Мерцедоний
Мерцедо́ний (лат. Mercedonius) — тринадцатый дополнительный месяц древнеримского республиканского календаря.
На протяжении истории римский календарь несколько раз менялся. Около 700 года до н. э. Нумой Помпилием лунный календарь Ромула был изменён таким образом, что в нём было 355 дней и 12 лунных циклов. Около 304 года до н. э. Гнеем Флавием был введён дополнительный тринадцатый месяц, который должен был привести календарь в соответствие со сменой времён года[1]. Такая необходимость возникла от того, что лунный год короче солнечного года на 12¼ дней. Этот дополнительный месяц был назван мерцедонием в честь богини-покровительницы товарообмена и платежей[2].
Дополнительный месяц вводился после 23 февраля через год и имел протяжённость поочерёдно в 22 или 23 дня, т. е. существовал четырёхлетний цикл лет по 355, 378, 355 и 377 дней, что отменило соответствие года лунному циклу. В скором времени обнаружилось, что существует ошибка в календаре Флавия, и введение дополнительного месяца стало происходить по решению великих понтификов, которые злоупотребляли этой своей привилегией, удлиняя или укорачивая год по своей прихоти[1]. Таким образом, в момент введения нового календаря Гаем Юлием Цезарем, начало года пришлось сдвинуть в начало на 67 дней[2].
Напишите отзыв о статье "Мерцедоний"
Примечания
- ↑ 1 2 B. Richmond. [books.google.ru/books?id=wwEVAAAAIAAJ&pg=PA114&dq=Mercedonius&hl=ru&sa=X&ved=0CCQQ6AEwAWoVChMIh_fArI6ByAIV5ypyCh2N5QR3#v=onepage&q=Mercedonius&f=false Time Measurement and Calendar Construction]. — Leiden: E. J. Brill, 1956. — P. 113—114.
- ↑ 1 2 E. J. Monchablon. [books.google.ru/books?id=dvPUMpaaizwC&pg=PA83&lpg=PA83&dq=Mercedonius&source=bl&ots=aKNwdjroUS&sig=kXn2JuzAOvzP2WO1Ry2DHLpPgUM&hl=ru&sa=X&ved=0CDQQ6AEwBDgyahUKEwjemq6XjoHIAhVDpnIKHUJvBZ0#v=onepage&q=Mercedonius&f=false Dictionnaire abrégé d'antiquités]. — Paris: Saillant&Nion, 1773. — P. 83.
Отрывок, характеризующий Мерцедоний
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
