Метал

Эта статья о музыкальном направлении; о классе химических элементов см.: Металлы.

Запрос «Metal» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Метал
Направление:	рок-музыка
Истоки:	психоделический рок блюз-рок хард-рок
Место и время возникновения:	начало 1970-х, Великобритания Великобритания
Годы расцвета:	1980-е
Поджанры:
авангард-метал блэк-метал викинг-метал глэм-метал готик-метал грув-метал дарк-метал дум-метал дэт-метал кельтик-метал мат-метал неоклассический метал ориентал-метал пауэр-метал пейган-метал пост-метал прогрессивный метал симфоник-метал сладж-метал спид-метал стоунер-метал трэш-метал фолк-метал хеви-метал
Родственные:
альтернативный рок гранж авангард-рок
Производные:
альтернативный метал индастриал-метал металкор ню-метал христианский метал фанк-метал рэп-метал

Ме́тал, или мета́лл (от англ. metal) — музыкальный жанр, разновидность рок-музыки, сформировавшаяся в начале и середине 1970-х годов, преимущественно в Англии и Соединённых Штатах Америки. Характерные черты метала — искажённые эффектом дисторшн электрогитары, затяжные гитарные соло, агрессивный ритм, как правило, шести-, восьми- или двухдольный размер такта, облегчённые риффы.

Метал имеет достаточно большое число стилей (поджанров), от сравнительно «мягких» (классический хеви-метал, пауэр-метал) до весьма «тяжёлых» и неприемлемых для большинства неподготовленных слушателей (дэт-метал, блэк-метал). Музыка «металлических» жанров распространена практически во всех странах, но наиболее крупные сцены сформировались в северной Европе (Британия, Скандинавия, Германия) и Северной Америке (США, Канада). Во всех странах Европы, включая Россию, существуют развитые региональные сцены, так же как и в Бразилии, Японии и многих других неевропейских странах. На Ближнем Востоке, за исключением Израиля и Турции, тяжёлый рок менее развит из-за жёстких цензурных ограничений.

Поклонников метала называют металлистами или металхэдами (англ. metalhead).

Название

Относительно происхождения названия «тяжёлый метал» — «heavy metal» — существует несколько версий и несколько источников. Это выражение возникло в среде хиппи и битников в начале 1970-х, но откуда пришло в их сленг — остаётся предметом дебатов.

Писатель Уильям Берроуз в 1962 году, за десятилетие до формирования жанра, использовал словосочетание «Heavy metal» в романе «Нова Экспресс», описывая инопланетян. («Тяжёлые металлические Люди с Урана, окутанные прохладной голубой дымкой испарившихся банкнот… И Люди-Насекомые Минро с металлической музыкой…») Слова «Heavy metal thunder» есть в песне группы Steppenwolf — «Born to Be Wild», выпущенной в 1968 году. Эвфемизм «heavy metal» среди артиллеристов означал громкую канонаду, и, по-видимому, изначально использовался по отношению к хард-рок-музыке как эпитет за громкость и ритмичность.

Известно, что «heavy metal» как музыкальный эпитет был впервые применён к альбому Kingdom Come американской психоделической рок-группы Sir Lord Baltimore критиком Майком Сандерсом, и популяризован критиком Лестером Бэнгсом в его статьях о Led Zeppelin и Black Sabbath. Поначалу критики не делали никаких различий между «хард-роком» и «хеви-металом», которые сейчас в среде металистов принято считать разными жанрами. Тем не менее, в западной критике это до сих пор является спорным предметом, и во многих западных документальных фильмах хард-рок зачастую относят не к истокам метала, а как альтернативный эпитет или даже как отдельный поджанр метала

В английском языке нет различия между «металом» как общим направлением и его изначальным, классическим видом «хеви-метал». Однако в других языках, в том числе в русском, понятия считаются отдельными. Остальные поджанры метала получили названия по своим характеристикам (пауэр, трэш), по группам и альбомам, которые их основали (дэт, блэк, дум), или по другим жанрам музыки, к которым они близки (прогрессив, симфо, фолк).

Существуют разные мнения относительно того, как должен называться этот стиль на русском языке. Есть два распространённых варианта написания: «мета́лл», что является переводом на русский английского слова metal, и «ме́тал» — транскрипция английского слова. Словарями этот вопрос не урегулирован, и оба варианта считаются приемлемыми. Так, «Энциклопедия отечественной рок-музыки» использует вариант «металл». В Википедии используется вариант написания через одно «л» во избежание неоднозначности в названиях статей.

Характеристики

Общие черты

Общие черты, характерные для всех поджанров металической музыки — ритмические музыкальные фигуры (риффы), искажённые электронным способом (эффектом дисторшн либо фузз), исполняемые, как правило, на электрогитаре (ритм-гитара) и бас-гитаре, образующей вместе с ударной установкой ритм-секцию; мелодические и гармонические элементы гитарной техники (гитарные соло, арпеджио, аккорды) обычно несёт вторая гитара (соло-гитара, «вторая гитара»). В силу того, что колебания струн у гитары имеют довольно короткий период затухания, соло-гитаристы также широко применяют различные электронно-механические эффекты, придающие звуку гитары сочность, пластичность и длительность нот — обычно это различные блоки эффектов, основанных на принципе реверберации (ревербератор, дилей и т. д.).

Форма. Музыкальная форма и ритмические стандарты

По своей музыкальной форме метал очень разнообразен — в нём можно выделить и песенную форму, и ритмико-риффовый конформизм, и минимализм, и академическую оперу, и авангард, и импровизацию. Всё это может встречаться в различных пропорциях и сочетаниях, в зависимости от концепции и жанровых рамок.

Характерным ритмическим стандартом метал-музыки стал рифф — короткая закольцованная музыкальная фраза, задающая специфический ритмический узор и пульсацию (так называемый «кач»). Риффы в свою очередь состоят из двузвучий-квинт, на сленге металлистов известных как «пауэр-аккорды». Следует заметить, что в академическом понимании аккордом принято считать созвучие как минимум трех нот, поэтому иногда такую технику игры на гитаре называют игрой квинтами. Корни риффов прослеживаются в блюзе и различной этнической музыке.

Ритмические формы метал черпал отовсюду, поэтому здесь он тоже отличается большим разнообразием: североамериканские ритмические формы в целом оказали влияние на становление раннего метала, хард-н-хэви и психоделического дума 70-х — джазовый свинг, блюзовые стандарты риффов, ритмические размеры рок-н-ролла, буги-вуги. Латиноамериканские ритмические формы оказали влияние на становление хардкора, трэша и спида — рваные и скоростные стаккато мексикано-испанской гитарной народной музыки легко угадываются в агрессивных и рваных риффах хардкора, трэша и спида. Европейский фолк-метал нередко заимствовал характерные ритмические формы из национальных местных форм музыки — кельтской джигги, финской хумпы и т. д.

