Менжинский, Вячеслав Рудольфович

Вячеслав Менжинский Wacław Menżyński, Mężyński<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
председатель ОГПУ СССР
30 июля 1926 — 10 мая 1934
Предшественник:	Феликс Эдмундович Дзержинский
Преемник:	Должность упразднена; Генрих Григорьевич Ягода, как народный комиссар внутренних дел
народный комиссар финансов РСФСР
20 января (2 февраля) 1918 — 21 марта 1918 (и. о. с 30 октября (12 ноября) 1917)
Глава правительства:	Владимир Ильич Ленин
Предшественник:	Иван Иванович Скворцов-Степанов
Преемник:	Исидор Эммануилович Гуковский
Рождение:	19 (31) августа 1874(1874-08-31) Санкт-Петербург, Российская империя
Смерть:	10 мая 1934(1934-05-10) (59 лет) дача «Горки-6», Архангельское, Московская область, РСФСР, СССР
Место погребения:	Некрополь у Кремлёвской стены
Отец:	Рудольф Игнатьевич Менжинский
Мать:	Мария Александровна Шакеева
Партия:	ВКП(б) с 1902 года
Образование:	Санкт-Петербургский университет
Профессия:	юрист
Награды:

Запрос «Менжинский» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Вячесла́в Рудо́льфович Менжи́нский (польск. Wacław Menżyński, Mężyński; 19 (31) августа 1874, Санкт-Петербург — 10 мая 1934, дача «Горки-6», Архангельское Московской области) — российский революционер, советский партийный деятель, один из руководителей советских органов государственной безопасности, преемник Ф. Э. Дзержинского во главе ОГПУ (1926—1934). Также является одним из организаторов сталинских репрессий.

Биография

Родился в Санкт-Петербурге, в польской дворянской семье православного вероисповедания. Дед его был хоровой певчий. Отец, Рудольф Игнатьевич Менжинский — статский советник, выпускник Петербургского университета, преподаватель истории в Петербургском кадетском корпусе, в 1863 году переименованном в кадетскую гимназию, Пажеском корпусе, женском пансионе мадам Труба и на Высших женских курсах. Мать, Мария Александровна Шакеева, дочь инспектора Школы кавалерийских подпрапорщиков и юнкеров. У Менжинского было две сестры: Вера и Людмила (1878—1933).

В 1898 году окончил юридический факультет Петербургского университета. Вёл занятия в вечерне-воскресных школах для рабочих, в нелегальных рабочих кружках. В молодости был близок к литературно-артистической среде Серебряного века (знаком с И. Коневским, затем входил в кружок Ю. Н. Верховского), писал и печатал прозу. Повесть «Роман Демидова» опубликована в «Зелёном сборнике стихов и прозы» (1905) под одной обложкой с дебютным выступлением М. А. Кузмина, повесть «Иисус. Из книги Варавва» — в альманахе «Проталина» (1907, также при участии Кузмина).

Первая революция

С 1902 года в РСДРП, большевик. В феврале 1903 года направлен в Ярославль как представитель газеты «Искра» в помощь местным социал-демократам. Работал помощником правителя дел в управлении строительством Вологодско-Вятской железной дороги. Вёл революционную работу, будучи членом ярославской организации РСДРП. В это время в ней работали М. С. Кедров, Н. И. Подвойский, Нина Дидрикиль (жена Подвойского).

Менжинский вёл военный отдел, подготавливая подборки материалов о ходе Русско-японской войны из разных иностранных изданий, и был секретарём редакции оппозиционной газеты «Северный край». В результате народных волнений, возникших после манифеста 17 октября 1905 года, редакция газеты была разгромлена. Кадеты-пайщики газеты решили вернуть редакторскую власть ответственному редактору В. М. Михееву, в результате чего Менжинский и большевики ушли из редакции.

В 1905 году член военной организации при комитете РСДРП в Петербурге и редактор большевистской газеты «Казарма». В 1906 году арестован, через несколько месяцев освобождён из тюрьмы и бежал за границу.

В эмиграции

С 1907 года в эмиграции, жил в Бельгии, Швейцарии (Цюрихе и Женеве).

Сотрудничал в газете «Пролетарий», вместе с редакцией которого переехал в Париж. Слушал лекции в Парижском университете, занимался самообразованием, изучал языки (всего владел 19 языками). В это время Менжинский входил в группу «Вперёд», читал лекции в школе этой группы в Болонье.

С 1915 года работал в банке «Лионский кредит».

Революция и гражданская война

После февральской революции через Лондон вернулся в Россию. Вместе с А. Ф. Ильиным-Женевским редактировал газету «Солдат».

