Мериме, Проспер

Запрос «Мериме» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Проспер Мериме
Prosper Mérimée
Род деятельности:	прозаик драматург
Язык произведений:	французский
Награды:
[lib.ru/INOOLD/MERIME Произведения на сайте Lib.ru]

Проспе́р Мериме́ (фр. Prosper Mérimée; 28 сентября 1803, Париж — 23 сентября 1870, Канны) — французский писатель и переводчик, один из первых во Франции мастеров новеллы.

В качестве главного инспектора исторических монументов заведовал составлением реестра исторических памятников (т. н. база Мериме). Член Французской академии, сенатор Второй империи. Много сделал для популяризации во Франции русской литературы, которую регулярно переводил.

Биография

Проспер Мериме родился 28 сентября 1803 года в семье химика и живописца Жана Франсуа Леонора Мериме. После окончания курса юридических наук в Париже, был назначен секретарём графа д’Артуа, одного из министров июльской монархии, а затем главным инспектором исторических памятников Франции, до сих пор их список носит его имя. На этом посту Мериме много способствовал сохранению исторических памятников.

Именно Мериме оценил рисунки и обмеры исследователя готики Виолле-ле-Дюка и привлек его к реставрационной работе, благодаря которой "варварский" стиль был реабилитирован, а мы сегодня видим шедевры французской средневековой архитектуры без "наслоений", добавленных зданиям в годы увлечения классицизмом.

Во время своего первого путешествия в Испанию в 1830 г. подружился с графом де Теба и его женой, дочь которых стала впоследствии французской императрицей Евгенией. В качестве старого друга этого семейства Мериме был во время Второй империи близким человеком при тюильрийском дворе. Императрица Евгения питала к нему сердечную привязанность и относилась как к отцу. В 1853 г. Мериме был возведён в звание сенатора и пользовался полным доверием и личной дружбой Наполеона III.

Служебная карьера и политика играли, впрочем, второстепенную роль в жизни и деятельности такого писателя-художника, каким по призванию был Мериме. Ещё изучая право в Париже, он подружился с Ампером и Альбером Штапфером. Последний ввёл его в дом своего отца, собиравшего у себя кружок людей, преданных наукам и искусствам. На его литературных вечерах бывали не одни французы, но также англичане, немцы и даже русские.

У Штапфера Мериме сошёлся и подружился со Стендалем и Делеклюзом, заведовавшим отделом критики в «Revue de Paris». Литературные вкусы и взгляды Мериме сложились под влиянием Штапферов и кружка Делеклюза. От них он заимствовал интерес к изучению литератур других народов. Универсальность литературного образования Мериме заметно выделяла его из среды других французских писателей того времени. Особенный интерес он питал к России, Корсике и Испании. Больше, чем отшлифованная по общему шаблону жизнь мегаполисов, его влекли дикие, самобытные нравы, сохранившие национальную самобытность и яркий цвет старины.

Проспер Мериме также участвовал в комиссии под председательством маршала Вайяна (1854). На комиссию была возложена работа по «собиранию, согласованию и опубликованию переписки Наполеона I, относящейся к различным областям государственных интересов». В 1858 г. было опубликовано 15 томов (охватывали период с 1793 г. по 1807 г.), которые были встречены критикой. В 1864 г. была созвана новая комиссия, работать в которой Мериме отказался из-за размолвок с маршалом.

Литературная деятельность

На литературном поприще Мериме дебютировал очень рано, когда ему было всего 20 лет. Первым его опытом была историческая драма «Кромвель». Она заслужила горячие похвалы Стендаля, как смелое отступление от классических правил единства времени и действия. Несмотря на одобрение кружка друзей, Мериме остался недоволен своим первым произведением, и оно не попало в печать. Впоследствии он написал несколько драматических пьес и напечатал их под заглавием «Театр Клары Гасуль», заявив в предисловии, что автором пьес является неизвестная испанская актриса странствующего театра. Вторая публикация Мериме, его знаменитая «Гусли» (Guzla), сборник народных песен, также была весьма удачной мистификацией.

В 1828—1829 годах выходят драмы «Жакерия» и «Семейство Карвахаля», исторический роман «Хроника времён Карла IX» и новелла «Маттео Фальконе». Мериме в это время деятельно сотрудничал в изданиях «Revue de Paris» и «National». Отшлифованная по общему шаблону жизнь больших городов, центров цивилизации, была противна Мериме. В конце 1839 г. он предпринял поездку на Корсику. Результатом этой поездки были путевой журнал и повесть «Коломба».

