Место последней дуэли Пушкина

Место последней дуэли Пушкина расположено на бывшей окраине Санкт-Петербурга, у Чёрной речки. 27 января (8 февраля) 1837 года там состоялась дуэль Пушкина с Дантесом, на которой поэт был смертельно ранен.

Расположение места дуэли

Выбор места

Местом поединка Пушкина с Дантесом стала местность вблизи так называемой Комендантской дачи на левом берегу Чёрной речки. Это была довольно большая территория, где повар Александра Первого Ф. И. Миллер построил деревянные дома и сдавал дачи на лето. В 1833 и 1835 годах здесь снимала дачу семья Пушкиных.

Место было избрано для поединка потому, что центр Петербурга имел хорошее сообщение с Чёрной речкой в любое время года, в частности — зимой. Кроме того, существует мнение, что секунданты выбрали для дуэли это место ещё и потому, что маршрут к нему проходил через людный Каменный остров, и они надеялись на обстоятельства или встречи с людьми, которые могли бы помешать поединку.

Сведения о месте дуэли

Так как дуэль была в Российской империи уголовным преступлением, её участники неохотно делились сведениями о ней и не озаботились в своих воспоминаниях точной привязкой этого события к карте. В записи воспоминаний секунданта Пушкина К. К. Данзаса сказано:

Данзас вышел из саней и, сговорясь с д’Аршиаком, отправился с ним отыскивать удобное для дуэли место. Они нашли такое саженях в полутораста от Комендантской дачи, более крупный и густой кустарник окружал здесь площадку и мог скрывать от глаз оставленных на дороге извозчиков то, что на ней происходило. Избрав это место, они утоптали ногами снег на том пространстве, которое нужно было для поединка, и потом позвали противников.

Таким образом, нет сомнения, что дуэль происходила на левом берегу Чёрной речки, близ Комендантской дачи. Однако сведения для более точного определения места дуэли не вполне согласуются.

Один из первых дошедших до нас источников этих сведений — рассказ книгоиздателя Я. A. Исакова, который, желая приложить к издаваемым им сочинениям Пушкина рисунок местности, где происходила дуэль, в 1858 году обратился к Константину Данзасу с просьбой показать ему место дуэли. По словам Данзаса, выполнившего эту просьбу, местность значительно изменилась. Тем не менее, художник И. Криницкий на своём рисунке, сделанном приблизительно в то же время, изобразил три сохранившиеся со времени дуэли приметные берёзы, которые стояли почти на одинаковом расстоянии друг от друга, чуть дальше — одну раздвоенную, а за ними небольшой лес. В 1880 году в газете «Голос» были опубликованы воспоминания Исакова, сопровождённые его схемой, указывающей место дуэли. Именно на этом месте, справа от Коломяжской дороги (ныне Коломяжский проспект), сегодня установлен памятный обелиск.

Однако некоторые современники полагали, что Исаков и Данзас ошиблись, и дуэль на самом деле происходила с противоположной стороны дороги, за Комендантской дачей. Об этом, в частности, писал в журнале «Нива» за 1880 год В. Я. Рейнгард. С этой точкой зрения согласуются и воспоминания барона Э. Штейнгеля, опубликованные в 1887 году в «Петербургской газете». Основываясь на своих личных записях 1852 года, Штейнгель рассказывает, что дворник Комендантской дачи указал ему место дуэли, находившееся вблизи забора дачи, и барон пометил это место, воткнув в место падения Пушкина кол из изгороди. Далее барон пишет:

«Часто после этого я проходил это место и всегда поправлял кол. Когда приезжали ко мне гостить товарищи, я им показывал место поединка и поправлял этот кол при них. Много позднее, в одно лето короткое время гостили у меня мой добрый друг и двоюродный брат Василий Николаевич Неппен, ярый поклонник Пушкина, и хорошие друзья мои Виктор Яковлевич Краковский и Ланской. Мы все отправились на место поединка и порешили поставить Пушкину прочный столбик, для чего взяли брёвнышко в 2-3 вершка толщины и 3 аршина длины со двора фермы, добыли топор и лопату, вбили его в землю, выкрасили и каждый из нас написал не крупно подходящие строки из Пушкина. Многим лицам показывал я впоследствии это печальное место…»

В «Петербургской газете» за 1881 год был описан памятный знак на месте дуэли, сходный с тем, о котором рассказывал барон Штейнгель.

Памятники на месте дуэли

В 1887 году, на траурном собрании на месте дуэли, посвящённом 50-летию трагического события, было принято решение о сооружении памятника, которое, однако, так и не было воплощено в жизнь. В начале 1890 года территория, включавшая место дуэли, которая находилась в запущенном состоянии, была передана скаковому обществу. Журнал «Живописное обозрение» сообщал, что этот «пушкинский уголок» хотят превратить в ипподром. В том же журнале был помещён рисунок художника В. А. Табурина, показывавший, в каком плачевном состоянии находилось место дуэли. Любители скачек оплатили изготовление и установку кирпичного постамента с гипсовым бюстом работы неизвестного автора и надписью «Александръ Сергеевичъ Пушкинъ, — место его поединка, состоявшагося 27 января 1837 г.», который простоял до 1924 года.

В начале 1930-х годов возникла необходимость как-то зафиксировать место дуэли А. С. Пушкина, которому грозила опасность в связи с намечающимся здесь строительством овощехранилища. По инициативе Пушкинского общества и Архитектурно-планировочного отдела Ленсовета и проекту Е. И. Катонина был изготовлен памятник — надломленная колонна из гранита и мрамора. В 1936 году газета «Крестьянская правда» сообщала, что место дуэли Пушкина превратилось в «культурно устроенную площадку с зелеными насаждениями, цветочными клумбами, красивыми дорожками».

В 1937 году, к столетию со дня смерти Пушкина, которое широко отмечалось в СССР, колонну сменил гранитный обелиск, созданный по проекту архитекторов А. И. Лапирова и Е. И. Катонина, с бронзовым барельефом поэта работы скульптора М. Г. Манизера.

Строительство вблизи места дуэли

В начале 2000-х годов над сквером, окружающим место дуэли, опять нависла угроза исчезновения. На этот раз здесь планировалось строительство АЗС. Только под давлением общественности, обеспокоенной неминуемым искажением облика исторического места, эти планы не были воплощены в жизнь.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Место последней дуэли Пушкина

Отрывок, характеризующий Место последней дуэли Пушкина

– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.