Мережковский, Константин Сергеевич

Константин Сергеевич Мережковский
К.С. Мережковский
Научная сфера:	ботаника
Альма-матер:	Санкт-Петербургский университет

Систематик живой природы

Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Mereschk.». [www.ipni.org/ipni/advPlantNameSearch.do?find_authorAbbrev=Mereschk.&find_includePublicationAuthors=on&find_includePublicationAuthors=off&find_includeBasionymAuthors=on&find_includeBasionymAuthors=off&find_isAPNIRecord=on&find_isAPNIRecord=false&find_isGCIRecord=on&find_isGCIRecord=false&find_isIKRecord=on&find_isIKRecord=false&find_rankToReturn=all&output_format=normal&find_sortByFamily=on&find_sortByFamily=off&query_type=by_query&back_page=plantsearch Список таких таксонов] на сайте IPNI [www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=23283-1-1 Персональная страница] на сайте IPNI

Константи́н Серге́евич Мережко́вский (23 июля (4 августа) 1855, Санкт-Петербург — 10 января 1921, Женева) — русский ботаник, зоолог, философ, писатель. Брат Д. С. Мережковского.

Биография

Родился в 1855 году в Петербурге в семье высокопоставленного чиновника, получил хорошее домашнее образование. Прадед учёного, Фёдор Мережки, был войсковым старшиной на Украине в г. Глухове. Дед, Иван Фёдорович, при императоре Павле I служил в Измайловском полку, тогда же он, вероятно, изменил фамилию Мережки на Мережковский. Отец Мережковского, Сергей Иванович, служил при императорах Николае I и Александре II в канцелярии придворного ведомства. Мать Мережковского, Варвара Васильевна (урождённая Чеснокова) — дочь управляющего канцелярий петербургского обер-полицмейстера. В семье было пять братьев и три сестры.

В 1869 г. поступил в Училище правоведения, так как отец желал старшему сыну карьеры чиновника, но в 1875 г. подал документы в Императорский Санкт-Петербургский университет на естественное отделение физико-математического факультета. Будучи ещё студентом, под руководством профессора Н. П. Вагнера начал вести научную работу. После первого курса был летом 1876 г. на Белом море. Он активно обрабатывал материалы, участвовал в заседаниях зоологического отделения Санкт-Петербургского общества естествоиспытателей, публиковал работы (в основном зоологические): его заинтересовали диатомовые водоросли, и К. С. Мережковский опубликовал свои первые работы «Диатомовые водоросли Белого моря» (1878), «Наблюдения над движением диатомовых водорослей» (1880). Диплом об окончании университета получил 20 ноября 1880 г.

После окончания университета он был командирован на 2 года за границу, где занимался антропологией, зоологией и частично ботаникой в Берлине, Париже и в Лейпциге, а также на Неаполитанской станции. По возвращении из-за границы защитил в 1883 г. диссертацию «Материалы к познанию животных пигментов» и читал лекции по зоологии в Санкт-Петербургском университете (1884) и на высших женских курсах. В 1880—1886 гг. — ассистент Н. П. Вагнера, а затем и приват-доцент. Основные исследования этого периода связаны с кишечнополостными, гидроидами, губками. В 1886 г. Мережковский ушёл в отставку и уехал из Петербурга на юг, в Крым и на Кавказ, где занялся со свойственной ему энергией виноградарством.

Крымский период (1886—1898 гг.) в жизни Мережковского ознаменовался специальными исследованиями диатомовых водорослей. В 1894 г. он изучал диатомовые водоросли Чёрного и Азовского морей, в 1897 г. работал на Севастопольской станции, затем отправился на русскую станцию в Виллафранка на Средиземном море, где занимался изучением морских водорослей. В это время появились его работы «Инструкция для собирания диатомовых водорослей» (1897), «Список диатомовых Чёрного моря» (которая написана была в 1897—1898 гг., пролежала в Киевском обществе естествоиспытателей 4 года и была опубликована в 1902—1903 гг.), «Заметки о диатомовых водорослях Геническа (Азовское море)» (1902). В это же время он опубликовал статьи и по виноградарству; в 1898 г. ему поручено написать фундаментальное исследование с иллюстрациями «Ампелография Крыма». Писать книгу он начал, но вскоре бросил и внезапно уехал в Северную Америку.