Во время Октябрьской революции член петроградского военно-революционного комитета, комиссар ВРК в Госбанке. Был назначен заместителем наркома финансов (фактически исполнял обязанности наркома, так как назначенный наркомом И. И. Скворцов-Степанов к работе не приступал). В январе — марте 1918 года занимал пост наркома финансов. При участии Менжинского проводилась национализация банков и жёсткая борьба с забастовкой банковских служащих (вплоть до увольнения саботажников).

В марте 1918 года, когда советское правительство переехало в Москву, Менжинский по решению ЦК остался работать в Петрограде. Руководил уголовным сектором комиссариата юстиции Петроградской трудовой коммуны и принимал активное участие в работе Петроградской ЧК. В состав ВЧК Менжинский был введён 8 (21) декабря 1917 года.

Затем в 1918 году Менжинский некоторое время занимал пост советского консула в Берлине. В октябре 1918 года вёл переговоры о поставке германского угля в Петроград. Вернулся из Германии после разрыва дипотношений 5 ноября 1918 года.

Дочь Адольфа Иоффе, бывшего в 1918 году полпредом РСФСР в Германии, впоследствии вспоминала о работавшем тогда там же Менжинском: «человек он был малоразговорчивый, мрачный и необыкновенно вежливый — даже со мной (двенадцатилетней девочкой — Прим.) разговаривал на „вы“». Она также отмечала что Дзержинский, появившийся в то же время ненадолго в Берлине, «помню, что много разговаривал с нашим генеральным консулом Менжинским».

В 1919 году нарком Рабоче-крестьянской инспекции Украины.

В ВЧК с 15 сентября 1919 года - особоуполномоченный Особого отдела и член Президиума, заместитель, а затем с 20.7.1920 по 7.1922 начальник Особого отдела. Ему же подчинили реорганизованный в самостоятельный из находившегося до этого при Особом отделе образованный в дек. 1920 года Иностранный отдел ВЧК. Особый отдел стал основой созданного приказом ВЧК от 14 января 1921 г. Секретно-оперативного управления (СОУ) ВЧК, в состав которого также вошли информационный, секретный, оперативный и иностранный отделы, руководителем СОУ был назначен В. Р. Менжинский.

С 1923 года — первый заместитель председателя ОГПУ Дзержинского. Уже в этот период Менжинский играл решающую роль в ОГПУ, так как Дзержинский был занят делами ВСНХ.

Председатель ОГПУ

20 июля 1926 года умер Дзержинский. Председателем ОГПУ стал Менжинский. На период, в который он занимал пост председателя ОГПУ, приходится «великий перелом» — политический курс Сталина, заключавшийся в сворачивании НЭПа, коллективизации в сельском хозяйстве и индустриализации экономики.

В июле 1927 года преемником Менжинского в должности начальника Секретно-оперативного управления стал Генрих Ягода.

В 1931 году в ОГПУ была создана система исправительно-трудовых лагерей, в рамках которой осуждённые направлялись на крупные стройки, лесозаготовительные и добывающие предприятия, как народно-хозяйственных, так и созданных в системе ГУЛАГ. В числе крупных строек с заметным участием осужденных были строительство Беломорканала (1931—1933) и канала Москва — Волга (1932—1937). В этот же период проводятся процессы по делам, которые вело ОГПУ, сопровождающихся чистками в различных областях народного хозяйства: Шахтинское дело (1928, угольная промышленность), дело Трудовой крестьянской партии (1929, сельское хозяйство), дело Промпартии (1930, промышленность), дело Союзного бюро меньшевиков (бывшие меньшевики).

На период председательства Менжинского в ОГПУ приходится начало организации особых закрытых научных и конструкторских организаций («шарашек»), в которых заключённые учёные и инженеры создавали образцы новой техники. В 1930 году в помещении Бутырской тюрьмы было организовано ЦКБ-39, в котором авиаконструкторы Д. П. Григорович и Н. Н. Поликарпов разрабатывали истребители. Осуждённый по делу Промпартии Л. К. Рамзин в заключении разработал прямоточный котёл.

В. Р. Менжинский установил рекорд длительности пребывания на посту главы спецслужб сталинской эпохи — 8 лет.

На XV съезде ВКП(б) Менжинский выступил с сообщением о связях работников нелегальной оппозиционной троцкистской типографии с контрреволюционерами-белогвардейцами. На съезде Менжинский был избран членом ЦК ВКП(б). В 1927-28 годах ОГПУ выслало из Москвы крупных членов оппозиции (около 150 человек). При Менжинском была созданы политизоляторы, в которых находились наиболее экстремистки настроенные деятели небольшевистских партий и оппозиционеры из ВКП(б).