Благодаря своей всеядности и оригинальному переосмыслению различных форм народной, эстрадной и классической музыки, метал оказался невероятно живучим и плодовитым жанром.

Окраска звука, тембры

Метал в значительной степени сложился в эпоху активного развития электроники и электронной звукозаписи, поэтому именно характер и окраска его звучания во многом определяют его жанровую нишу.

Метал формировался преимущественно как электрогитарная музыка, с упором на развитие технологических возможностей гитары. Метал нередко относят к электрической музыке (не путать с электронной музыкой), поскольку его специфика окрашивания звука гитары лежит в области электромеханической природы. В процессе технологической эволюции блюза, рок-н-ролла и психоделического рока, «металической» гитаре перешли в наследство следующие тембровые краски:

Ритм-гитара

• 1. Овердрайв
• 2. Дисторшн
• 3. Фузз

Соло-гитара/вторая гитара

• 1. Ревербератор (эффект отражений внутри помещения)
• 2. Дилей (задержка, эхо)
• 3. Вау-вау (квакушка)
• 4. Клин (чистый звук электрогитары, который применяется, например, при игре арпеджио)
• 5. Вибрато (осуществляется «раскачиванием» пальцами зажатых на каком-либо ладу струн, либо с помощью механического рычага в конструкции гитары и выражается в «плавании» звука или «дрожании» нот)

Бас-гитара обычно ограничивается диапазоном тембра в рамках чистого звучания, усиленного электронным усилителем (т. н. клин). Тем не менее, иногда бас-гитаристы экспериментируют и с реверберцией, и с дисторшном, и с фуззом.

В отличие от гитар, тембр ударных инструментов редко подвергается активной электронной окраске и зачастую является живым, естественно окрашенным звуком мембраны барабанов и металлических тарелок, пропущенным через микрофоны, усилители, микшер и эквалайзер. Набор стандартных ударных инструментов образует собой ударную установку. Ударная установка в стандартном своём виде была сформирована музыкантами-джазменами, и лишь незначительными дополнениями модернизирована металлистами (сдвоенные бас-бочки, кардан). До «цифровой эпохи», в случае отсутствия ударника и ударной установки, музыканты использовали возможности довольно примитивных электронных драм-машин с заданным алгоритмом. В ряде случаев такое монотонное и минималистичное звучание даже приветствовалось — например, в блек-метале. На современном этапе возможности заменить живые барабаны существенно расширились за счет развития интернета и цифровых технологий.

Активная электронная окраска так же почти не применяется вокалистами. Приоритет отдаётся физической окраске человеческого голоса путём различных техник исполнения вокала. Вокал певца обычно лишь усиливается и корректируется с помощью микрофона, усилителя, эквалайзера, микшера и акустических систем (колонок).

Окраска тембра вокала зависит от техники живого исполнения:

• Чистый вокал (фальцет, мелодекломация, народное пение, эстрадное пение, академический вокал)
• Скриминг
• Гроулинг

Помимо всего прочего, металлисты нередко подкрашивают «электрический» саунд электроникой и акустикой — органами, мугами, синтезаторами, семплами, перкуссией, акустическими гитарами, скрипками, виолончелями и т. д.

Инструменты

Типичный состав метал-группы включает в себя барабанщика, бас-гитариста, соло-гитариста, ритм-гитариста, и вокалиста, который, чаще всего, не играет на других инструментах. В некоторых группах также используются клавишные. Остальные инструменты для метала нетипичны, хотя существует множество примеров использования виолончели, волынки, скрипки, флейты, саксофона или народных инструментов. Как правило, такие инструменты в метале не играют основную роль и вводятся в инструментовку для создания определённой атмосферы.

Электрогитара и мощь звука, усиленного комбоусилителями, исторически остаётся центральным элементом метала. Гитаристы часто играют с использованием педалей дисторшна, чтобы создавать перегруженный, «тяжёлый» звук. С начала 80-х группы стали традиционно использовать двух гитаристов. В таких группах, как Iron Maiden и Judas Priest, Accept два-три гитариста исполняют попеременно и соло, и ритм-партии. Однако бывают и редкие исключения, например, немецкая пауэр-метал-группа Van Canto вообще не использует гитары, целиком полагаясь на выдающиеся способности своих вокалистов, а финская Apocalyptica заменила гитары виолончелями.

В некоторых поджанрах центральный элемент метал-композиции занимает гитарное соло. По мере развития поджанров всё более сложные и скоростные соло и риффы становились приметами стиля. Гитаристы используют тэппинг и другие приёмы скоростной игры, и некоторые поджанры метала требуют виртуозной игры.

Центральная роль гитариста в метале разрушает традиционную в рок-музыке роль лидера-фронтмена, которую обычно брал на себя вокалист. Это создаёт некое подобие двойного лидерства или даже конкуренции. Метал требует подчинения вокала общему звучанию группы. Виды вокала в метале разнообразны: многооктавные высокие тенора (Брюс Дикинсон, Ронни Дио, Клаус Майне), хриплые низкие голоса (Джеймс Хэтфилд, Лемми Килмистер и Джин Симмонс), гроулинг — низкий рык дэт-метал-вокалистов (Крис Барнс, Микаэль Окерфельдт, Чак Шульдинер), скриминг — кричащий вокал (Том Арайа, Куортон, Роб Хэлфорд, Удо Диркшнайдер), оперные сопрано (Тарья Турунен, Симона Симонс), и даже не свойственный в целом металу фальцет (Кэм Пайпс из 3 Inches of Blood, King Diamond).

В большинстве метал-групп бас-гитара играет менее важную роль, чем электрогитара, так как в метале идёт сильный упор именно на гитарные риффы и соло. Но она позволяет обыгрывать партии гитары, играя в ритм с ударными. Также басисты могут играть и свои риффы, отличные от гитарных. В некоторых группах бас-гитара является ключевым инструментом — например, басисты групп Black Sabbath и Metallica играют соло-партии наравне с гитаристами, а фанк-метал-басист Лес Клейпул часто использует бас-гитару для игры соло-партий (которые обычно в метале играет гитарист). Бас-гитаристы в метале часто играют с помощью медиатора, что позволяет достичь большей скорости и агрессивности звука, но встречаются и примеры более сложной игры пальцами. В экстремальном метале (дэт-метал, блэк-метал) бас-гитара может быть тоже искажена эффектом дисторшна, чтобы добиться более «тяжёлого» или «грязного» звука. Другие используют пяти-, шести- и даже восьмиструнные бас-гитары.