В Америке Мережковский пробыл 4 года (1898—1902); там он работал в университете Беркли близ Сан-Франциско, какое-то время жил в Лос-Анджелесе под именем W. Adler. Он изучал морские водоросли, написал «Этюды над эндохромом диатомовых», опубликовал серию работ с описанием новых таксонов в «The Annals and Magazine of Natural History» и в «Ботанических записках, издаваемых при Ботаническом саде С.-Петербургского университета профессором Хр. Гоби». Так появились описания родов Okedenia Eul., Stauronella, (1901), Sellaphora, новые Licmophorae (1902), Catenula, Licmosphaenia (1902—1903), Placoneis (1903). Мережковского интересовали проблемы классификации диатомовых и он опубликовал статью «On the Classification of Diatoms» (1902), жизненный цикл и ауксоспоробразование у диатомовых (Les types des auxospores chez les Diatomées et leur evolution, 1903).

Летом 1902 г. К. С. Мережковский вернулся в Россию. 18 февраля 1902 году он по предложению профессора А. А. Остроумова занял место хранителя зоологического музея при Казанском университете. В 1903 году защитил диссертацию на тему «К морфологии диатомовых водорослей» и был удостоен степени магистра ботаники. С 14 января 1904 года Мережковский был назначен приват-доцентом по кафедре ботаники и приступил к чтению курса споровых растений. 14 октября 1906 г. назначен исполняющим обязанности экстраординарного профессора Императорского Казанского университета. 2 декабря 1906 г. публично защитил диссертацию «Законы эндохрома», 17 января 1907 г. был утверждён в степени доктора ботаники, а с 1 января 1908 г. — в должности экстраординарного профессора.

После «газетного скандала» 1914 года, в результате которого Мережковского обвинили в педофилии, он вынужден был бежать из России за границу. Последние годы жизни К. С. Мережковский провёл сначала в Ницце, а затем в Женеве. Его последними работами, опубликованными в Женеве, стали «Растения, рассматриваемые как симбиотический комплекс» (1920) и философская космогоническая работа «Универсальный ритм как основа новой концепции вселенной» (1920).

Состояние его здоровья и ситуация в личной жизни привели к трагическому концу, и в воскресенье 9 января 1921 г. К. С. Мережковский покончил с собою в гостиничном номере «Hotel des Families» в Женеве, оставив записку: «Слишком стар, чтобы работать и слишком болен, чтобы жить» — таковы были последние написанные им слова.

Научная деятельность

Основные работы Мережковского посвящены морфологии и систематике диатомовых водорослей и лишайников, систематике инфузорий, губок, кишечнополостных. Он собрал большую коллекцию лишайников (более 2 000 экземпляров). Мережковский — один из создателей теории симбиогенеза (термин Мережковского), согласно которой более сложные клетки возникли в результате симбиоза менее сложных. Основываясь на этой теории, он предложил оригинальную систему органического мира с делением его на три царства: микоиды (грибы, бактерии, сине-зелёные водоросли), растения и животные.

Теории симбиогенеза долгое время считались в биологии «еретическими», пока в конце 1960-х годов не были осмыслены рядом биологов как основа современного понимания эволюции органического мира. В 1971 году научными исследованиями американского биолога Линн Маргулис была окончательно подтверждена теория симбиотического происхождения органелл эукариотов.

Помимо биологии, Константин Мережковский увлекался археологией; студентом был одним из первых исследователей, который целенаправленно проводил в Крыму раскопки стоянок древнего человека (1879). В одиночку Мережковский обследовал 34 пещеры, обнаружив в девяти из них следы палеолита. Он открыл первую на территории Российской империи пещерную стоянку палеолита Волчий грот близ села Мазанки. Интересные находки он сделал на плато Долгоруковской яйлы, в пещере Кобази, в гроте Сюрень-I, расположенном в долине реки Бельбек, в гроте Качинский навес.

