Лопес де Мендоса, Иньиго
Иньиго Лопес де Мендоса<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Маркиз де Сантильяна</td></tr> | ||
| ||
---|---|---|
1445 — 1458 | ||
Преемник: | Диего Уртадо де Мендоса | |
Рождение: | Каррион-де-лос-Кондес, Кастилия | |
Смерть: | Гвадалахара, Кастилия | |
Род: | Дом де Мендоса | |
Отец: | Диего Уртадо де Мендоса | |
Мать: | Леонора де ла Вега | |
Супруга: | Каталина Суарес де Фигероа | |
Дети: | см. ниже |
И́ньиго Ло́пес де Мендо́са, маркиз Сантилья́на (исп. Íñigo López de Mendoza y de la Vega, 19 августа 1398 — 25 марта 1458) — кастильский поэт и государственный деятель. Ключевая фигура испанской литературы в период правления Хуана II Кастильского.
Содержание
Биография
Иньиго Лопес де Мендоса родился в знатной семье баскского происхождения с богатыми литературными традициями — его дед Педро Гонсалес и отец, адмирал Кастилии[es] Диего Уртадо[es] сами были поэтами, а среди родственников были крупнейшие литературные фигуры своего времени: канцлер Перо Лопес де Айяла[es], Фернан Перес де Гусман и Диего Гомес де Манрике[es]. Его мать[es] происходила из богатой семьи де ла Вега[en] и была первым браком замужем за внуком[es] короля Альфонсо XI. В возрасте пяти лет Иньиго потерял отца. Часть своего детства он прожил у бабушки, Мансии де Сиснерос, а начальное образование получил в доме своего дяди Гуттиэре, будущего архиепископа Толедского. Очень молодым, в 1412 году в Саламанке Иньиго женился на Каталине Суарес де Фигероа, дочери незадолго до этого умершего Лоренсо де Фигероа[es], мастера ордена Сантьяго, что сделало его одним из богатейших и могущественнейших людей своего времени.
Отправившись вскоре в Арагон, Мендоса присоединился к свите Фернандо Арагонского, а затем его преемника Альфонсо V. При арагонском дворе началась его поэтическая деятельность. Там он поддерживал дружбу арагонскими принцами, придворными, и поэтами-трубадурами, такими как Энрике де Вильена. В возрасте 18 лет Мендоса был достаточно влиятелен, чтобы частью путём закона, частью силой оружия вернуть состояние, утраченное после смерти отца[1]. В 1417 году родился его старший сын, будущий 1-й герцог дель Инфантадо.
Вернувшись в Кастилию, он принял участие в борьбе за власть между инфантом Энрике де Трастамара[es] и Альваро де Луна на стороне первого из них. Принимал участие в броске на Тордесильяс и осаде крепости Ла-Пуэбла-де-Монтальбан в декабре 1420 года. После заключения дона Энрике в тюрьму потерял свои владения в Ита и Гвадалахаре.
Начиная с 1422 Мендоса меньше вмешивался в политику, сохраняя верность Хуану II, что поссорило его с арагонскими инфантами, вторгшимися в Кастилию летом 1429 года. Ссора по частным делам с Альваро де Луна не привела его на сторону исп. aragonesistas. Во время битвы при Ольмедо[es] Мендоса был в рядах королевской армии, за что получил титул маркиза.
Дон Иньиго способствовал падению Альваро де Луна в 1453 году, против которого он написал исп. Doctrinal de privados. После смерти жены и с воцарением Энрике IV Мендоса удалился от двора в свой гвадалахарский дворец.
Творчество
Мендоса был большим поклонником Данте, и его произведения могут быть отнесены к дантово-аллегорической школе[es]. В этом стиле написана исп. «La Comedita de Ponza», драматическая поэма в октавах, написанная для прославления морского сражения при Понса (1435).
Он также усвоил гуманизм Петрарки и Джованни Боккаччо, первым начав писать сонеты на кастильском языке.
Мендоса считается одним из первых историков испанской литературы и автором первой испанской поэтики «Предисловие и послание к коннетаблю дону Педро Португальскому» (исп. Proemio e carta al condestable don Pedro de Portugal).
Наиболее ценная часть его наследия ‒ стихи в духе народной испанской поэзии, т. н. серранильи[es], небольшие поэмы в подражание французской пасторали, но вдохновленные местной народной традицией.
Дети
- Диего Уртадо де Мендоса[es], 1-й герцог дель Инфантадо.
- Педро лассо де Мендоса, сеньор Лосойя.
- Иньиго Лопес де Мендоса-и-Фигероа[es], граф де Тендилья.
- Менсия де Мендоса, замужем за Педро Фернандесом де Веласко, графом Аро.
- Лоренсо Суарес де Мендоса-и-Фигероа, граф де ла Корунья.
- Педро Гонсалес де Мендоса, «великий кардинал», примас Испании.
- Хуан Уртадо де Мендоса, сеньор де Кольменар, эль Кардосо и эль Вадо.
- Мария де Мендоса, замужем за, Перо Афан де Рибера, графом де лос Моларес[es].
- Леонора де ла Вега-и-Мендоса, замужем за Гастоном де ла Серда, графом Мединасели; их сыном был 1-й герцог Мединасели.
- Педро Уртадо де Мендоса, сеньор де Тамахон.
Напишите отзыв о статье "Лопес де Мендоса, Иньиго"
Литература
- Friedrich Bouterwek. [books.google.ru/books?id=WrMqAQAAIAAJ&dq=marquis%20of%20Santillana&pg=PA82#v=onepage&q=marquis%20of%20Santillana&f=false History of Spanish and Portuguese Literature]. — 1823. — Т. 1.
- Тикнор. История испанской литературы. — Москва, 1883. — Т. 1.
Примечания
- ↑ Тикнор, 1883, с. 302.
Ссылки
- [www.cervantesvirtual.com/servlet/SirveObras/01482185767812766330035/index.htm Bías contra Fortuna] — Ed. facsímil de la original de Sevilla, 1545. Real Academia Española.
- [www.cervantesvirtual.com/FichaAutor.html?Ref=519 Произведения маркиза Сантильяна в виртуальной библиотеке Мигеля Сервантеса]
- [www.poemasde.net/poemas-de-marques-de-santillana/ Colección de Poemas Representativos de este Reconocido Poeta Español]
- [esseclub.narod.ru/Stance/Europe/SantilianaSerranilia.html Серранилья]
Отрывок, характеризующий Лопес де Мендоса, Иньиго
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»