Ударная партия в метале играет большую роль. От ударников требуется большая скорость и координация, чтобы играть сложные и скоростные ритм-партии. Ударная установка для метал-группы обычно использует намного больше оборудования, чем стандартная. В неё обязательно входят басовый барабан (чаще два, или с карданом), а также расширенные комплекты тарелок и томов. В экстремальных стилях метал-музыки барабанщики часто устанавливают триггеры на свои барабаны. Сигнал, улавливаемый и передаваемый ими, заметно теряет в разнообразии динамики, зато создаёт ощущение четкой «стены звука» в особо скоростных партиях, когда ударнику становится трудно сохранять постоянную громкость и качество звукоизвлечения.

Немаловажную роль в некоторых стилях жанра играют клавишные инструменты. Условно их можно разделить на три категории:

1. Тяжёлые — с характерными для рок-музыки тембрами звуков, преимущественно используется в прогрессивном метале (музыканты — Дерек Шериньян),
2. Традиционные — с характерными для академической и фольклорной традиции тембрами звуков, используется в симфо-метале (музыканты — Mustis, Lyle Livingston)
3. Индустриальные — с характерными для электронной музыки тембрами звуков, используется в индастриал-метале (музыканты — John Bechdel)

Прочее

Помимо гитар и ударных, в различных поджанрах метала нередко можно встретить «вспомогательные» для металической музыки инструменты — органы, синтезаторы, акустические инструменты (губная гармоника, банджо, перкуссия, классическая акустическая гитара, скрипки, виолончели и пр.), призванные расширить палитру звучания и атмосферы. Различные поджанры по-разному отражают, изменяют эти атрибуты, усложняют, упрощают или вовсе лишаются некоторых из них. Корни метала — в прогрессивном психоделическом роке, экспериментирующим с народной и эстрадной афроамериканской музыкой — блюзом и джазом, но со временем под влиянием, главным образом панк-рока и хардкор-панка, некоторые направления жанра ушли от импровизационности и негритянской мелодики блюза к более жёсткому и помпезному «европейскому» мелодизму, лишённому свинга. По мнению критика New York Times, в родословном древе популярной музыки метал — один из важнейших видов рок-музыки — это стиль с меньшим синкопированием, большим элементом шоу и культом силы. «Из всех видов рок-музыки метал является наивысшей точкой громкости, мужественности и театральности» — пишет Allmusic.

История развития

Появившись в начале и середине 1970-х, метал прошёл длительный путь развития и разветвления. Начавшись в 70-х, металлическая музыка достигла пика популярности в 80-е, после чего породила более экстремальные свои формы, а в 90-е и в настоящее время пережила период «кроссоверов», смешений с другими жанрами музыки. На данный момент насчитывается более десятка основных его поджанров, и ещё больше — смешанных и региональных разновидностей.

1960—1970-е: от психоделии к металу

К концу 60-х — началу 70-х от психоделического рока откололась небольшая формация американских и британских прогрессивных рок-групп и музыкантов, которая стала экспериментировать с блюзами и джазовым свингом: Cream, Blue Cheer, The Stooges, Blue Öyster Cult, Sir Lord Baltimore, Jimi Hendrix, ранние Led Zeppelin и Deep Purple. В Германии с психоделии (краут-рока) начинали такие металические группы, как Lucifer’s Friend и Scorpions.

Помимио афро-американского блюза и джаза, рок-музыканты конца 60-х нередко обращались к этнической и классической музыке. Десятиминутная композиция «Prelude: Happiness/I’m So Glad» британской группы Deep Purple, завершающая первую сторону альбома Shades of Deep Purple, представляет собой инструментальное вступление, использующее восточные мотивы сюиты «Шехеразада» Римского-Корсакова и семиминутную обработку песни «I’m So Glad», написанной американским блюзовым певцом и композитором Скипом Джеймсом в 1930-е. На обратной стороне пластинки в композиции «Hey Joe» отчётливо слышны элементы латиноамериканской музыки танго и фламенко. Впрочем, обращение к этническим сюжетам было характерно для психоделического рока — ещё на заре своего зарождения психоделия вдохновлялась индийской музыкой. А вот эксперименты с классикой были для неё довольно нетипичны.

В этот период начинает зарождаться и вводиться особая техника игры на ритм-гитаре. Помимо звукоизвлечения аккордов «боем» и «арпеджио», гитаристы начинают играть особыми ритмическими фигурами — риффами. То же происходит с бас-гитарой — бас-гитаристы тоже нередко склоняются к игре короткими ритмическими фигурами, образующих закольцованную ритмично повторяющуюся музыкальную фразу.

Истоки риффовой техники лежат в народном и эстрадном американсом блюзе 50-х, а особое влияние на технику риффов хард-рока и раннего метала оказал легендарный чёрный блюзмен Бо Дидли, творческое наследие которого оставило заметный след в «тяжёлом» жанре.

Параллельно шли эксперименты со звуком — с развитием электроники, всё больше внимания стало уделяться искажению тембра ритм-гитары.

Одна из ранних записей с использованием намеренного искажения риффов была сделана группой The Kinks в 1964 году.

Открытие произошло случайно. Гитариста группы неудовлетворяло звучание его усилителя. И, вероятно с досады либо алкогольного опьянения, он сделал надрезы на громкоговорителе с помощью лезвия, случайно открыв таким образом первое «рычащее» искажение звучания риффов своей гитары, от которого получил огромное удовольствие.

Открытие звука «дисторшн» имело фундаментальное значение для метала.

Композиция «You Really Got Me» рок-группы The Kinks несомненно оказала решающее влияние на будущих металистов, так как имела в своей структуре простой рифф и полноценный металический дисторшн, и эта идея была подхвачена и развита ранними экспериментаторами, заложивших основы металической музыки.

Таким образом, в музыке ряда английских прогрессивных и психоделических рок групп (которые лишь со временем отнесут к хард-року и металу), таких как Deep Purple, Led Zeppelin, Nazareth, Uriah Heep и Black Sabbath стали появлятся композиции, имеющие в своей структуре блюзовые риффы ритм-гитары, искажённые эффектом «дисторшн».

Так как однозначной границы между ранним хард-роком, ранним дум-метал и хэви-метал критики до сих пор пока не выделили, то эти группы-первопроходцы начала 70-х обычно относят в т. н. «хард-н-хэви» или «психоделический хэви-метал».

Эти группы и получили одними из первых ярлык «металлических», хотя многие музыканты сами от него открещивались. Помимо англичан, аналогичную музыку исполняли Scorpions в Германии, Sir Lord Baltimore, ZZ-Top, Kiss в США и AC/DC в Австралии.