Литературная деятельность

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Помимо научной деятельности, Мережковский является автором фантастического романа-утопии «Рай Земной» (1903).

Действие романа разворачивается в XXVII веке, куда необъяснимым образом попадает главный герой. Остальная часть произведения представляет собой наблюдение героя за жизнью необычного для него мира и многочисленные диалоги, в которых раскрывается история и сущность изменений, произошедших с XIX века. В результате евгенических экспериментов создано общество, в котором люди абсолютно счастливы. Всё человечество делится на три вида. Первый представляет интеллектуалов, которые и являлись инициаторами реформирования человека. Они обладают наибольшей продолжительностью жизни. Второй вид людей обладает продолжительностью жизни 30—40 лет, они поделены на разные группы согласно группе крови и нравственным качествам. Они ограничены в рождаемости — производство потомства разрешено исключительно между представителями определённых групп для того, чтобы избежать неполноценных детей. Практикуется стерилизация. Третий вид — рабы, которых отделяют от остальных людей. Только рабы занимаются физическим трудом, который считается оскорбительным для человеческой природы. «Выведены» рабы из представителей диких африканских племён. Они специализируются на выполнении определённых работ, и вне своей специализации почти ничего не понимают. В конце концов главный герой пробуждается ото сна, в котором он, оказывается, пребывал.

Оценки

Биограф К. С. Мережковского М. Н. Золотоносов так характеризует этого нестандартного человека:

«Константин Сергеевич Мережковский — крупный биолог конца XIX — начала XX века — „другой Мережковский“. Самый любопытный и колоритный русский извращенец XIX—XX веков, самая яркая и цельная личность Серебряного века, „русский маркиз де Сад“, как его с полным основанием именовали шокированные современники, антисемит и „союзник“ (имеется в виду Союз русского народа) прожил жизнь полную противоречий, высказал идеи, которые не были приняты его современниками и забыты на 100 лет и только в последние десятилетия его идеи возрождены. Как философ, он тонко ощутил развитие основной темы века XX — темы воли к власти. Он был человеком прорыва: и в науке, и в философии, и в морали. Однако его не пустили в историю философии, культуры и науки, глухим молчанием окружили его роман „Рай земной“, и эпохальное научное открытие, содержащееся в работе 1909 г. „Теория двух плазм“. В успехе ему было отказано — так политические противники свели с ним счёты, а благонамеренные не дали образоваться научной репутации»

Литература

• Золотоносов М. Н. Братья Мережковские: Роман для специалистов. Книга 1: Отщеpenis Серебряного века. — М.: Ладомир, 2003. — 1030 с. — 1500 экз. — ISBN 5­-86218­-420­-1.
• Мережковский К. С. Рай Земной или Сон в зимнюю ночь. Сказка XXVII века. Берлин: Издательство Ф. Готгейнера, 1903. М.: Издательство ПРИОР, 2001. — 256 с. ISBN 5-7990-0657-7

Ссылки

• [rudolf-steiner.ru/50000301/1580.html К. С. Мережковский. Рай земной или Сон в зимнюю ночь. Сказка-утопия XXVII века]
• [bdn-steiner.ru/modules.php?name=Books&go=page&pid=3001 К. С. Мережковский. Рай земной или Сон в зимнюю ночь. Сказка-утопия XXVII века]
• herba.msu.ru/algae/algologists/merezhkovsky/index.html

