и фуги, op. 37 (1836/37)
  • Три фуги (1839)
  • Прелюдия c-moll (1841)
  • Шесть сонат op. 65 (1844/45)
  • Анданте с вариациями D-dur (1844)
  • Аллегро B-dur (1844)

Вокальные и хоровые сочинения

«Петь на просторе». Шесть песен. Op. 41

  • № 1. «В лесу» (сл. А. Платена)
  • № 2. «Беги со мной» (сл. Г. Гейне)
  • № 3. «Как иней ночкой весенней пал» (сл. Г. Гейне)
  • № 4. «Над её могилой» (сл. Г. Гейне)
  • № 5. «Майская песня» (сл. Л. Хёльти)
  • № 6. «На озере» (сл. И. В. Гёте)

«Первый день весны». Op. 48

  • № 1. «Предчувствие весны» (сл. Л. Уланда)
  • № 2. «Подснежник» (сл. Н. Ленау)
  • № 3. «Праздник весны» (сл. Л. Уланда)
  • № 4. «Песня жаворонка». Канон
  • № 5. «Утренняя молитва» (сл. Й. Эйхендорфа)
  • № 6. «Осенняя песня» (сл. Н. Ленау)

«Среди зелени». Шесть песен. Op. 59 (1844)

  • № 1. «Среди зелени» (сл. Г. Шези)
  • № 2. «Ранняя весна» (сл. И. В. Гёте)
  • № 3. «Прощание с лесом» (сл. Й. Эйхендорфа)
  • № 4. «Соловей» (сл. И. В. Гете)
  • № 5. «Грёзы» (сл. Л. Уланда)
  • № 6. «Охотничья песня» (сл. Й. Эйхендорфа)

Мотеты

Шесть хоров. Op. 88

  • № 1. «Новогодняя песня» (сл. Й. П. Гебеля)
  • № 2. «Счастливый» (сл. Й. Эйхендорфа)
  • № 3. «Пастушья песня» (сл. Л. Уланда)
  • № 4. «Лесные птички» (сл. Щютца)
  • № 5. «Германия» (сл. Й. П. Гебеля)
  • № 6. «Странствующий музыкант» (сл. Й. Эйхендорфа)

Четыре хора. Op. 100

  • № 1. «Память»
  • № 2. «Хвала весне» (сл. Л. Уланда)
  • № 3. «Весенняя песня»
  • № 4. «В лесу»

Напишите отзыв о статье "Мендельсон, Феликс"

Примечания

  1. [www.eleven.co.il/article/12713] Электронная еврейская энциклопедия. Феликс Мендельсон
  2. Этот хаммерклавир сохранился до наших дней и находится в Берлинском музее музыкальных инструментов.
  3. [www.questia-online-library.com/read/95069537?title=Felix%20Mendelssohn-Bartholdy%20(1809-1847) John L. Holmes. Composers on Composers.] — Greenwood Press, 1990. — P. 94
  4. [www.lebed.com/2002/art3056.htm Р. Вагнер. Еврейство в музыке] / Перевод с немецкого И. Ю-са. — СПб.: С. Грозмани, 1908. Перепечатано: «Лебедь» (Бостон), № 288, 08 сентября 2002 г.
  5. Борис Хазанов. [magazines.russ.ru/slovo/2008/59/ha20.html Примечания к Вагнеру] // «Слово\Word», 2008, № 59.
  6. Например, в письме М. И. Чайковскому от 26.02.1879 (ст. ст.): «удивлялся чудному мастерству его». — Цит. по: [web.archive.org/web/20110720173806/v-mishakov.narod.ru/sokolov.html Соколов В. С. Письма П. И. Чайковского без купюр: Неизвестные страницы эпистолярии] // Петр Ильич Чайковский. Забытое и новое: Альманах. Вып. I. Сост. П. Е. Вайдман и Г. И. Белонович. ([www.cbook.ru/tchaikovsky/publik/index.shtml Труды] ГДМЧ)— М.: ИИФ «Мир и культура», 1995. — С. 133.
  7. «Русские ведомости», 29.11.1872.

Библиография

  • Иванов-Борецкий М. В. Мендельсон. — М., 1910.
  • Дамс В. Ф. Мендельсон-Бартольди / Пер. с нем. — М., 1930.
  • Ворбс Г. Х., Ф. Мендельсон-Бартольди. Жизнь и деятельность в свете собственных высказываний и сообщений современников. / Пер. с нем. М., 1966.
  • Харківські асамблеї. Міжнародний музичний фестиваль 1994 р. «Ф. Мендельсон-Бартольді та просвітництво». Збірка матеріалів / Упорядник Г. І. Ганзбург. — Харків, 1994. — 148 c.
  • Ф. Мендельсон-Бартольди и традиции музыкального профессионализма: Сборник научных трудов / Сост. Г. И. Ганзбург. — Харьков, 1995. — 172 с.
  • Ranft P., Felix Mendelssohn-Bartholdy, Lpz., 1972.
  • Brown C. A Portrait of Mendelssohn. Yale University Press. 2003. — 551pp.
  • Cooper J. M.; Prandi J. D. (editor). The Mendelssohns: Their Music in History. Oxford University Press. 2002. — 382 pp.
  • Михаил Воротной. Ф. Мендельсон-Бартольди. Серьёзные вариации. Op. 54. - 28с

Ссылки

В Викицитатнике есть страница по теме
Мендельсон, Феликс

Отрывок, характеризующий Мендельсон, Феликс

Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]