Хард-н-хэви

Психоделический хэви-метал

Ранний метал зародился в Европе, где была наиболее развита сцена психоделической музыки. В связи с чем ранний европейский метал всегда был склонен к концептуализму, авангарду, эксперименту с формой и звуком. Песенные формы соседствовали с инструментальными этюдами, импровизацией. Богатые электрические краски обильно смешивались с разнообразной палитрой акустики. Рок-н-ролл, блюз и джаз соседствовали с экзотичной восточной музыкой, смешивались с классикой, фолком и т. д.

Наиболее значительным вкладом в развитие данного направления принято считать работы музыкальных коллективов Британии периода 70-х, таких как Deep Purple, Led Zeppelin, Nazareth, Uriah Heep, Black Sabbath.

В Германии Lucifer’s Friend и ранние Scorpions (период 1965-1976-й годы).

В США Sir Lord Baltimore.

Классические образцы раннего психоделического хэви:

• «Led Zeppelin I», первый альбом британской группы Led Zeppelin, 1969 год. Альбом выдержан в духе психоделического блюз-рока, но в нём уже явственно видны дисторшированные и даже фуззовые риффы гитары и баса.
• «Led Zeppelin II», второй альбом британской группы Led Zeppelin, 1969 год. После успеха композиций «Whole Lotta Love» и «Heartbreaker» многие группы стали активно использовать «жёсткий» рифф в качестве «несущей конструкции» композиции, ознаменовав таким образом переход от психоделии к металу.
• «Deep Purple in Rock», четвёртый альбом британской группы Deep Purple, 1970 год. Звучание Deep Purple на альбоме «In Rock» уже не было похоже на их ранние психоделические работы и больше напоминало Led Zeppelin, но с большим количеством рельефных, густо дисторшированных риффов. В одном из поздних интервью Ричи Блэкмор признался, что решение изменить звучание группы в более насыщенную дисторшном и риффами сторону пришло после знакомства с ранними альбомами Led Zeppelin. По словам Блэкмора, они «поняли, куда нужно двигаться».
• «Black Sabbath», первый альбом британской группы Black Sabbath, 1970 год. Ранние альбомы Black Sabbath содержали в себе не только идеи симбиоза психоделии, блюза и дисторшна, но и приоткрыли новые горизонты металлической музыки. Оккультная литература и мистическая лирика, которой увлекался Гизер Батлер и мрачные риффы, открытые Тонни Айомми вследствие несчастного случая, задали новый виток развитию раннего хэви и в то же время открыли дорогу новому направлению — дум-металу.

Хард-рок и тяжелый блюз

В США и Австралии психоделия не была столь влиятельна, как в Европе. Американские и австралийские музыканты создали своё представление о тяжелой музыке. Взяв за основу ритмы блюза, фанка и рок-н-ролла, эти музыканты в целом избегали работать с абстрактными формами психоделического авангарда и полистилизма, предпочитая им лаконичный минимализм песенных форм с упором на рифф, сочащийся дисторшном. В окраске звука здесь было значительно меньше мугов, органов, психоделических эффектов, акустики и т. д.

Классические представители данного направления в США: ZZ-Top, Alice Cooper, Kiss, Lynyrd Skynyrd.

В Австралии: AC/DC.

В Германии: ранние Accept, а также Scorpions в период 1977—1993 годы.

Дум-метал

Дум-ме́тал (англ. doom — «рок», «гибель») — неторопливый, умеренный, задумчивый, тягучий стиль метала; который, впрочем, может временами и ускоряться, но тем не менее — характерная долговязость риффов и густой насыщенный бас всё равно выдают в жанре психоделическую «вязкую» основу, особенно если это касается «марихуановых» поджанров, имеющих взаимосвязи с психоделией 60-х. В данном жанре могут использоваться как чистый вокал (традиционный дум, стоунер, мелодичный готик-метал), так и гроул (думдэт, фьюнерал-дум). Дум-метал обычно мрачен и тягуч (эпик-дум, фьюнерал, думдэт, дум-готик), но по своему воздействию на слушателя многие его поджанры (традиционный дум, стоунер, сладж) порой имеют лёгкий гипнотический «качающий», «расслабляющий» эффект.

Типичной темой для традиционного дума, стоунера и сладжа являлись наркотики (ЛСД и марихуана), эротика, мистика и оккультизм (всё это прямое наследие психоделии); прочие дум-метал-группы (Candlemass, Trouble) нередко обращались к мифологии и народной культуре, религии, теме древних цивилизаций и верований. Также встречались группы, которые исследовали остросоциальные темы (например, Saint Vitus).

Музыкой, подходящей под определение «традиционный дум-метал», являлись первые альбомы Black Sabbath и Pentagram первой половины 70-х. В традиционном думе роль бас-гитары была более заметной, в отличие от хэви-метал, к тому же думеры были первыми металистами, применившими низкий строй гитар.

Как и в случае с открытием эффекта «дисторшн», приём низкого строя был волей случая, но на этот раз — несчастного случая. Гитарист Black Sabbath Тони Айомми по неосторожности лишился кончиков пальцев и был вынужден снизить строй гитары, чтобы ослабить давление струн на изуродованные пальцы. То же пришлось сделать и бас-гитаристу Гизеру Батлеру, чтобы оставаться в одной тональности: так родилось новое, протяжное, грубое и мрачное звучание, которое повлияло на многих музыкантов. В дальнейшем эти идеи получили развитие в работах Trouble, Witchfinder General и Saint Vitus.

Долгое время дум-метал не выделялся как отдельный жанр. Своё название он получил только в конце 80-х благодаря шведской группе Candlemass по её дебютному альбому «Epicus Doomicus Metallicus» (1986). После этого по аналогии дум-металом стали называть и похожую музыку, выходившую задолго до появления этого названия.

В 1990-е появилось несколько разновидностей дум-метал, наибольшую популярность из которых получил думдэт — дум с влиянием дэт-метал, где обязательно используется гроул. Такие группы, как Anathema, Amorphis, Katatonia, My Dying Bride, Draconian, Paradise Lost и Swallow the Sun исполняли думдэт метал на ранних этапах своего творчества. В дальнейшем многие из этих групп, оказавшись под влиянием постпанка и готик-рока, перешли на более камерное звучание с богатой палитрой «неметалических» музыкальных инструментов (от акустики до электроники), основав таким образом новый жанр — готик-метал.

1970—1980-е: панк-революция и её влияние на метал

К концу 70-х в музыкальном мире Британии и США произошло явление, которое стало известно как «панк-революция»: панк вышел из подполья, став массовым явлением в среде богемной (творческой) молодёжи конца 70-х и 80-х годов. Идеи панк-культуры оказали сильное влияние на металлистов — от косух, кожи и шипов до многих идей в музыке — скорость, грязный саунд, простота риффов, упрощённость композиции, эмоциональность вокалистов (агрессивность, злость, активные эмоции) по разному вводились и интерпретировались в различных зарождающихся направлениях «тяжёлого жанра». Панк и в дальнейшем оказывал заметное взаимовлияние на металическую субкультуру на протяжении всех 80-х и 90-х, и это влияние в некоторых жанрах метала имеет место и поныне.

