Меньшагин, Борис Георгиевич

Борис Георгиевич Меньшагин
Род деятельности:	адвокат, коллаборационист
Дата рождения:	9 мая 1902(1902-05-09)
Гражданство:	СССР СССР
Дата смерти:	25 мая 1984(1984-05-25) (82 года)
Место смерти:	Кировск

Бори́с Гео́ргиевич Меньша́гин (26 апреля/9 мая 1902, Смоленск или Ростов-на-Дону — 25 мая 1984, Кировск) — советский коллаборационист.

Биография

Сын судьи, окончил гимназию в Смоленске. В 1919 году добровольно вступил в Красную армию, служил до 1927 г., уволен за религиозные взгляды.

Заочно окончил юрфак в Москве, работал адвокатом, юрисконсультом.

С лета 1941 — бургомистр оккупированного немцами Смоленска. После оставления немцами Смоленска в 1943 был бургомистром Бобруйска.

В мае 1945 интернирован американцами в Карловых Варах, затем освобожден, но, ошибочно полагая, что его семья арестована, добровольно сдался советским властям. Во время допросов отказался подтвердить показания своего бывшего заместителя Б. В. Базилевского на Нюрнбергском процессе о том, что Катынский расстрел был совершён немецкими, а не советскими войсками.

Приговорён к 25 годам тюремного заключения, срок отбыл полностью во Владимирской тюрьме. Среди его «соседей» были заместители Л. Берия — Судоплатов и Мамулов.

После освобождения из заключения надиктовал на магнитофон воспоминания, изданные после его смерти в Париже.

Ссылки

• [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=book&num=655 Меньшагин. Б. Г. Воспоминания : Смоленск… Катынь… Владимирская тюрьма… — Paris : YMCA-Press, 1988. — 247 с. : портр.]

Отрывок, характеризующий Меньшагин, Борис Георгиевич

Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.