Меса (Константинополь)
Ме́са (греч. ἡ Μέση Ὀδός — средняя улица) — главная улица Константинополя, столицы Византийской империи (ныне Стамбул, Турция). Она начиналась у собора Святой Софии и шла на запад вплоть до городских стен. Меса служила местом проведения церемониальных процессий византийских императоров, а также центром бойкой торговли. Вдоль улицы тянулся ряд городских форумов и площадей[1]. Древний маршрут Месы во многом совпадает с направлением современного проспекта Divanyolu.
Содержание
Описание
Улица Меса начиналась у тетрапилона Милий рядом с собором Святой Софии и шла прямиком на запад. Она проходила через городской ипподром и дворцы Лавза и Антиоха и достигала стоявшего на холме овального форума Константина Великого, где находилось первое из двух городских зданий сената. Этот отрезок улицы длиной 600 м называли «Регия» (греч. ἡ Ῥηγία — Имперская дорога), так как именно здесь набирали ход императорские процессии, шедшие от Большого дворца и площади Августеон к форуму основателя города.
От форума Константина Меса следовала к форуму Феодосия (Воловий форум), на полпути пересекаясь с большим рынком (Makros Embolos): в месте их стыка стояла высокая пирамида под названием Анемодулий («Раб ветров»)[2].
Миновав форум Феодосия и Амастриан, у Капитолия на площади Филадельфион улица раздваивалась[3]: главная магистраль, пересекая Бычий форум и форум Аркадия, шла на запад, к Золотым воротам, где она переходила в Эгнатиеву дорогу; другая часть Месы шла на северо-запад к Адрианопольским (Харисийским) воротам, проходя через церковь Святых Апостолов и, возможно, форум Львов[1].
Улица Меса была около 25 м в ширину, по обеим её сторонам тянулись дома с двухэтажными тенистыми портиками и колоннадами, где размещались лавки. Портики закрывали от солнца столько пространства, что можно было пересечь весь Константинополь, не выходя из тени. Однажды император Константин Багрянородный (пр. 913—959) предложил не отменять процессии из-за плохой погоды, так как можно было спокойно уместить шествие под уличными портиками[4].
Императорские процессии шествовали через весь город и проводились вплоть до периода царствования Комнинов. Эффектным зрелищем был триумфальный въезд императора в город через Золотые ворота и его шествие по Месе к Большому дворцу; по бокам улицы выстраивалась ликующая толпа, чтобы поприветствовать императора и вернувшиеся домой войска.
Уже с самого основания города улицу заполонили торговцы, облюбовавшие портики зданий, где можно было укрыться от непогоды[4]. Начиная с V века власти всячески вели борьбу против разраставшихся торговых рядов, дабы сохранить первоначальный вид улицы. Несмотря на это, вся улица вскоре превратилась в сплошной базар длиной 1850 м, растянувшийся от собора Святой Софии до площади Филадельфион[4].
Напишите отзыв о статье "Меса (Константинополь)"
Примечания
Литература
- Necipoglu Nevra Byzantine Constantinople: Monuments, Topography and Everyday Life. — Лейден: Koninklijke, 2001. (англ.)
- Иванов С. А. В поисках Константинополя. Путеводитель по византийскому Стамбулу и окрестностям. — М.: Вокруг света, 2011. — ISBN 978-5-98652-382-8
Ссылки
- [www.hrono.info/land/landm/mesa.php Хронос] Меса
| ||||||
Отрывок, характеризующий Меса (Константинополь)
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