Хеви-метал новой волны (NWoBHM)

Некоторая часть музыкальной тенденции, определяемой сейчас как «хард-н-хэви», получила развитие в движении «Новой волны британского хеви-метала» (NWoBHM), чьи представители — Iron Maiden, Saxon, Motörhead и примкнувшие к звучанию «новой волны» более ранние Judas Priest — создали узнаваемое звучание, в наши дни наиболее ассоциирующееся с понятием хэви-метал. Группы NWoBHM под влиянием панк-рока играли более скоростную музыку, чем ту, что возникла на рубеже 60-х — 70-х. Принципиальное отличие «новой волны» от металистов 70-х заключалось в заимствовании у панк-рокеров европейской диатоники, которое вылилось в появлении специфического галопирующего ритма, лишенного блюзового «грува» и джазового свинга. Переход от блюзовой пентатоники к классической европейской диатонике в свою очередь открыл путь влиянию классической музыки на соло-гитариста и вокалиста.

Эти группы так же отметились вызывающими текстами о войне и мистике, использовали в оформлении альбомов и концертов атрибутику фильмов ужасов и Средневековья. Сольные проекты Ронни Дио и позднего Оззи Осборна двигались в том же направлении.

Группы NWoBHM, наряду с глэмерами, по разному заимствовали у панков сценический имидж и дресс-код, ставший стереотипным среди металистов (см. метал и имидж и история косухи).

Стиль быстро распространился по европейским и атлантическим странам в течение 80-х. Появилось большое количество неанглийских групп. В ФРГ это были Accept, Manowar в США, Ария в СССР.

Глэм-метал

Поджанр глэм-метал (или хэйр-метал, «метал волосатых») возник в США как эволюция хард-рока под влиянием панк-рока, постпанка и глэм-рока. Он отличался от хард-н-хэви более жёсткой («дискотечной») ритм-секцией и упрощённой композицией (влияние постпанка и панк-рока), при этом виртуозность соло-гитариста и звук искажёных риффов по прежнему ценились в этом жанре. Экстравагантной, вызывающей внешностью исполнителей и более откровенными песнями о сексе и наркотиках глэм-метал быстро вышел из андеграунда в мейнстрим металической музыки. Его родоначальниками стали Kiss, Mötley Crüe, Twisted Sister.

Трэш-метал

В начале 80-х на американской сцене появился ряд групп — Metallica, Anthrax, Slayer, Megadeth, Overkill — исполнявших новую, под влиянием панк-рока и особенно хардкор-панка, более агрессивную и ускоренную разновидность метала, которая получила название «трэш-ме́тал» (англ. thrash — «молотить») Этот жанр близок к спид-металу, с ощутимым влиянием панк-рока, имеет достаточно жёсткое, грубое, часто диссонансное звучание и исполняется на высокой скорости. Основой для трэш-метал стало стаккато барабанов и бас-гитары, что и послужило причиной названия. Независимо от американской сцены, в Германии благодаря группам Kreator, Sodom и Destruction развилась своя волна трэш-метал с некоторыми стилистическими отличиями.

Трэш-метал стал для своего времени прорывом в тяжёлой музыке и значительно повлиял на последующее её развитие, дав толчок появлению экстремальных жанров, таких как дэт-метал и блэк-метал. В рамках трэш-метала возник экстремальный подвид «грув-метал», представляющий собой более медленный, ритмичный и тяжёлый трэш с более жёстким вокалом и влиянием хардкор-панка. Pantera, Machine Head и Sepultura добились в нём наибольшей известности.

1980—1990-е: новые разновидности

Спид-метал и пауэр-метал

Жанр спид-метала поначалу был неотделим от трэш-метала, и обозреватели почти не разделяли их. Спид-метал находится на стыке традиционного хэви, трэш-метал и более позднего пауэр-метал. Название speed (скорость) жанр получил от скоростной игры музыкантов. Вокал и ритм спид-метал близки к трэшу, однако композиции намного более мелодичны. Для спида характерны короткие фрагменты соло между каждым куплетом. К спид-металу относят ранние работы таких групп, как Running Wild, Blind Guardian, Helloween, Rage, Motörhead, Iced Earth. Особенно прижился этот жанр в Германии. Из спид-метал в конце 80-х начала выделяться ветвь групп, исполняющих более мелодичную, жизнерадостную и доступную слушателю музыку с чистым высоким вокалом, построенную на квинтовых аккордах (англ. power chord). Жанр, получивший название пауэр-метал, отличается большой скоростью, мелодичностью, виртуозностью соло-гитар. Вокал в таких группах обычно чистый и высокий тенор, а в припеве часто вступает бэк-вокал. Этот стиль впервые появился на альбомах групп Helloween и Running Wild, и получил развитие в работах родственных Blind Guardian и Gamma Ray. К его развитию приложили руку финны Stratovarius, сделавшие звучание ещё более мелодичным.

В конце 90-х группы Nightwish, Rhapsody и Kamelot ввели в моду «симфонические» аранжировки песен с использованием клавишных и иногда — живых оркестров. Впоследствии симфонический пауэр-метал очень сблизился с появившимся в то же время симфоник-металом.

Пауэр-метал часто касается тематики фантастики и мифологии в текстах. Группы в этом жанре выпускают концептуальные альбомы (Sabaton, Carolus Rex) и даже серии альбомов со сквозными сюжетами («Сага об Алгалорде» Rhapsody), записывают совместные рок-оперы (Avantasia, Эльфийская рукопись). Средневековая эстетика пауэр-метал-групп выглядит более светлой и оптимистичной, включая в себя образы рыцарей, драконов и бардов, например у немецкой группы Grave Digger.

Экстремальный метал

В середине 80-х, исчерпав традиционные формы выражения (дисторшн и риффы, виртуозные соло), некоторые группы начали прибегать к радикальным экспериментам. Среди общих тенденций — маргинальность текстов, шокирующая графика обложек альбомов, применение новых технологий и приёмов игры на ударных («пулемётная» бас-бочка и техника «бласт-бит») и ввод новых, «брутальных» техник вокала (гроулинг и скриминг). Эта тенденция получила название «экстремальный метал», ярко представленный такими жанрами как дэт-метал и блэк-метал.

