Мердер, Иван Карлович

Иван Карлович Мердер
Дата рождения	24 июня 1832(1832-06-24)
Место рождения	Мурзинка (село), Санкт-Петербург
Дата смерти	27 ноября 1907(1907-11-27) (75 лет)
Место смерти	Мурзинка (село), Санкт-Петербург
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Связи	отец Мердер, Карл Карлович братья Мердер, Пётр Карлович, Мердер, Павел Карлович, Мердер, Николай Карлович сестра Мердер, Мария Карловна, дядя Мердер, Павел Карлович

Иван Карлович Мердер (24 июня 1832 — 27 ноября 1907) Шталмейстер, благотворитель, сын генерал-адъютанта К. К. Мердера — воспитателя императора Александра II .

Биография

Католического вероисповедания. Из дворян Санкт-Петербургской губернии.

Из камер-пажей произведён в корнеты Лейб-гвардейского конного полка, а 30 марта 1852 года в поручики. 22 июля назначен адъютантом к Главноуправляющему Путями сообщения и публичными зданиями генерал-адъютанту Клейнмихелю. По замещении графа Клейнмихеля генерал-адъютантом Чевкиным, Мердер переведён к нему адъютантом.

С 15 апреля 1856 года штабс-ротмистр, с 30 августа 1858 года ротмистр. В следующем году награждён орденом Святой Анны 3-й степени. 10 марта 1862 года по домашним обстоятельствам уволен в отставку, полковником с мундиром. 16 июня 1863 года причислен к Главному управлению государственного коннозаводства, 9 января 1864 года он переименован в надворные советники, соответственно прежнему чину ротмистра гвардии.

21 января назначен секретарём в канцелярию Главного Управления Государственного Коннозаводства. 21 июня того же года Всемилостливейше пожалован подарком в 600 рублей. 9 марта 1865 года произведён в коллежские советники, со старшинством от 6 января 1864 года, и в том же году вторично пожалован подарком в 600 рублей. 22 марта 1866 года награждён орденом Святого Станислава 2-й степени с императорской короной и 31 октября того же года назначен корреспондентом Главного управления по Псковской губернии, с оставлением в должности секретаря.

С 8 апреля 1867 года статский советник. За содействие успеху Всемирной Парижской выставки, по части коннозаводства Императором Наполеоном III 13 января 1868 года пожалован к ордену Почётного легиона офицерского креста. 11 апреля 1869 года награждён орденом Святой Анны 2-й степени и в том же году ему пожалован прусский орден Короны 3-й степени и австрийский орден Железной короны той же степени. 17 апреля 1870 года пожалован в звание камергера Высочайшего Двора; через год 19 марта 1871 года ему пожалован подарок в 400 рублей. В следующем году ему пожалован шведский орден Вазы кавалерских услуг, а за труды по 3-й Московской конной выставке 30 сентября он награждён орденом Святого Владимира 3-й степени.

1 августа 1873 года он причислен к Главному Управлению Государственного коннозаводства с возложением на него заведывания частями секретарскою и редакторскою. 15 апреля 1874 года он произведён в действительные статские советники; 1 августа ему разрешено принять австрийский орден Франца Иосифа 2-й степени со звездой, 12 декабря он уволен по собственному желанию от должности корреспондента по Псковской губернии.

17 апреля 1877 года пожалован орденом Святого Станислава 1-й степени, в следующем году 29 ноября ему разрешено принять командорский знак ордена Почётного легиона, 7 апреля 1880 года он награждён орденом Святой Анны 1-й степени. 13 октября 1880 года утверждён непременным Членом при Ветеринарном комитете, а 22 декабря назначен Директором Канцелярии Главного Управления Государственного коннозаводства. В заседании Совета Казанского Ветеринарного института , а 29 января 1882 года единогласно избран Почётным членом этого института. 15 мая 1883 года награждён орденом Святого Владимира 2-й степени и в этот же день ему пожалована аренда на шесть лет, по 1200 рублей ежегодно.

13 апреля 1886 года пожалован в шталмейстеры, с оставлением в занимаемых им должностях. 3 апреля 1889 года награждён орденом Белого орла. Имел сына Алексея

Труды

• Исторический очерк русского коневодства и коннозаводства Санкт-Петербург : тип. Э. Метцига, 1868
• Сборник сведений о торговле лошадьми и перечень конских заводов в России : С прил. карты и показанием распределения кон. населения Санкт-Петербург : тип. А. Бенке, 1871
• Конская торговля в России Санкт-Петербург : тип. Тренке и Фюсно, 1880
• Сборник сведений о торговле лошадьми в России Санкт-Петербург : типо-лит. Месника и Римана, 1891
• Русская лошадь в древности и теперь Санкт-Петербург : типо-лит. Ю.Я. Римана, 1896
• Конские заводы Европейской России, Кавказа и Тургайской области и исторический очерк их развития : С карт. распределения пород, з-дов и табунов / Сост. Дм. Дубенский, под ред. И.К. Мердера Санкт-Петербург : Воен. тип., 1896
• Исторический очерк русского коневодства и коннозаводства Москва : Кн. дом "ЛИБРОКОМ", cop. 2011

Источники

• Пажи за 185 лет : Биогр. и портр. бывших пажей с 1711 по 1896 г. / Собр. и изд. О. фон Фрейман стр 457-458
• Боришпольский, Ефим Соломонович Иван Карлович Мердер : Крат. биогр. очерк / Сост. д-р мед. Е.С. Боришпольсий

Ссылки

• [tsarselo.ru/photos/0/photo2063.html Энциклопедия Царского Села]
• [www.chudo-v-honeh.ru/content/view/85/57/ Религиозное просвещение глухих в дореволюционной России]
• [www.surdus-ural.ru/index.php/article/archive/77/ Православная община глухих и слабослышаших во имя святого преподобного Иоанна Кронштадского]
• [encblago.lfond.spb.ru/showObject.do?object=2815811872 ПОПЕЧИТЕЛЬСТВО ИМПЕРАТРИЦЫ МАРИИ ФЕДОРОВНЫ О ГЛУХОНЕМЫХ]
• [rusdeutsch-panorama.ru/jencik_statja.php?mode=view&site_id=34&own_menu_id=2982 Российские немцы]

Отрывок, характеризующий Мердер, Иван Карлович

После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.