Меркулов, Николай Дионисьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Дионисьевич Мерку́лов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Н. Д. Меркулов (слева)</td></tr>

Министр военно-морских и иностранных дел Приамурского государственного образования
26 мая 1921 — июнь 1922
Министр иностранных дел Приамурского земского края
июнь — 25 октября 1922
Старший советник губернатора Шаньдунской провинции
1923 — 1931
 
Рождение: 10 декабря 1869(1869-12-10)
Российская империя, Благовещенск
Смерть: 1945(1945)
Китай, Циндао

Никола́й Диони́сьевич Мерку́лов (10 декабря 1869, Благовещенск — 1945, Циндао) — русский предприниматель, общественный и политический деятель Дальнего Востока. Брат Спиридона Меркулова.



Биография

Окончил Благовещенскую классическую гимназию и Речное училище. Предприниматель, купец 1-й гильдии, владелец пароходства на Амуре и спичечной фабрики во Владивостоке. Многолетний член Владивостокского биржевого комитета и Приморской торгово-промышленной палаты.

В 1921 — член президиума Несоциалистического съезда. В мае 1921 — июне 1922 — министр военно-морских и иностранных дел Приамурского временного правительства, главой которого был его брат С. Д. Меркулов. Министр иностранных дел в правительстве М. К. Дитерихса (до октября 1922).

Жил в эмиграции в Манчжурии, старший советник губернатора Шаньдунской провинции Чжан Цзунчана (1923—1931), один из организаторов русского военного отряда К. П. Нечаева (1924—1928), известного как "Нечаевская бригада". С 1932 — в Шанхае. Вице-председатель Совета объединённых русских организаций. Умер в Циндао.

Напишите отзыв о статье "Меркулов, Николай Дионисьевич"

Отрывок, характеризующий Меркулов, Николай Дионисьевич

По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.