Мержеевский, Иван Павлович

Иван Павлович Мержеевский
Jan Lucjan Mierzejewski
Иван Павлович Мержеевский
Дата рождения:	10 февраля 1838(1838-02-10)
Место рождения:	Енджеюв, Радомской губернии, Царство Польское, Российская империя
Дата смерти:	5 марта 1908(1908-03-05) (70 лет)
Место смерти:	Париж , Франция
Страна:	Российская империя Российская империя
Научная сфера:	Психиатрия, Неврология
Альма-матер:	Военно-медицинская академия им. С. М. Кирова
Известные ученики:	Бехтерев, Владимир Михайлович
Известен как:	один из основоположников русской психиатрии
Награды и премии:	Премия Буша

Мержеевский, Иван Павлович (польск. Jan Lucjan Mierzejewski) (* 10 февраля 1838 в г.Енджеюве Радомской губернии Царства Польского — † 5 марта 1908 в Париже) — русский психиатр и невропатолог, один из основоположников русской психиатрии, профессор Петербургской Медико — Хирургической Академии, тайный советник.

Биография

Польского происхождения. Сын нотариуса Павла Мержеевскогo и Янины Розалии Вроблевской. Шляхетского рода (герба) Шелига. Имел четырёх братьев, младший из которых, Павел был убит во время восстания в 1863 г. В 1855 году с серебряной медалью окончил гимназию в Люблине . В следующем году победил на конкурсе, организованном Медицинским Советом Царства Польского, и получил стипендию на поездку в столицу империи — Санкт-Петербург, для продолжения медицинского образования.

В 1861 окончил Военно-медицинскую академию в Петербурге с серебряной медалью. Благодаря очень хорошим результатам в учёбе, И.Мержеевский сразу же получил должность младшего ассистента и был оставлен для приготовления к профессорскому званию и посвятил себя изучению душевных болезней под руководством профессора И. М. Балинского.

В 1865 г. защитил докторскую диссертацию на тему «Клинические исследования неистовых больных (vesanici)», в которой между прочим, исходя из соматических данных, указывал на нецелесообразность пользования изоляторами, получив при этом золотую медаль, ему была также присуждена премия Буша.

В 1872 совершил заграничную поездку с целью дополнения своего специального образования путём продолжительных занятий в клиниках, лабораториях и университетах различных западноевропейских стран, где специализировался в невропатологии и психиатрии, в частности, у К.Вестфаля и Р.Вирхова в Берлине, Ф.Генле и Ф.Меркеля в Гёттингене, Ж. М. Шарко и Г.Дющена в Париже. Следующая заграничная поездка состоялась у него в 1874, во время которой И.Мержеевский работал у Т.Мейнерта, М.Лейдесдорфа, Б.Гуддена и др. известных специалистов, особенно близко сошёлся с В.Маньяном.

В 1877 г. он стал преемником И. М. Балинского в качестве директора клиники душевных болезней. С 16 января 1877 — ординарный профессор психиатрии и нервных заболеваний.

Его сотрудниками и учениками были В. М. Бехтерев, С. Н. Данилло, А. Ф. Эрлицкий, Н. М. Попов , А. Е. Щербак, С. А. Беляков, В. Ф. Чиж, Л. В. Блюменау и ряд др.

При И.Мержеевском возобновилась и окрепла деятельность Санкт-Петербуржского Общества психиатров, основанного в 1861 г., с 1880 г. он был избран председателем этого общества.

С 1879 г. он состоял совещательным членом медицинского совета при министерстве внутренних дел Российской империи.

И.Мержеевский — соучредитель журналов « Вестник клинической и судебной психиатрии и невропатологии» (1883) и « Архивы психопатологии».

В 1887 г. И.Мержеевский был председателем первого съезда отечественных психиатров, состоявшегося в Москве, на котором произнес речь «Об условиях, благоприятствующих развитию душевных заболеваний в России, и о мерах, направленных к их уменьшению».

В 1893 г. за выслугой лет оставил кафедру при медицинской академии. В 1908 году во время поездки в Париж на юбилей В. Маньяна, за день до торжеств в результате инсульта, скончался. Прах И.Мержеевского был перевезен в Петербург и захоронен на Выборгском католическом кладбище. В 1940 году в связи с ликвидацией кладбища надгробие было перенесено на Литераторские мостки Волковского кладбища, при этом эксгумация праха не производилась.

Под руководством И.Мержеевского было написано 26 диссертаций и 150 научных работ, его учениками были более 50 русских психиатров, в том числе 11 профессоров и преподавателей.

Он был избран членом Медицинского Совета Российской империи и Французской академии наук , Варшавского медицинского общества, почетным членом Медицинского общества в Кракове, медицинского общества в Вильнюсе и Общества друзей наук в Познани.

Научная деятельность

И.Мержеевский приобрел мировое признание своими патологоанатомическими исследованиями идиотии и прогрессивного паралича. Он первым описал микрогирию при идиотии. Под его руководством была построена клиника душевных и нервных болезней Военно-медицинской академии в Петербурге.

Его ценные исследования обогатившие науку, относятся к вопросам идиотизма, алкоголизма, прогрессивного паралича и, кроме того, ему принадлежит множество казуистических и судебно-медицинских сообщений по различным вопросам его специальности. Статьи его печатались как в русских, так и в иностранных периодических изданиях.

Семья

Его дочь, Юлия (1881 г.р.) была близка к одной из организаций эсеров, впоследствии стала главой собственного революционного кружка, чем доставляла отцу много неприятностей. Перед торжествами по случаю 200-летия Санкт-Петербурга Юлия хотела идти на антиправительственную демонстрацию. Когда отец увидел у неё револьвер, ему пришлось при содействии своего ассистента доктора Янушкевича усыпить дочь, чтобы та проспала демонстрацию. Кроме того она нередко дома вела разговоры о предполагаемом цареубийстве, выставляя себя его организатором. Занималась распространением запрещённой литературы. В 1904 году в числе ещё 24 человек была арестована.

Ссылки

• [pusk.by/bbe/81669/] Мержеевский Иван Павлович
• [bigmeden.ru/article/%D0%9C%D0%B5%D1%80%D0%B6%D0%B5%D0%B5%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9]Большая Медицинская Энциклопедия
• Бехтерев В. М., И. П. Мержеевский и его роль в развитии русской психиатрии, «Обозрение психиатрии, неврологии и экспериментальной психологии», 1908. № 3;
• Блуменау Л. В., Иван Павлович Мержеевский, «Журнал невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова». 1908, кн. 3—4;
• Бондарев Н. И., И. П. Мержеевский (к 45-летию со дня смерти), там же, 1953, т. 53, вып. 6.
• ГА РФ Ф. 102 Д-3, 1904 , Д. 3571 ч.1

Отрывок, характеризующий Мержеевский, Иван Павлович

Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.