Благодаря успеху основанной на ней оперы Жоржа Бизе из всех произведений Мериме, пожалуй, наиболее известна новелла «Кармен», значительная часть которой посвящена описанию нравов цыган. Драматические страсти, бурлящие в сердцах горячих южан, у Мериме пересказаны сухим и сдержанным языком. Как правило, рассказчиком выступает рациональный наблюдатель-иностранец. Эмоции первобытных народов он противопоставляет малокровию цивилизованной Европы: «Энергия, хотя бы и в дурных страстях, всегда вызывает у нас удивление и какое-то невольное восхищение». Литературоведы пишут, что в своих новеллах инспектор исторических монументов создал своеобразный «музей страстей человеческих».

Мериме издал несколько сочинений по истории Греции, Рима и Италии, основанных на изучении источников. Его история дона Педро I, короля Кастилии, пользовалась уважением даже среди специалистов.

Последняя новелла, изданная при жизни Мериме, — «Локис», действие которой происходит в Литве. После смерти Мериме изданы «Последние новеллы», где мистическое происшествие получает обыденное истолкование, и его письма. В 1873 г. были изданы Письма к незнакомке (Lettres à une inconnue). Скончался в Каннах, где похоронен на кладбище Гран-Жас.

Мериме и Россия

Мериме один из первых во Франции оценил достоинство русской литературы и овладел русским языком, чтобы читать в подлиннике произведения Пушкина и Гоголя. Он был большим почитателем Пушкина, в 1849 году перевёл его «Пиковую даму».

Мериме также был большим почитателем И. С. Тургенева и написал предисловие к французскому переводу «Отцов и детей», вышедшему в Париже в 1864 г. В 1851 году в «Revue des Deux Mondes» вышел его этюд о Гоголе, а в 1853-м — перевод «Ревизора».

Мериме интересовался и русской историей: в «Journal des Savants» он опубликовал несколько статей об «Истории Петра Великого» Н. Г. Устрялова и очерков из истории казачества («Les Cosaques d’autrefois»). История Смутного времени отражена в «Le faux Demetrius» и драматических сценах «Les Debuts d’un Aventurier» (1852).

Произведения

Роман

• 1829 — «Хроника царствования Карла IX» (Chronique du règne de Charles IX)

Новеллы

«Экзотика, фантастика и мифология Мериме всегда точно приурочены к географическому пространству и неизменно окрашены в отчетливые тона couleur locale. «Корсиканский» миф, литературно-мифологическая Испания, Литва последовательно появляются на страницах повестей Мериме. Острота достигается тем, что литературная география Мериме неизменно воплощается в пересечении двух языков: внешнего наблюдателя-европейца (француза) и того, кто смотрит глазами носителей резко отличных точек зрения, разрушающих самые основы рационализма европейской культуры. Острота позиции Мериме заключается в его подчеркнутом беспристрастии, в том, с какой объективностью он описывает самые субъективные точки зрения. То, что звучит как фантастика и суеверие для персонажа-европейца, представляется самой естественной правдой для противостоящих ему героев, воспитанных культурами разных концов Европы. Для Мериме нет «просвещения», «предрассудков», а есть своеобразие различных культурных психологий, которое он описывает с объективностью внешнего наблюдателя. Рассказчик у Мериме всегда находится вне того экзотического мира, который описывает»

Ю. М. Лотман

• 1829 — «Маттео Фальконе» (Mateo Falcone)
• 1829 — «Таманго» (Tamango)
• 1829 — «Взятие редута» (L’enlèvement de la redoute)
• 1829 — «Федериго» (Federigo)
• 1830 — «Партия в триктрак» (La partie de trictrac)
• 1830 — «Этрусская ваза» (Le vase étrusque)
• 1832 — «Письма из Испании» (Lettres d’Espagne)
• 1833 — «Двойная ошибка» (La double méprise)
• 1834 — «Души чистилища» (Les âmes du Purgatoire)
• 1837 — «Венера Илльская» (La Vénus d’Ille)
• 1840 — «Коломба» (Colomba),
• 1844 — «Арсена Гийо» (Arsène Guillot)
• 1844 — «Аббат Обен» (L’Abbé Aubain)
• 1845 — «Кармен» (Carmen)
• 1846 — «Переулок Госпожи Лукреции» (Il vicolo di madama Lucrezia)
• 1869 — «Локис» (Lokis)
• 1870 — «Джуман» (Djoûmane)
• 1871 — «Голубая комната» (Chambre bleue)