Дэт-метал

Дэт-ме́тал (англ. death — «смерть») — один из наиболее «тяжёлых» видов метала, появившийся в США, в конце 1980-х, в творчестве групп Possessed, Death, Morbid Angel, Obituary, Cannibal Corpse и других. Дэт является прямым «потомком» трэш-метала, но исполняется с ещё большей скоростью игры на ударных, зачастую с использованием экстремально скоростного бласт-бита, гитарный саунд ещё тяжелее и, что очень важно, в отличие от трэш-метала вокалисты используют «рычащую» манеру пения, известную как «гроулинг».

Тематика дэт-метала радикальна, на первых этапах в текстах и графике преобладали темы о сатанизме, антихристианстве, некрофилии, смерти и разрушении (Possessed, Death, Entombed, Hypocrisy и мн. др.). В дальнейшем дэт-металисты разделились на сторонников «художественной» могильной тематики с некоторым уклоном в мистику и ужасы (под влиянием шведской дэт-сцены, главным образом Grave) и сторонников «эмоционально-эпатажной» тематики с уклоном в психологические девиации (под влиянием главным образом американской сцены, таких групп, как Cannibal Corpse).

Почти с самого зарождения в жанре стали появляться инновационные релизы, как, например, Piece of Time (1989) группы Atheist, The Key (1990) группы Nocturnus и Human (1991) группы Death. В дальнейшем всё это выделилось в поджанр техничного дэта. Также, в конце 1980-х, образовался дэтграйнд (смесь дэт-метала с грайндкором), в основном, благодаря релизам британских групп Carcass, Napalm Death и Bolt Thrower.

В Европе, особенно в Скандинавии, в 90-е сформировалась сильная дэт-метал-сцена и поджанр мелодичный дэт-метал. От классического дэта он отличался большим разнообразием гитарных риффов, обилием и мелодичностью соло-партий, и иногда — использованием клавишных. Мелодичный дэт многое впитал от таких жанров, как спид-метал и пауэр-метал. Самые известные представители — At The Gates, Children of Bodom, Dark Tranquillity, In Flames, Arch Enemy.

Блэк-метал и ответвления

Блэк-ме́тал (англ. black — «чёрный») возник в Великобритании, Германии и Скандинавии, в середине 1980-х — преимущественно между 1981/82 и 1984/85 — на ранних альбомах групп Venom и Bathory, Sodom, а также, чуть позже, Bulldozer и других. Название жанру дал альбом Venom «Black Metal» (1982), который технически был ближе к трэш/спиду, Bathory же окончательно отточили новый стиль. Особое распространение блэк-метал получил в 1990-е в Норвегии благодаря группам Mayhem, Darkthrone, Burzum, Immortal, Satyricon, которые составляют волну т. н. «традиционного норвежского блэк-метал» и по сути являются первым настоящим (true) блэк-металом. Этот стиль характеризуется искажённым, режущим слух «сырым» звучанием, почти непрерывным, в отличие от дэт-метала, использованием бласт-бита и тремоло на электрогитарах. Вокал используется «брутальный», скриминг (крик) или, реже, гроулинг (рык). Атмосфера всегда очень мрачная.

Блэк-метал — один из самых идеологизированных подстилей метала. Популярными темами в блэк-метале являются сатанизм, мизантропия, оккультизм, язычество, нигилизм. Блэк-металлисты часто выступают в сценическом гриме (т. н. корпспэйнт — раскраска трупа) и/или сценических костюмах.

Поджанр симфо-блэк-метал сформировался в середине 1990-х с появлением симфоник-метала и ростом популярности его «симфонических» аранжировок. Симфо-блэк-группы добавляли в свою музыку клавишные и симфонические инструменты, записывались с певицами с «оперным» вокалом. Родоначальниками стиля стали Dimmu Borgir, Emperor и Cradle of Filth. Многие из симфо-блэк коллективов отошли от радикальной тематики и начали использовать темы фантастики, литературы ужасов или народной мифологии, особенно нордической. Другие поджанры — депрессивно-суицидальный, мелодик, эмбиент-блэк и другие.

Примерно в то же время большое количество групп в северной и восточной Европе начали эксплуатировать тему язычества в текстах и имидже, и фолклорные аранжировки в музыке, иногда почти полностью переходя в фолк-метал, но сохраняя рычащий вокал. Стили получали название викинг-метал или пейган-метал (языческий метал), в зависимости от тематики. Этот стиль зародился в поздних альбомах Bathory и Falkenbach, был развит Ensiferum, Finntroll, Moonsorrow, Turisas.

Прогрессив-метал

Из соединения прогрессивного рока и различных видов метала к концу 1980-х в творчестве групп Dream Theater, Queensrÿche развился прогрессивный метал. Его отличительные черты — сложная структура композиций, причудливые музыкальные размеры, неожиданные смены ритма, а также профессиональная техника игры на музыкальных инструментах. Для прогрессив-метала характерны довольно длинные песни и концептуальные альбомы. В 1990-е и 2000-е жанр получил развитие в творчестве Ayreon, Symphony X, Opeth. Как и пауэр, прогрессив-метал склонен к концептуализму в альбомах.

Дальнейшее развитие прогрессивной музыки породило такие экспериментальные разновидности прогрессива, как авангардный метал и постметал, в которых элемент метала является лишь одной из многих составляющих. Такие группы как Ulver и Arcturus, начинавшие как экстремальные метал-группы, впоследствии создали уникальные смеси метала с далекими от метал-музыки жанрами и инструментами.

1990—2000-е: смешение жанров

1990-е годы стали для метала периодом «кроссоверов» — смешения и взаимопроникновения с другими стилями музыки. В это время сформировалось много групп, сочетающих метал с классической симфонической музыкой, народной музыкой, готик-роком и другими традиционными жанрами.

Готик-метал

Готик-метал появился как ответвление в дум-метале в начале и середине 1990-х. К его появлению причастны дум-метал-группы Paradise Lost и My Dying Bride. Готик-метал представляет собой сочетание готик-рока и дет-дум-метала. Брутальный мужской вокал часто сочетается с чистым классическим женским в дуэтах, прозванных «красавица и чудовище», сопровождаемых медленными, тяжёлыми риффами. Встречается также и чистый мужской вокал. В середине и конце 1990-х эту линию развивали группы Lacrimosa, Theatre of Tragedy, Tristania, Malice Mizer, Lacuna Coil и другие, в 2000-х жанр был максимально развит такими коллективами, как Moi dix Mois, Type O Negative и D. Эстетика готик-метала отошла от постпанковой и приблизилась к более аристократической, в духе готических романов и викторианской эпохи.

Симфоник-метал

В середине 1990-х под влиянием готик-метала, дум-метала и прогрессив-метала сформировался жанр, объединяющий метал и классическую музыку. Симфо-метал-группы используют академический («оперный») вокал, хор, симфонические музыкальные инструменты или их имитацию с помощью синтезатора. Нередко симфо-метал-группы выступают с целыми оркестрами и множеством вокалистов с разными голосами. Основателем стиля считается группа Therion из Швеции, которая впервые полностью совместила традиционный метал с оркестром и оперным вокалом.

