Меринг, Фридрих Фридрихович

Фридрих Фридрихович Меринг
Friedrich Mering
Дата рождения:	26 февраля (10 марта) 1822(1822-03-10)
Место рождения:	Дона, Саксония
Дата смерти:	19 (31) октября 1887(1887-10-31) (65 лет)
Место смерти:	Киев, Российская империя
Страна:	Российская империя Российская империя
Научная сфера:	терапия, гигиена
Альма-матер:	Лейпцигский университет
Награды и премии:	2-й ст. 3-й ст. 4-й ст. 1-й ст. 2-й ст. 2-й ст. 1-й ст. 2-й ст.

Фри́дрих Фри́дрихович (Фёдор Фёдорович) Ме́ринг (26 февраля [10 марта] 1822 года — 19 [31] октября 1887 года) — один из наиболее выдающихся и популярных киевских врачей, заслуженный профессор Киевского университета, владелец известной усадьбы Меринга в центре Киева.

Биография

Родился в г. Дона (Саксония) в семье врача. В 1840 году окончил гимназию в Дрездене, после чего поступил в Дрезденскую медицинскую академию. С 1841 года учился в Лейпцигском университете, окончил его в 1845 и получил звание доктора медицины и хирургии, а также диплом акушера. В конце того же года отбыл в Российскую империю, куда был приглашен в имение дочери графа Михаила Сперанского — Буромку Полтавской губернии, чтобы возглавить больницу на 50 коек, основанную графом. Перед поступлением на должность подтвердил свою квалификацию на испытаниях при Киевском университете Св. Владимира. Проработав около двух лет в больнице, занялся частной практикой. В 1849—1851 годах служил в госпитале в Петербурге. Затем выдержал в Дерпте экзамен на российское звание доктора медицины и по предложению Николаем Пирогова участвовал в конкурсе на замещение профессорской кафедры в Киевском университете. Принял русское подданство. В 1855 году возглавил в Киевском университете клинику госпитальной терапии, а в 1857 получил там назначение на должность профессора частной патологии и терапии. В 1856 году совместно с коллегой по университету Сергеем Алферьевым боролся против тифозной эпидемии в действующей армии. С 1865 года руководил факультетской терапевтической клиникой. Тайный советник с 1881 года. Заслуженный профессор (1878), почетный член университета (1887).

У Фридриха Меринга была в Киеве обширная частная практика среди состоятельных пациентов. Он располагал крупными средствами, приобрел значительную недвижимость. Некоторые недоброжелательные современники обвиняли профессора в стяжательстве, считали его «ловким дельцом, надевшим личину профессора» Но имеются свидетельства о его человеколюбии и отзывчивости:

Будучи от природы человеком редкой доброты, Ф. Ф. был для всех одинаково доступен, всегда готовый прийти на помощь. На больных Ф. Ф. производил чарующее впечатление своей мягкостью и задушевностью и пользовался их безусловным доверием; он был другом больных, умел утешать, успокаивать, давать надежды, что всегда вызывало благодарность окружающих. Сказать, что Ф. Ф. пользовался громадными симпатиями у киевлян — будет недостаточно, киевляне боготворили его.

Профессор Меринг скончался после продолжительной болезни 19 (31) октября 1887 года. Об исключительной популярности Меринга среди киевлян свидетельствовала многотысячная погребальная процессия. В ней, кроме лютеранского пастора, от имени своих единоверцев участвовали православный священник и еврейский раввин. Был похоронен на кладбище «Аскольдова могила» (надгробие не сохранилось).

Научные труды

• Отчет о тифозной эпидемии во время Крымской войны (совместно с С. П. Алферьевым). Был опубликован в «Военно-медицинском журнале» (Санкт-Петербург) в 1856, 1857, 1859 годах.
• Лекции по гигиене. Печатались в журнале «Современная медицина» (Киев) в 1863—1865 годах.

Награды

Фридрих Меринг был удостоен орденов различных степеней Св. Владимира (до 2-й степени), Св. Анны (до 1-й степени), Св. Станислава (до 1-й степени). Был также награждён медалью в память Крымской войны.

Усадьба Меринга

Приобретая земельные участки в Киеве, Меринг оказался владельцем обширной усадьбы в самом центре города. Она занимала пространство свыше 10,5 га между улицами Крещатик, Институтской, Банковой и Лютеранской. Вблизи Крещатика здесь имелись доходные дома, но основная часть территории усадьбы представляла собой патриархальное имение с прудом, купальней, садом, огородом и т. п. «Мерингов сад» был хорошо знаком киевлянам; на пруду холодными зимами устраивали общественный каток.