Последние годы

В последние годы жизни глава ОГПУ тяжело болел и долгое время был прикован к постели, проводя коллегии на дому. Сохранились свидетельства о том, что он проводил собрания оперативников, покоясь на диване. У шефа госбезопасности было больное сердце. Вдобавок к этому давали о себе знать травмы, полученные в результате аварии в Париже во время эмиграции (Менжинский тогда попал под машину). Менжинский скончался 10 мая 1934 года. Был кремирован, прах помещён в урне в Кремлёвской стене на Красной площади в Москве. В том же году ОГПУ было преобразовано в ГУГБ НКВД СССР, а преемник Менжинского Г. Г. Ягода стал также наркомом внутренних дел.

В 1938 году Третий московский процесс вынес приговор обвиняемым, а также пришёл к выводу, что Менжинский был умерщвлён ими в результате неправильного лечения по приказу Ягоды по заданию правотроцкистского блока.

Награды

• Орден Красного Знамени.

Память

• В память о Менжинском в СССР был назван ряд улиц и поселок в Самарской области.
• Улица в Москве (Бабушкинский район),
• Улица в Ростове-на-Дону в р-не Сельмаш,
• Улица в Брянске (Фокинский р-н).
• В Волгограде в микрорайоне Спартановка одна из улиц названа в честь Менжинского.
• 17 августа 1934 года имя Вячеслава Менжинского присвоенно Третьей школе пограничной охраны и войск ОГПУ.
• Уссурийскому (Иманскому) пограничному отряду в городе Дальнереченск было присвоено имя В. Р. Менжинского.
• Моторизованный броневой вагон, модель Д-1, 2-я дивизия войск НКВД, носил имя Вячеслава Менжинского.

Семья

Был трижды женат:

В первый раз на Юлии Ивановне (урожд. фон Бурзи, 1875—1947), у которой от Менжинского было трое детей.

Вторая жена — Мария Николаевна Ростовцева, урожд. Васильева (ум. в ноябре 1925 г., сестра антропософа П. Н. Васильева), — тоже родила ребёнка.

Третья жена — Алла Семеновна Адова (1907—1966), — работала инженером Центрального аэрогидродинамического института им. Н. Е. Жуковского (ЦАГИ). У неё от Менжинского был сын Рудольф (1927—1951), дипломат, умерший молодым при невыясненных обстоятельствах.

Кино

• Выведен в начальных и заключительных эпизодах телесериала «Государственная граница» (1980-1984).
• В фильме «20 декабря» (1981).
• В фильме «Синдикат-2» (1981).
• В фильме «Крах» (1968).
• В фильме «Покушение на ГОЭЛРО» (1986)

Литература

• Рассказы о Менжинском. (Воспоминания современников), сост. М. Смирнов, М., 1969.
• О Вячеславе Менжинском. Воспоминания, очерки, статьи / Составитель М. А. Смирнов. — М.: Политиздат, 1985. — 272 с., ил.
• Гладков Т. К., Смирнов М. А. Менжинский. — М.: Мол. гвардия, 1969. — 351 с.: ил., портр.
• Барышев М. И. Особые полномочия: Повесть о Вячеславе Менжинском. — М.: Политиздат, 1976. — (Пламенные революционеры). — 446 с., ил.
• Мозохин О. Б., Гладков Т. К. Менжинский. Интеллигент с Лубянки (Вожди в законе). — М.: Яуза; ЭКСМО, 2005. — 448 с. — ISBN 5-699-09942-5.
• Рейфилд Д. Сталин и его подручные / авторск. пер. с англ., расширенн. и доп. — М.: Новое литературное обозрение, 2008. — 576 с. — ISBN 978-5-86793-651-8. — Гл. 3. Изысканный инквизитор; гл. 4. Партия соло. — С. 122−220.

Фото

• Menzhinsky V 1926.jpg

  В. Р. Менжинский — председатель ОГПУ — в рабочем кабинете. 1926 г.

• Menzhinsky V 1928.jpg

  В. Р. Менжинский на маневрах войск Московского военного округа. 1928 г.

• Menzhinsky V 1933 last photo.jpg

  Последний снимок В. Р. Менжинского. 1933 г.

• Menzhinsky V 1932 Sochi.jpg

  В. Р. Менжинский

Ссылки

• [www.molodoy.ru/online/longliver/88/19_01?print Верная тень Сталина]
• [fdzerzhinsky.narod.ru/chkpartija.htm «Мы — вооружённая часть партии»]

Отрывок, характеризующий Менжинский, Вячеслав Рудольфович

Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.


На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.