Жанр получил особое распространение в Европе. Многие группы, игравшие пауэр-метал (Nightwish, Rhapsody), готик-метал (Within Temptation, After Forever, Epica), фолк-метал (Turisas) начали использовать в своей музыке симфонические и клавишные аранжировки. На стыке с блэк-металом возник симфоник-блэк-метал (Dimmu Borgir, Cradle of Filth, Graveworm). К концу 2000-х симфоник стал одним из самых распространённых жанров метала в Европе, особенно в Скандинавии (Leaves' Eyes) и Центральной Европе (Edenbridge, Delain, Xandria).

Фолк-метал

Фолк-метал — жанр, смешивающий фолк-музыку и метал. В этом жанре к традиционному гитарному составу группы обычно добавляются народные инструменты: флейты, скрипки, аккордеоны и волынки.

Впервые подобный эксперимент продемонстрировали Skyclad в начале 1990-х, смешавшие кельтскую музыку с трэш-металом. Также к ранним представителям относят Amorphis, внедривших элементы народной музыки Финляндии в дэт-дум-метал.

В середине 1990-х в рамках жанра сложились локальные сцены. Немецкие фолк-метал-группы смешивали индастриал-метал (Neue Deutsche Härte) с использованием средневековых музыкальных инструментов (Subway to Sally, In Extremo, Tanzwut). В Израиле возник «ориентал-метал», содержащий элементы арабской музыки (Orphaned Land, Melechesh). В Ирландии возник келтик-метал (Cruachan, Primordial). В начале 2000-х новая волна групп из Скандинавии создаёт свой фолк-метал, смешанный с викинг/пейган-металом. Известные группы, играющие на стыке этих жанров, появляются в Финляндии (Finntroll, Korpiklaani, Moonsorrow, Ensiferum), Швеции (Otyg, Vintersorg), Норвегии (Trollfest).

1990—2000-е: Альтернативный метал

Метал оказал влияние на другие жанры тяжёлой рок-музыки, в частности, альтернативную сцену. В 1990-е, в особенности в США, появилось большое количество стилей, объединяющих альтернативную музыку и метал. Термин «альтернативный метал» очень неточен и обычно используется для описания групп с уникальным подходом к металу или в музыке которых сложно отделить метал от альтернативного рока. Отнесение «альтернативных» групп к металу является спорным моментом: одни обозреватели считают их разновидностью метала, другие — разновидностью альтернативного рока, только подвергшейся влиянию метала.

Ню-метал

Основной и самый популярный вид альтернативного метала, эти названия часто используются как взаимозаменяемые синонимы. Ню-метал (жаргонное Nu-metal — «новый метал») образовался в США в начале 90-х в результате смешения популярного в то время гранжа, хардкора, метала и впоследствии рэпкора. Тяжёлое звучание ню-метал-групп сочетается с использованием разного вида вокала, от чистого до скрима и рэпа, и аранжировками с использованием электронных инструментов. В состав некоторых ню-метал-групп входит диджей и несколько вокалистов, владеющих разными стилями пения; либо от основного вокалиста требуются такие же разносторонние способности. Ню-метал отказался от упора на мастерство гитариста, характерного для традиционного метала, и гитарные партии в нём просты и ритмичны. Тексты ню-метала, в отличие, от традиционных видов метала, лишены темы фантастики и ужасов, и посвящены личным переживаниям либо проблемам общества.

Группы Korn и Deftones считаются прародителями поджанра, а развили его Limp Bizkit, Slipknot, P.O.D. и др. Среди известных групп более позднего периода — System of a Down, Papa Roach, Ill Nino, Linkin Park и представляют собой более лёгкую ветвь ню-метал, сросшуюся с альтернативным роком и рэпкором. Tool сочетают альтернативный метал с прогрессивным. Жанр имел большой коммерческий успех в Америке и за её пределами. Исполнители ню-метал — среди немногих «тяжёлых» групп, чьи видеоклипы регулярно появляются в хит-парадах телеканала MTV.

Индастриал-метал

1990-е стали временем появления индастриал-метала — смеси метала и индастриала. Для него характерно использование риффов из хеви-метала, «индустриального» синтезатора и вокодера, сильно искажённого звука гитар и искажённого вокала. Такое сочетание появилось впервые в творчестве групп Ministry и KMFDM, Die Krupps, а также Роба Зомби. Наиболее известными современными представителями являются Fear Factory, Nine Inch Nails, Pain, Rammstein, Oomph!, Marilyn Manson. Жанр особенно прижился в Германии, где выделяют сцену Neue Deutsche Härte. Исполнители индастриал-метала склонны к эпатажу, вызывающему имиджу, сценическим шоу и скандальным видеоклипам. Так, Rammstein часто заигрывают с экстремальной сексуальностью, Мэрилин Мэнсон поддерживает «сатанинский» имидж, являясь атеистом, Роб Зомби посвятил своё творчество тематике ужасов и смерти.

Металкор

Металкор появился в конце 1980-х в США как смесь элементов хардкор-панка с трэш-металом. В наши дни ранний металкор называют кроссовер-трэшем. К его представителям относят D.R.I., Corrosion of Conformity, Cro-Mags. Дальнейшее развитие металкора связано с внедрением элементов хардкора в другие жанры метала. К представителям его относят Killswitch Engage, Integrity, Converge, Hatebreed. Однако наибольшую популярность металкор приобрёл с появлением металкор групп конца 90-х, начала 2000-х, таких как Caliban, Bullet For My Valentine, Darkest Hour, As I Lay Dying, Underoath и других. В звучание современного металкора вплёлся шведский звук, характерный для мелодичного дэт-метала. К поджанрам металкора относят маткор и дэткор, соответственно с сильным влиянием мат-рока и дэт-метала.

Культурный феномен

Метал-музыка стала культурным феноменом, распространившимся за пределы музыки. Тематика песен, философия, образ жизни и имидж музыкантов и их поклонников стали важным явлением современной культуры.