После смерти Фридриха Меринга его наследники решили реализовать усадьбу под застройку. Она была продана за 1,8 миллиона рублей созданному в 1895 году Акционерному обществу киевского домостроения (Домостроительному обществу). Председателем правления общества стал сын профессора Михаил Меринг, директором распорядителем — архитектор Г. П. Шлейфер. Последний подготовил проект нового распланирования усадьбы с устройством на ней четырёх улиц и площади и организацией многочисленных участков, распроданных для нового доходного строительства. Пруд был засыпан, сад вырублен. Во второй половине 1890-х годов велась активная застройка усадьбы Меринга с формированием новых улиц — Николаевской (теперь Архитектора Городецкого), Меринговской (Заньковецкой), Ольгинской, Новой (Станиславского), а также Николаевской площади (Ивана Франко). В результате начавшегося в 1901 году кризиса и авантюристических комбинаций с активами, затеянных Михаилом Мерингом, Домостроительное общество разорилось и перестало существовать.

Семья

У Фридриха Меринга было три сына и две дочери.

• Один из сыновей — Михаил Фридрихович Меринг — окончил Киевский университет и занимался астрономией, стал директором частного банка, однако после смерти отца увлекся рискованными коммерческими проектами и разорился.
• Ещё один сын — Сергей Фридрихович Меринг (1862—1920) — был предпринимателем, сахарозаводчиком; в 1918 году — министр торговли и промышленности Украинской державы. Владел имением и дворцом в селе Старая Прилука (дворец сохранился, ныне помещение школы-интерната). Несколько картин из коллекции, принадлежавшей Сергею Мерингу, хранившейся во дворце, в 1956 году были переданы в краеведческий музей г. Винницы (теперь в собрании Винницкого областного художественного музея); среди них — портрет Фридриха Меринга работы Николая Ге.

Интересные факты

• При лечении Меринг тщательно учитывал все особенности самочувствия пациентов. Однажды его вызвали в Одессу, где серьезно заболел генерал-губернатор граф Павел Коцебу. Следует отметить, что Коцебу с немецкой пунктуальностью привык соблюдать режим дня. В частности, он каждый день в строго определенное время садился с женой в прогулочный экипаж и в течение часа катался по городу. Поставив диагноз, Меринг прописал генерал-губернатору необходимые лекарства, но отметил, что катание в коляске до выздоровления графа может ему повредить. Однако опытный врач знал, насколько полезно для состояния пожилого пациента неуклонное соблюдение режима дня. Поэтому в течение нескольких дней по рекомендации профессора Меринга во дворе особняка генерал-губернатора ставили коляску, запряженную лошадьми. Коцебу выходил с женой из дома, усаживался в коляску и проводил в ней положенный час, не трогаясь с места. Своеобразное лечение принесло плоды, — граф выздоровел и дожил до глубокой старости.
• Любопытное воспоминание об источниках богатства Меринга оставил в своих мемуарах знавший его Сергей Витте:

…Составил он себе состояние не столько платою за лечение и консилиумы, сколько иным путём, а именно: он всю еврейскую бедноту лечил даром; никогда не брал с них денег; никогда не отказывал этим бедным евреям, и, если были тяжело больные, то ездил лечить их, в их бедные еврейские лачуги. Вследствие этого Меринг приобрел громадную популярность между низшим классом евреев, и для того, чтобы его отблагодарить, — евреи постоянно указывали ему различные дела, покупку различных домов, имений и пр., которые, по их мнению, давали основание предполагать, что они могут быть перепроданы на выгодных условиях. И вот Меринг, руководствуясь советами этих евреев, которых он знал множество благодаря своей обширнейшей бесплатной практике, постоянно покупал и продавал различные имения, и вообще недвижимости. И в сущности состояние он нажил именно на этих операциях.

Литература

• Иконников В. С. Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского Университета Св. Владимира (1834—1884). — Киев, 1884. — С. 404—407.
• Некролог Ф. Ф. Меринга // Киевлянин. — 1887. — 20 октября.
• Макаренко И. М., Полякова И. М. Биографический словарь заведующих кафедрами и профессоров Киевского медицинского института (1841—1991). — Киев: Здоров’я, 1991. — С. 72, 73.

Ссылки

• [www.oldkiev.info/Delovoy_KIEV/xozyain_bankovoy.html Хозяин Банковой]

Отрывок, характеризующий Меринг, Фридрих Фридрихович

Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.