Гонсалес де Мендоса, Педро

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Гонсалес и Мендоса

Пе́дро Гонса́лес де Мендо́са (исп. Pedro González de Mendoza, 3 мая 1428, Гвадалахара — 11 января 1495, Гвадалахара) — глава испанской церкви в правление католических королей, с 1482 по 1495 годы (между Каррильо и Хименесом). Прозванный «великим кардиналом», Мендоса принадлежал к когорте примасов Испании, которых за влияние в католическом мире называли «малыми папами».

Род Мендоса, к которому принадлежал кардинал, славился своей безоговорочной верностью кастильским монархам. Отцом Педро был влиятельный маркиз де Сантильяна; его старший брат был в 1475 г. пожалован титулом герцога Инфантадо. В 1452 г. получил назначение епископом Калаорры, в 1468 г. переведён на кафедру Сигуэнсы и Гвадалахары (родной город кардинала и ядро владений рода Мендоса).

Чувствуя, как ускользает от него власть после Авильского фарса, король Энрике IV сделал ставку на Педро Гонсалеса. Все три кастильских архиепископа тогда выступали за низложение короля. Мендоса же во второй битве при Ольмеде (1467) сражался на стороне короля; тогда он был ранен в руку. В 1473 г. король добился назначения верного ему епископа главой Севильской архиепархии с титулом кардинала. В том же году Мендоса стал королевским канцлером.

В следующем году Энрике умер, и началась война за кастильское наследство между сторонниками его дочери Хуаны и сестры Изабеллы. Кардинал Мендоса примкнул к партии Изабеллы, находился при ней во время битвы при Торо (1476) и за свои услуги был по смерти Альфонсо Каррильо назначен архиепископом Толедо, то есть примасом Испании.

«Великий кардинал» приложил руку ко всем трём великим событиям правления католических монархов — взятию Гранады, изгнанию из Испании евреев и открытию Америки. Фернандес де Овьедо пишет, что именно через Мендосу Колумб смог добиться права быть представленным королеве. Могущество кардинала было огромно. Педро Мартир, описывая правление Изабеллы и Фердинанда, назвал Мендосу «третьим королём Испании».

В 1493 г. кардинал занемог и посвятил остаток своей жизни благотворительности. При нём было закончено возведение ряда крупных католических храмов, включая собор в Толедо. На собственные средства он основал в Вальядолиде школу Санта-Крус для неимущих учеников. В Толедо им был учреждён сиротский госпиталь; на его содержание кардинал Мендоса завещал 75 000 дукатов. По совету Мендосы королева Изабелла, часто навещавшая его во время болезни, определила его преемником на толедской кафедре Хименеса.

Внебрачные дети кардинала Мендосы от связи с португальской дамой Менсией де Лемуш были впоследствии узаконены. Один из них чуть не стал мужем Лукреции Борджиа, от другого происходит одноглазая принцесса Эболи. В 1625 г. Саласар де Мендоса опубликовал в Толедо подробнейшую биографию кардинала ([books.google.ru/books?id=vHB_td1d1HkC Cronica del gran cardinal Don Pedro Gonzalez de Mendoza]).

Литература

• [www.1911encyclopedia.org/Pedro_Gonzalez_De_Mendoza Биография] в Британской энциклопедии 1911 года
• Nadir, Helen. The Mendoza family in the Spanish Renaissance, 1350 to 1550. Rutgers University Press, 1979. ISBN 9780813508764.

Отрывок, характеризующий Гонсалес де Мендоса, Педро

Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.