Мессерер, Асаф Михайлович

Асаф Мессерер
Имя при рождении:	Асаф Михайлович Мессерер
Место рождения:	Вильно, Российская империя
Профессия:	артист балета, балетмейстер, балетный педагог
Годы активности:	с 1921 по 1992
Амплуа:	артист классического и гротескового амплуа
Театр:	Большой театр
Награды:
IMDb:	ID 0582068

Аса́ф Миха́йлович Мессере́р (6 [19] ноября 1903, Вильно, — 7 марта 1992, Москва) — российский советский артист балета, балетмейстер, педагог и автор книг; солист Большого театра, представитель артистической династии Плисецких — Мессерер. Лауреат двух Сталинских премий (1941, 1947), народный артист СССР (1976).

Биография

Асаф Мессерер родился в Вильно, в семье зубного врача Менделя Берковича (Михаила Борисовича) Мессерера (1866—1942) и Симы Моисеевны Шабад (1870—1929), в которой было ещё 9 детей (Пнина, Моисей, Маттаний, Рахиль, Азарий, Элишева, Суламифь, Эмануил, Аминадав). Отец происходил из Долгиново, мать — из Антоколя.

Заниматься начал с пятнадцати лет, сначала в студии Михаила Мордкина, затем — в Московском хореографическом училище у Александра Горского, по окончании которого в 1921 году был принят в балетную труппу Большого театра.

Работая в нём до 1954 года, станцевал практически все ведущие сольные партии классических русских и зарубежных, а также современных советских балетов. За исполнение партии Филиппа в балете Б. В. Асафьева «Пламя Парижа» в 1947 году был удостоен Сталинской премии I степени.

С середины 1920-х годов начал пробовать себя как балетмейстер. На первых порах сфера интересов Мессерера-хореографа лежала в области экспериментальных постановок, он сотрудничал со Всеволодом Мейерхольдом, однако после разгрома советского театрального авангарда он обратился к доминирующей в те времена форме драмбалета. Мессерер ставил как целые балетные спектакли и танцы в операх, так и отдельные концертные номера, которые зачастую исполнял сам.

Асаф Мессерер — выдающийся балетный педагог. Работал сначала в студии «Драмбалет», затем в вечерней студии Большого театра, в 1923—1960 годах — в Московском хореографическом училище. С 1946 года вёл класс в Большом театре, впоследствии также преподавал за границей.

Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Семья

• Первая жена — Анель Судакевич, актриса и художник.
  • Сын — Борис Мессерер.
• Вторая жена — Ирина Тихомирнова, балерина, балетный педагог, заслуженная артистка РСФСР (1951).
• Сёстры — Суламифь Мессерер, балерина Большого театра, чемпионка СССР по плаванию, педагог «Токио балле» и труппы Ковент-Гарден; Рахиль Мессерер, актриса немого кино. Брат — Азарий Азарин, актёр, художественный руководитель театра им. Ермоловой.
• Племянница — Майя Плисецкая. Племянники — Наум Азарин, балетный педагог и репетитор; Азарий Мессерер, радиожурналист, переводчик, теоретик массмедиа; Михаил Мессерер, педагог-балетмейстер, главный балетмейстер Михайловского театра.

Награды и премии

• 1941 — Сталинская премия II степени; за большие достижения в области балетного искусства.
• 1947 — Сталинская премия I степени; за исполнение партии Филиппа в балетном спектакле «Пламя Парижа» Б. В. Асафьева.
• 1951 — Народный артист РСФСР
• 1953 — Заслуженный деятель искусств Латвийской ССР
• 1976 — Народный артист СССР
• 3 ордена, а также медали.

Библиография

• «Уроки классического танца»
• «Танец. Мысль. Время» М., 1990

Фильмография

• 1989 — «Асаф Мессерер», документальный фильм, 55 мин, режиссёр Феликс Слидовкер.
• 2003 — «Золотой век Асафа Мессерера», документальный фильм, 39 мин, режиссёр Никита Тихонов.

Источники

• Русский балет и его звёзды / Под ред. Е. Суриц — М.: Большая Российская энциклопедия; Борнмут: Паркстоун, 1998—208 с.: илл. ISBN 5-85270-135-1

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/12734 Асаф Мессерер] в Электронной еврейской энциклопедии

Отрывок, характеризующий Мессерер, Асаф Михайлович

Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.