Меоты

Мео́ты (др.-греч. Μαιῶται) — древние индоевропейские (предположительно индоарийские) племена (синды, дандарии, досхи и пр.) на восточном и юго-восточном побережьях Азовского моря в 1-м тысячелетии до н. э. Античные историки называли страной меотов — Меотидой — территорию от Азовского до Чёрного морей, а Азовское море именовали Меотским озером.

В IV—III вв. до н. э. земли многих меотских племён вошли в состав Боспорского государства.

Этническая принадлежность

Вопрос об этноязыковой принадлежности меотов спорен. Страбон в 11 книге своей Географии причисляет к меотам зихов (др.-греч. Ζυγοί), синдов (греч. Σινδοὶ), агров (греч. Ἄγροι), тореатов (греч. Τορέται), дандариев (греч. Δανδάριοι), аррехов (греч. Ἀρρηχοί), тарпетов (греч. Τάρπητες), досков (греч. Δόσκοι), обидиакенов (греч. Ὀβιδιακηνοὶ), ситтакенов (греч. Σιττακηνοὶ).

По одной версии, меоты являются реликтами древнего индоевропейского населения Приазовья, восходящего ещё ко временам Ямной культуры.

Ещё в XIX веке Эдуард Эйхвальд провозгласил, что родственные меотам синды — это колония индусов на берегу Чёрного моря. Действительно, Полиен пишет, что «меотиянка Тиргатао (Ира) вышла замуж за грека Гекатея, ставшего царём синдов, которые живут немного выше Боспора». Тиргатао — единственное зафиксированное источниками меотское имя и оно надежно сближается с индо-иранским женским именем Тиргутавия, зафиксированном на территории имевшего индоевропейскую элиту ближневосточного государства Митанни, в хурритском Алалахе.

В Большой советской энциклопедии, напротив, указывается, что «часть меотов по языку была родственна адыгам (черкесам), часть ираноязычна». По мнению некоторых современных археологов — название древних племен на окраине Боспорского царства (современный Краснодарский край) являлось синонимом «болотных жителей», то есть живших рядом с Меотидским озером (болотом). Аналогично с дреговичами — болотными жителями (люди живущие на болоте, плавнях)..

Религия и верования

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Меоты имели свою систему религиозных культов и верований. Для их верований характерно обожествление сил природы, природных явлений, представляющихся меотам в виде бога солнца света, огня, бога дождя, грозы, бога леса, бога моря и других богов. Этим богам меоты приносили жертвы, сопровождаемые сложным ритуалом.

Состав меотского пантеона отличается большой сложностью и с трудом поддается всеобъемлющей классификации. Меотские боги могли олицетворять собою как природные и стихийные явления — боги неба, земли, солнца, огня, ветра, так и абстрактные понятия: гостеприимство, честность, верность традициям предков, верность клятве и т. д. Существовали также боги-покровители представителей каждого ремесла.

Очень важны для меотов были культы почитания умерших родственников и погребальные обряды. Тело помещали в яму в скорченном положении. В могилу опускали предметы, которые могли бы понадобиться умершему в стране мертвых. Туда же опускали погребальные дары от родных и односельчан умершего — посуду, оружие, одежду, украшения. Над захоронением производили земляную насыпь — курган.

Культура и ремесла

Меотская культура складывается в VIII—VII веках до н. э. и она своими корнями уходит в эпоху бронзы. Основой хозяйства меотских племен было земледелие. Они выращивали пшеницу, ячмень, просо, чечевицу, рожь, лен. Большое значение также имело скотоводство — разводили крупный и мелкий рогатый скот, свиней и лошадей.

Меоты знали развитое ремесленное производство и металлургию, их керамика пользовалась спросом у соседних оседлых и кочевых племен. Меоты, находившиеся на торговых путях из античного мира к скифо-сарматским номадам, выступали и в качестве торговых посредников.

Военные походы

Существуют упоминания (биограф Аврелиана, SHA. Vita Aurel. 16) об участии меотийских племен в Скифской войне III века.

См. также

• Кобяково городище

Ссылки

• [www.archaeology.ru/AK/AK_meot_1.html Список публикаций по меотской археологической культуре]

Отрывок, характеризующий Меоты

– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.