Мензис, Роберт

Роберт Гордон Мензис Robert Gordon Menzies
12-й премьер-министр Австралии
26 апреля 1939 — 26 августа 1941
Монарх:	Георг VI
Предшественник:	Эрл Пейдж
Преемник:	Артур Фадден
19 декабря 1949 — 26 января 1966
Монарх:	Георг VI Елизавета II
Предшественник:	Бен Чифли
Преемник:	Гарольд Холт
Лидер оппозиции
23 сентября 1943 — 19 декабря 1949
Рождение:	20 декабря 1894(1894-12-20) Джепарит, Австралия
Смерть:	15 мая 1978(1978-05-15) (83 года) Мельбурн, Австралия
Супруга:	Пэтти Лекки
Награды:

Роберт Мензис (англ. Robert Menzies) (20 декабря 1894 года, Джепарит, штат Виктория, — 15 мая 1978 года, Мельбурн) — австралийский государственный и политический деятель, 12-й премьер-министр Австралии.

Ранние годы жизни

Родился в городе Джепарит, австралийский штат Виктория, 20 декабря 1894 года. Отец — Джеймс Мензис, лавочник, сын шотландского фермера, иммигрировавшего в Австралию в середине 1850-х годов на волне золотой лихорадки в Виктории, мать — Кейт Мэнзис (Сампсон). Как отец, так и его дядя, были членами парламента штата Виктория, а другой дядя — членом Палаты представителей. Сначала обучался в небольшой государственной школе, затем переводился в частные школы Балларата и Мельбурна. Изучал право в Университете Мельбурна.

С началом Первой мировой войны Мензису исполнилось 19 лет, и он поступил на службу в милицейский отряд университета. Когда он ушёл оттуда, его одногодки и одноклассники стремились попасть в вооружённые войска. Однако после долгого обсуждения в семье (двое из трёх братьев уже были на войне) было решено, чтобы Мензис остался дома и закончил своё обучение. В 1918 году закончил университет, после чего стал успешным юристом, заработав крупное состояние. В 1920 году женился на Пэтти Лекки, дочери члена Парламента Австралии от Националистической партии.

Политическая карьера

В 1928 году Мензис решил оставить юридическую практику, для того чтобы избраться в парламента штата в качестве члена Законодательного совета Виктории от Националистической партии Австралии. Во время выборов он чуть не потерпел поражения из-за инцидента на одной из пресс-конференций, на которой группа ветеранов Первой мировой войны атаковала его за то, что он не пошёл на срочную службу. Тем не менее, Мензису удалось пережить этот кризис, и он одержал на выборах победу. Через год он перешёл в Законодательную ассамблею штата, став с 1932 года министром в консервативном викторианском правительстве (оставался им до 1934 года), а также заместителем премьера штата Виктория.

В 1934 году Мензис принял участие в федеральных выборах в качестве представителя Объединённой австралийской партии и одержал уверенную победу в своём избирательном округе. После избрания он сразу же был назначен генеральным прокурором и министром промышленности в правительстве Джозефа Лайонса.

В конце 1934—начале 1935 годов Мензис выступил на стороне правительства Лайонса в деле, касавшегося выдворения из Австралии Эгона Киша, чешского еврея-коммуниста. Он должен был выступил на Всеавстралийском конгрессе против войны и фашизма в Мельбурне, однако правительство отказывалось давать ему разрешение на въезд. Однако Киш, доплыв на корабле до Мельбурна, спрыгнул с него и самостоятельно добрался до побережья. После долгих разбирательств правительство было вынуждено прекратить судебное дело и выплатить Кишу все судебные издержки при условии его отъезда из страны. После этого дела Мензиса обвиняли в нарушении либеральных принципов и свободы слова. С началом Второй мировой войны Мензис решил снять с себя всё эти обвинения, переложив всю ответственность за те события на министра внутренних дел Томаса Патерсона.

Впоследствии Мензис стал заместителем руководителям Объединённой австралийской партии. Многие видели в нём естественного преемника Лайонса, поэтому Мензиса часто обвиняли в попытке сместить законного лидера (все эти обвинения он отрицал). В 1939 году после отказа правительства воплотить в жизнь план государственного страхования Мензис принял решение уйти из правительства. Однако 7 апреля 1939 года умер Лайонс, и Мензис вскоре был избран руководителем Объединённой австралийской партии.

Первый премьерский срок

26 апреля 1939 года Мензис после непродолжительного премьерства Эрла Пейджа, лидера Аграрной партии Австралии, был избран премьер-министром страны. Однако вскоре разразился политический скандал: Эрл Пейдж отказался оставаться в правительстве. В палате парламента он также нанёс личное оскорбление Мензису, обвинив его в трусости из-за неучастия в Первой мировой войне, а также в предательстве Лайонса. После этого события Мензис сформировал правительство меньшинства. Когда спустя несколько месяцев Пейдж был смещён с должности руководителя Аграрной партии, он восстановил правительственную коалицию с новым лидером аграриев, Арчи Камероном.

В сентябре 1939 года последовало объявление Великобританией войны против нацистской Германии. В эти годы Мензис приложил все усилия, чтобы объединить страну, однако постоянно наталкивался на трудности и непонимание среди политической элиты и населения Австралии из-за своего прошлом: прежде всего, из-за Первой мировой войны, в которой он не принимал участие, своего официального визита в Германию в 1938 году и поддержку политики умиротворения, которую проводил Невилл Чемберлен, премьер-министр Великобритании. Тем не менее, после объявления Чемберленом войны Мензис последовал его примеру. На парламентских выборах 1940 года Объединённая австралийская партия чуть не потерпела поражение, и только благодаря поддержке двух независимых членов парламента правительство Мензиса удержалось у власти. Тем не менее, Лейбористская партия Австралии под руководством Джона Кёртина отказалась от предложения Мензиса сформировать коалиционное правительство, а также выступила против отправки австралийских войск в Европу.

В 1941 году Мензис провёл много месяцев в Британии, обсуждая военную стратегию с Уинстоном Черчиллем и другими лидерами. При этом его популярность на родине постепенно падала и, вернувшись в Австралию, 28 августа Мензис сначала был вынужден уйти с поста премьер-министра, а затем и лидера Объединённой австралийской партии. Новым премьер-министром Австралии стал лидер Аграрной партии Артур Фадден. Все эти события Мензис воспринял как предательство своих коллег, поэтому после ухода с премьерского поста он практически не принимал участия в политике.

Возвращение

В октябре 1941 года, после поражения правительства Фаддена, к власти пришли лейбористы под руководством Джона Кёртина. В 1943 году Кёртин одержал очередную убедительную победу на парламентских выборах. В 1944 году Мензис провёл несколько встреч в старом особняке Рейвенскрейг, где обсуждал формирование новой антилейбористской партии, которая должна была прийти на смену Объединённой австралийской партии. Ею стала Либеральная партия Австралии, основанная в начале 1945 года и возглавленная Мензисом. Тем не менее, лейбористам ещё долго удавалось удержаться у власти: после ухода Кёртина новым премьером стал Бен Чифли. В подобных условиях в консервативной прессе стали всё чаще появляться статьи о том, что «с Мензисом нам не выиграть».

Однако в последующие годы антикоммунистическая атмосфера в австралийском обществе в начальный период холодной войны немного подорвала поддержку лейбористов. В 1947 году Чифли объявил о намерении национализировать австралийские частные банки, вызвав этим оппозицию со стороны среднего класса. Настроениями в обществе удачно воспользовался Мензис. В декабре 1949 году он во второй раз одержал внушительную победу на парламентских выборах, а его партия получила 48 мест в Палате представителей.

Несмотря на значительное преимущество в Палате, Сенат Австралии оставался под контролем Лейбористской партии. Когда в 1951 году Мензис предложил законопроект о запрете Коммунистической партии, он, к большой неожиданности премьера, был принят верхней палатой. Мензис же надеялся на противоположный результат: в этом случае он мог бы добиться двойного роспуска, который предполагает роспуск обеих палат федерального парламента. Когда же Сенат отклонил законопроект о банках, Мензис всё-таки добился своей цели, и на очередных выборах он получил контроль уже над обеими палатами австралийского парламента.

Позже, в 1951 году, Мензис выступил с предложением провести референдум по изменению Конституции Австралии. Он предлагал разрешить парламенту, где это было необходимо для обеспечения безопасности страны, принимать законы, касавшиеся деятельности коммунистов и коммунистической партии на территории Австралии. Если бы референдум прошёл успешно, то у правительства появилось бы право внести в парламент законопроект о запрете Коммунистической партии. Однако новый лидер лейбористов, Х. В. Эватт, выступил против изменения Конституции из соображений защиты гражданских свобод. Поэтому референдум, состоявшийся 22 сентября 1951 года, провалился. Это событие стало одним из немногих просчётов политики Мензиса. Впоследствии он отправил австралийские войска для участия в войне в Корее, а также поддерживал тесные союзнические отношения с Соединёнными Штатами.

Тем не менее, экономическая ситуация в годы руководства Мензиса постепенно ухудшалась, и на парламентских выборах 1954 года партия лейбористов во главе с Эваттом получила 50,03 % голосов, хотя в условиях мажоритарной системы это дало им 57 мест в нижней палате парламента, а коалиция либералов и аграриев получила 64 места. Незадолго до выборов Мензис объявил о том, что советский дипломат в Австралии Владимир Петров обратился к правительству с просьбой получить политическое убежище, а также заявил о существовании сети шпионов на территории Австралии (и в их числе были лица из аппарата Эватта). Эти события холодной войны позволили Мензису выиграть в своём избирательном округе и сохранить место в парламенте. Впоследствии Эватт обвинил Мензиса в подготовке бегства Петрова, однако этот факт был опровергнут: он просто успешно воспользовался ситуацией.

После парламентских выборов 1954 года в Лейбористской партии произошёл раскол: группу антикоммунистически настроенных членов из штата Виктория решили выйти из состава партии и сформировать Австралийскую лейбористскую партию антикоммунистов. Новая партия в своей политике отдавала предпочтения либералам, поэтому в 1955 году Мензису без труда удалось переизбраться на премьерский пост. В 1958 году он вновь был переизбран благодаря поддержке Демократической лейбористской партии (новое название Австралийской лейбористской партии антикоммунистов).

К этому времени благодаря возросшей иммиграции в Австралию, росту жилищного фонда и промышленного производства стране удалось восстановить свой экономический потенциал. Другим важным источником пополнения казны стали доходы от экспорта сельскохозяйственной продукции, цены на которую оставались стабильно высокими. В подобных условиях устаревшая социалистическая риторика лейбористов оказалась неэффективной.

После необдуманного увеличения стоимости займов в 1960 году с целью ограничения инфляции авторитет Мензиса несколько упал, так как предложенные правительством действия привели лишь к росту безработицы. Поэтому на выборах 1961 года партия Мензиса одержала победу с преимуществом всего в два места. Однако, воспользовавшись новым расколом в партии лейбористов по поводу холодной войны и союза с США, ему удалось уверенно победить на выборах 1963 года (к тому же, это были первые «телевизионные выборы» в истории Австралии, и на различных теледебатах с Коуэллом, лидером Лейбористской партии, Мензис доказал свои ораторские способности).

В 1963 году Мензис был удостоен Ордена Чертополоха, врученный в признание его шотландских корней. Таким образом, он стал единственным австралийцем, которому был вручен этот рыцарский орден (хотя ими были также награждены три британских генерал-губернатора в Австралии), а также вторым австралийским премьер-министром, которой был возведён в рыцарское достоинство в годы руководства государством (первым был Эдмунд Бартон).

В 1965 году Мензис принял роковое решение отправить австралийские войска на Вьетнамскую войну, а также вновь ввести обязательную воинскую повинность. Первоначально эти шаги были популярны в обществе, но впоследствии они стали большой проблемой для его преемников на посту. Несмотря на то, что Мензис прагматично поддерживал новый баланс сил в Тихоокеанском регионе, сформировавшийся после Второй мировой войны, а также поддерживал тесные союзнические отношения с США, он публично признавался в желании иметь теснейшие контакты с Великобританией, что выражалось в его открытом восхищении Королевой Елизаветой II. В течение прошедших десятилетий с момента получения независимости энтузиазм австралийцев в защите британской монархии и сохранении монархической формы правления в стране угас, однако Мензис оставался ярым сторонником британской короны.

Уход в отставку. Наследие

Роберт Мензис ушёл в отставку в январе 1966 года, уступив своё место лидера Либеральной партии и премьер-министра Австралии своему бывшему министру финансов Гарольду Холту. Существовавшая коалиция оставалась у власти ещё последующие семь лет, пока в декабре 1972 года на федеральных выборах не одержала победу Лейбористская партия под руководством Гофа Уитлэма.

В 1966 году Мензис был назначен Королевой Великобритании на древний пост лорда-смотрителя Пяти портов. Впоследствии бывший премьер долго путешествовал по США, где читал лекции в университетах, а также опубликовал два тома воспоминаний. Уход с поста премьер-министра негативно сказался на здоровье Мензиса: в 1968 и 1971 годах он пережил два сердечных приступа, после чего ушёл из общественной жизни. Умер он в 1978 году в Мельбурне от инфаркта.

Роберт Мензис был премьер-министром Австралии на протяжении 18 лет, 5 месяцев и 12 дней. Это самый длинный в истории Австралии срок пребывания одного человека на премьерском посту. Хотя в свой первый срок он допустил много политических просчётов и ошибок, Мензису всё-таки удалось восстановить свой авторитет в обществе, а также влияние консервативного крыла в австралийской политики, которое пережило тяжелейший кризис в 1943 году. Благодаря во многом эффективной политике в течение своего второго срока Мензис до сих пор остаётся одним из самых авторитетных премьер-министров в истории Австралии. Он также внёс значительный вклад в развитие высшего образования в Австралии и столицы страны, города Канберры.

См. также

• Список премьер-министров Австралии

Ссылки

• [www.menziesvirtualmuseum.org.au/index.html Menzies Virtual Museum] (англ.)
• [www.nma.gov.au/education/school_resources/websites_and_interactives/primeministers/robert_menzies/ National Museum of Australia. Robert Menzies] (англ.)

Отрывок, характеризующий Мензис, Роберт

– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.