Отрывок, характеризующий Мережковский, Константин Сергеевич

Армия подвигалась с запада на восток, и переменные шестерни несли его туда же. 10 го июня он догнал армию и ночевал в Вильковисском лесу, в приготовленной для него квартире, в имении польского графа.
На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег.
Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман.
12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону.
– On fera du chemin cette fois ci. Oh! quand il s'en mele lui meme ca chauffe… Nom de Dieu… Le voila!.. Vive l'Empereur! Les voila donc les Steppes de l'Asie! Vilain pays tout de meme. Au revoir, Beauche; je te reserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonne chance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!.. preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gerard, je te fais ministre du Cachemire, c'est arrete. Vive l'Empereur! Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ils filent. Vive l'Empereur! Le voila! Le vois tu? Je l'ai vu deux fois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donner la croix a l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь походим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей богу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатские степи… Однако скверная страна. До свиданья, Боше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До свиданья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Ежели меня сделают губернатором в Индии, я тебя сделаю министром Кашмира… Ура! Император вот он! Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Маленький капрал… Я видел, как он навесил крест одному из стариков… Ура, император!] – говорили голоса старых и молодых людей, самых разнообразных характеров и положений в обществе. На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе.
13 го июня Наполеону подали небольшую чистокровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопом к одному из мостов через Неман, непрестанно оглушаемый восторженными криками, которые он, очевидно, переносил только потому, что нельзя было запретить им криками этими выражать свою любовь к нему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали его от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску. Он проехал по одному из качавшихся на лодках мостов на ту сторону, круто повернул влево и галопом поехал по направлению к Ковно, предшествуемый замиравшими от счастия, восторженными гвардейскими конными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакавшим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, он остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу.
– Виват! – также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтобы увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.
– Что? Что он сказал? – слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним.
Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будет переплыть с своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтобы ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием.
Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер с счастливым лицом и блестящими глазами, подняв кверху саблю, прокричал: «Виват! – и, скомандовав уланам следовать за собой, дал шпоры лошади и подскакал к реке. Он злобно толкнул замявшуюся под собой лошадь и бухнулся в воду, направляясь вглубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним. Было холодно и жутко на середине и на быстрине теченья. Уланы цеплялись друг за друга, сваливались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть кто на седле, кто держась за гриву. Они старались плыть вперед на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, сидевшего на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда вернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, маленький человек в сером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая ему приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, развлекавших его внимание.
Для него было не ново убеждение в том, что присутствие его на всех концах мира, от Африки до степей Московии, одинаково поражает и повергает людей в безумие самозабвения. Он велел подать себе лошадь и поехал в свою стоянку.
Человек сорок улан потонуло в реке, несмотря на высланные на помощь лодки. Большинство прибилось назад к этому берегу. Полковник и несколько человек переплыли реку и с трудом вылезли на тот берег. Но как только они вылезли в обшлепнувшемся на них, стекающем ручьями мокром платье, они закричали: «Виват!», восторженно глядя на то место, где стоял Наполеон, но где его уже не было, и в ту минуту считали себя счастливыми.
Ввечеру Наполеон между двумя распоряжениями – одно о том, чтобы как можно скорее доставить заготовленные фальшивые русские ассигнации для ввоза в Россию, и другое о том, чтобы расстрелять саксонца, в перехваченном письме которого найдены сведения о распоряжениях по французской армии, – сделал третье распоряжение – о причислении бросившегося без нужды в реку польского полковника к когорте чести (Legion d'honneur), которой Наполеон был главою.
Qnos vult perdere – dementat. [Кого хочет погубить – лишит разума (лат.) ]


Русский император между тем более месяца уже жил в Вильне, делая смотры и маневры. Ничто не было готово для войны, которой все ожидали и для приготовления к которой император приехал из Петербурга. Общего плана действий не было. Колебания о том, какой план из всех тех, которые предлагались, должен быть принят, только еще более усилились после месячного пребывания императора в главной квартире. В трех армиях был в каждой отдельный главнокомандующий, но общего начальника над всеми армиями не было, и император не принимал на себя этого звания.
Чем дольше жил император в Вильне, тем менее и менее готовились к войне, уставши ожидать ее. Все стремления людей, окружавших государя, казалось, были направлены только на то, чтобы заставлять государя, приятно проводя время, забыть о предстоящей войне.
После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена.
В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.
Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова: