Менцель, Адольф фон

Адольф фон Менцель
Имя при рождении:	Adolph Menzel
Дата рождения:	8 декабря 1815(1815-12-08)
Место рождения:	Бреслау, Польша
Дата смерти:	9 февраля 1905(1905-02-09) (89 лет)
Место смерти:	Берлин, Германия
Стиль:	романтический историзм
Награды:
Работы на Викискладе

А́дольф фон Ме́нцель (нем. Adolph Friedrich Erdmann von Menzel, 8 декабря 1815, Бреслау — 9 февраля 1905, Берлин) — немецкий художник, один из лидеров романтического историзма.

Биография

Адольф фон Менцель родился в Восточной Германии в городке Бреслау (ныне Вроцлав, Польша). В 1830 году переехал с семьей в Берлин. Первой художественной школой стала для Адольфа литографическая мастерская отца. Став в 1833 году кормильцем семьи после смерти отца, он брался за любую работу: делал обеденные меню, пригласительные билеты и т. д. Адольф недолго (всего 6 месяцев) посещал классы академии художеств в Берлине и был почти самоучкой. Впервые сделался известен в 1833 году тетрадью рисунков, исполненных пером и изображавших «Жизнь художника». За этим юношеским трудом Менцеля следовали ряд им самим литографированных «Достопримечательностей Бранденбургской истории» (1834—39, 12 листов) и несколько первых его опытов в живописи масляными красками, каковы, например, «Игра в шахматы» (1836), «Юридическая консультация» (1837), «Судебное заседание» (1837) и прочие работы.
Но вскоре ему пришлось отложить в сторону палитру и кисти, дабы заняться сочинением иллюстраций к «Истории Фридриха Великого» Франца Куглера (1839 —42) и вслед за тем иллюстрированием роскошного издания сочинений Куглера (1843—49). Обе эти работы заставили Менцеля углубиться в изучение эпохи Фридриха Великого.
Воспроизводя её с полной исторической точностью, превосходной характеристикой положений и действующих лиц, реалистической правдой и высоким техническим мастерством, он составил себе громкое имя у своих соотечественников преимущественно картинами на темы, взятые из этой эпохи, каковы, например:

• «Круглый стол Фридриха Великого» (1850, находится в берлинской Национальной галерее),
• «Концерт в Сан-Суси» (1852, там же),
• «Фридрих Великий в дороге» (1854),
• «Присяга Фридриху Великому в Бреславле, в 1741 г.» (в Бреславльском музее),
• «Встреча Фридриха Великого с Иосифом II в Нейссе»,
• «Фридрих перед Лейтенской битвой»,
• «Фридрих в Гохкиркенской битве» (1856; в берлинском королевском дворце) и др.

В 1840-е годы Менцель начинает писать с натуры. Возникает целый ряд пейзажей, портретов, которые были впервые показаны в 1906 году на выставке Менцеля в Национальной галерее в Берлине и резко изменили сложившееся мнение о его творчестве.

В 1850-х годах Менцель написал, кроме того, несколько картин библейского содержания, достоинству которых в большинстве случаев вредила их излишняя реалистичность, после чего снова выказал свой талант с полным блеском в великолепной «Коронации Фридриха-Вильгельма I в Кёнигсберге» (1861—65; в берлинском королевском дворце), в «Отъезде короля на войну, 30 июля 1870 г.» (1871; в берлинской Национальной галерее), в «Бальном ужине» (1878), в «Разговоре короля с дамой на придворном балу» (1880), в «Религиозной процессии в Гаштейне»(1880), в «Площади д’Эрбе, в Вероне» и в «Железопрокатный завод» (1875) — самой замечательной из всех картин художника, изображающей внутренность железопрокатного завода во время работы на нём. Сверх упомянутых произведений, Менцель исполнил много других, менее значительных жанровых картин, рисунков пером, композиций для политипажей, акварелей и гуашей. С 1856 года он состоял профессором и членом Берлинской академии художеств.

За долгие годы жизни Менцель побывал в Австрии, ездил по Рейну, Дунаю, был на Балтийском море, в Голландии, Италии, объехал всю Германию. Путешествия служили ему источником сюжетов для рисунков, жанровых полотен, пастелей. В этих работах уже не было той поэтичности и взволнованности, которые были присущи его ранним работам.

Менцель работал более двадцати лет (1863—1885) над серией гуашей и акварелей, объединённых в «Детский альбом». В нём собраны сценки повседневной жизни, изображения животных, птиц и т. д. Последние годы жизни он посвятил графике, хотя на протяжении всего творческого пути не расставался с карандашом: только в Национальной галерее в Берлине есть свыше пяти тысяч его рисунков.

В 1880—1890 гг. Менцель обращается к образу старости, он изображает портреты стариков и старух, ищет психологическое выражение этого состояния.

9 февраля 1905 года на девяностом году жизни Менцель скончался. Императорским двором ему были устроены очень пышные похороны, каких удостаивались лишь генерал-фельдмаршалы.

Ссылки

• Менцель, Адольф Фридрих Эрдман // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.dhm.de/lemo/html/biografien/MenzelAdolph/ Ausführliche Biografie vom DHM Berlin]
• [www.adolph-von-menzel.de Biografie, Werke und Literatur]
• [bibliotekar.ru/k-Menzel/index.htm Биография Адольфа фон Менцеля]
• [www.ikleiner.ru/lib/painter/painter-0053.shtml Об Адольфе фон Менцеле]

Отрывок, характеризующий Менцель, Адольф фон

– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.