Пьесы

• 1825 — «Театр Клары Газуль» (Théâtre de Clara Gazul), сборник пьес
• 1828 — «Жакерия» (La Jacquerie), историческая драма-хроника
• 1830 — «Недовольные» (Les Mécontents), пьеса
• 1832 — «Заколдованное ружье» (Le Fusil enchanté), пьеса
• 1850 — «Два наследства или Дон-Кихот» (Les deux héritages ou Don Quichotte), комедия
• 1853 — «Дебют авантюриста» (Débuts d’un aventurier), пьеса

Путевые заметки

• 1835 — Заметки о путешествии по югу Франции (Notes d’un voyage dans le Midi de France)
• 1836 — Заметки о путешествии по западу Франции (Notes d’un voyage dans l’Ouest de la France)
• 1838 — Заметки о путешествии в Овернь (Notes d’un voyage en Auvergne)
• 1841 — Заметки о путешествии на Корсику (Notes d’un voyage en Corse)

Работы по истории и литературе

• Опыт о гражданской войне (Essai sur la guerre sociale) 1841
• Исследования по римской истории (Études sur l’histoire romaine) 1845
• История дона Педро I, короля Кастилии (Histoire de Don Pèdre Ier, roi de Castille) 1847
• Анри Бейль (Стендаль) (Henry Beyle (Stendhal) 1850
• Русская литература. Николай Гоголь (La Littérature en Russie. Nicolas Gogol) 1851
• Эпизод из русской истории. Лжедмитрии (Épisode de l’Histoire de Russie. Les Faux Démétrius) 1853
• Мормоны (Les Mormons) 1853
• Восстание Стеньки Разина (La Révolte de Stanka Razine) 1861
• Казаки Украины и их последние атаманы (Les Cosaques de l’Ukraine et leurs derniers attamans) 1865
• Иван Тургенев (Ivan Tourguénef) 1868

Прочее

• 1827 — Гусли (La Guzla)
• 1829 — Жемчужина Толедо (La Perle de Tolède), баллада
• 1832 — Бан Хорватии (Le Ban de Croatie), баллада
• 1832 — Умирающий гайдук (Le Heydouque mourant), баллада
• 1837 — «Этюд о религиозной архитектуре» (Essai sur l’architecture religieuse)
• 1856 — Письма к Паницци
• 1863 — эссе «Богдан Хмельницкий» (Bogdan Chmielnicki)
• 1873 — Письма к незнакомке (Lettres à une inconnue)

Первые переводы повестей Мериме на русский язык:

• «Илльская Венера» («Библиотека для чтения», 1837)
• «Коломба» (там же, 1840)
• «Двойная ошибка» («Современник», 1847)
• «Варфоломеева ночь» («Исторический вестник», 1882)
• «Кармен» («Дорожная библиотека», 1890).

Экранизация произведений

• «Медвежья свадьба» — по пьесе А.Луначарского, созданной по мотивам новеллы П.Мериме «Локис», (Реж-ры: Владимир Гардин, Константин Эггерт), СССР, 1925 г..
• 1960 — по мотивам новеллы «Маттео Фальконе» на киностудии «Азербайджанфильм» был снят одноимённый фильм. Режиссёр-постановщик — Тофик Тагизаде.
• «Таманго» (Tamango) — (реж. Джон Берри), 1958 г.
• «Локис» (Lokis) — по одноименной новелле, реж. Януш Маевский, Польша, 1970 г.
• «Маттео Фальконе» (Mateo Falcone) — (реж. Ян Будкевич), Польша, 1971 г.
• «Зверь» (La Bete) — по мотивам новеллы «Локис», (реж. Валериан Боровчик), Франция, 1975 г.
• «Венера Илльская» (La Venere D’Ille), Италия, 1979 г.
• «Кармен» (The Loves of Carmen) — США, 1948 г.
• «Кармен» — вариация на тему, (реж. А. Хван), Россия, 2003 г.
• «Коломба» (Colomba) — (реж. Лоран Жауи), Франция, 2005 г.
• «Кармен» (Carmen) — (Жак Малатье), Франция, 2011 г.

Ссылки

• Луков Вл. А. [world-shake.ru/ru/Encyclopaedia/4213.html Мериме Проспер] // Электронная энциклопедия «Мир Шекспира» [2010].
• При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Литература   Франция

Отрывок, характеризующий Мериме, Проспер

«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.