Меншиков, Арсений Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Арсений Иванович Меньшиков
Дата рождения:

26 октября 1807(1807-10-26)

Место рождения:

Тверская губерния, Российская империя

Дата смерти:

30 марта 1884(1884-03-30) (76 лет)

Место смерти:

Москва, Российская империя

Страна:

Российская империя Российская империя

Альма-матер:

Главный педагогический институт

Меншиков Арсений Иванович (18071884) — эллинист, заслуженный профессор Московского университета.

А. И. Меньшиков родился в семье священника, учился в тверской семинарии.

Окончил Петербургский Главный педагогический институт (1835). Стажировался в Берлинском университете (1836—1838).

Доктор философии (1842).

Экстраординарный профессор историко-филологического отделения философского факультета (1848).

Ординарный профессор кафедры греческой словесности и древности (1850—1863); ординарный профессор кафедры греческой словесности, греческого языка и толкования авторов, истории греческой литературы, греческих древностей (1863—1866) историко-филологического факультета.

Заслуженный профессор Московского университета (1864).

Награждён орденом св. Анны (III ст.).

Область научных интересов: история классической греческой литературы.

Тема докторской диссертации «In Platonis dialogum, qui inscribitur Cratylus, commentatio».

Читал курс «Греческая словесность».

Напечатал: «In Platonis dialogum, qui inscribitur Cratylus, commentatio» (докторская диссертация, М., 1842), «De eruditione et re. litterali Graecorum aetatis Byzantinae» (актовая речь, М., 1849), «Филеб, диалог Платона» («Пропилеи», т. IV, М., 1854), «Гимн мудрости, сочинённый на греческом языке к столетнему юбилею Императорского московского университета» («Столетний юбилей московского университета», М., 1855), «На тысячелетие России», греческое стихотворение (М., 1862), и другие стихотворения на греческом и латинском языках, в том числе одно на освобождение крестьян.

Напишите отзыв о статье "Меншиков, Арсений Иванович"



Ссылки

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Меншиков, Арсений Иванович

– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.