Тяжёлая музыка, с одной стороны, является частью современной массовой культуры, с другой стороны, позиционируется как противоположность ей. Многие группы, в особенности представители традиционных видов метала, добились большого успеха у массовой аудитории. Продажи дисков ведущих метал-групп, таких как Metallica, Iron Maiden, Judas Priest, Rammstein, Nightwish превысили много миллионов экземпляров, группы становились лауреатами музыкальных премий, таких как «Грэмми», и давали концерты перед многотысячными аудиториями. Их песни участвовали с успехом во многих хит-парадах, а их видеоклипы демонстрировал телеканал MTV. Метал имеет многомилионную аудиторию поклонников; метал-фестивали, такие как Wacken, Earthshaker, Tuska, ежегодно собирают десятки тысяч зрителей. Ему посвящены музыкальные издания (такие как Metal Hammer, Kerrang!, Rock Hard), художественные фильмы (This is Spinal Tap, Metalocalypse, Detroit Metal City) и документальные (A Headbanger’s journey, 4-серия («Never Say Die: Heavy metal») документального фильма о рок-музыке канала BBC «7 поколений рок-н-ролла»), фан-сайты и индустрия фанатской символики. Метал — предмет изучения культурологов и социологов, его история и основы композиции преподаются в некоторых музыкальных колледжах.

В то же время метал, как и большая часть рок-музыки, идейно противопоставляет себя поп-культуре. Многие фанаты метала осуждают коммерциализацию групп, с неодобрением смотрят на их вовлечение в шоу-бизнес. Доля металлической музыки в эфире радиостанций и телеканалов очень невелика, и ограничивается узким кругом самых популярных и относительно «лёгких» групп. Некоторые экстремальные группы сознательно предпочитают оставаться в андеграунде, отказываясь от премий и иногда даже не давая концертов (например, Darkthrone).

Пика своей популярности метал достиг в 1980-е. В разное время он уступал в популярности панк-року, новой волне, гранжу или альтернативному року, но в отличие от них не переживал скачков и падений, сохраняя достаточно обширную армию фанатов. По словам авторов документального фильма BBC «Seven Ages of Rock», «Хэви-метал никогда не бывает модным, но никогда не выходит из моды».

Тексты и тематика

Большинство металлистов пишут тексты на английском языке. Даже те группы, для которых этот язык не родной (немецкие, скандинавские), прибегают к нему, чтобы слушателям были понятны их песни. Тем не менее, песни на родных языках разных стран не так уж редки. Большинство русских, польских и японских, а также испанских и латиноамериканских групп поют на родных языках, ориентируясь на местную публику. Исполнители германского индастриала и фолка отдают предпочтение немецкому. Есть даже отдельные группы, которые поют не на английском или родном, а на каком-либо иностранном или «экзотическом» языке. Например, финская группа KYPCK поёт по-русски, у Summoning есть песни на языке Толкиновских орков, а группа Therion пишет песни на любых языках, включая древнешумерский.

Для текстов метал-композиций характерны отвлечённость, обращение к аллегорическим, фантастическим темам, зачастую эскапизм, патетичность. Метал тесно связан с ницшеанской философией. Подобно Ницше, многие металлисты провозглашают культ сильной личности, отвергают обывательский образ жизни, идеализируют мужественных героев, бунтарей, средневековых воинов. Музыкальный критик Андрей Горохов назвал эту особенность «ницшеанско-вагнерианским комплексом».

Тексты металлистов менее привязаны к личности и эмоциям автора и исполнителя, чем у групп в других жанрах рок-музыки. Нередко песня подаётся от имени не исполнителя, а героя песни — исторической личности, мифического или вымышленного персонажа, который может быть даже отрицательным. Тексты в метале часто тяготеют к эпосу, зачастую более последовательны и связны, чем отвлечённая лирика групп в других жанрах. Сюжетные песни по мотивам книг, концептуальные альбомы и рок-оперы в метале являются обычным делом.

Метал-группы самых разных жанров часто обращаются к фантастике, мифологии, литературе ужасов. Вместе с тем, немалая часть текстов метал-групп обращается к более традиционным для рок-музыки материям: личная жизнь, свобода, война. Между поджанрами метала есть характерные различия в тематике текстов. Так, для дэт-метала типичны темы войны, насилия и смерти, для дум- и готик-метала — темы меланхолии и мистики, для блэк-метала — оккультные темы, хэви-метал и пауэр-метал часто обращаются к истории и фэнтези. Трэш-метал имеет наименее отвлечённую тематику, обычно посвящённую проблемам общества, и в этом схож с панк-роком и хардкором.

Романтизация войны и насилия делает многие метал-группы объектом критики прессы. Но, несмотря на внешнюю агрессивность, лирика метал-групп является скорее элементом стиля и имиджа, а не призывом к насилию; сами музыканты и их поклонники, как правило, относятся к таким текстам с должной иронией.

Метал и фантастика

Метал-группы самых разных жанров часто обращаются к творчеству писателей-фантастов, таких как Говард Лавкрафт или Джон Толкин. Другим источником вдохновения является мифология, легенды, религиозные и мистические труды: Библия (в особенности «Апокалипсис» Иоанна Богослова), Старшая и Младшая Эдды, легенды о рыцарях Круглого Стола. Чаще всего фантастическая тематика встречается в текстах пауэр-металлических и хэви-металлических групп, также она присуща группам прогрессивного, симфонического и дум-метала.

Мистика и хоррор были первыми и основными фантастическими темами в метале. Группа Black Sabbath сделала себе имя на песне-страшилке, в которой что-то ужасное преследует лирического героя. Iron Maiden и Judas Priest развили ту же тему. Талисман Iron Maiden, зомби Эдди, которого группа начала использовать на концертах и в оформлении альбомов, наглядно иллюстрировал стиль ироничного ужастика. Впоследствии многие группы в самых разных жанрах создавали песни и даже концептуальные альбомы на тему литературы ужасов, конца света, книг Лавкрафта и Стивена Кинга, истории доктора Фауста, графа Дракулы и графини Батори. Среди работавших над этой темой — Cradle of Filth (концептуальные альбомы Midian, Dusk… and Her Embrace, Cruelty and the Beast), Rob Zombie, King Diamond, Dimmu Borgir. Lordi известны своими пародиями на тему ужасов.

Black Sabbath - «Black Sabbath»

«Что это стоит передо мной?
Фигура в чёрном указывает на меня.
Быстро поворачиваюсь и бегу прочь,
Поняв, что он выбрал меня.
O, нет!»

Judas Priest - «Painkiller»

«Планета опустошена
Человечество на коленях
С небес спускается спаситель
В ответ на их молитвы,

Сквозь громовые тучи,
Извергая стальные стрелы.
Зло гибнет под его
Смертоносными колёсами».

Средневековье и старинные легенды фигурировали ещё в песнях Rainbow, Led Zeppelin и Uriah Heep, а группа Manowar взяла имидж средневековых воинов на вооружение, полностью посвятив воинской эстетике своё творчество. Они же одни из первых обратились к скандинавской мифологии, быстро ставшей одной из популярнейших тем в метале. Впоследствии многие скандинавские группы обращались к культуре предков, появились целые направления на тему языческих верований и эпосов. Такие группы как Therion, Finntroll, Amorphis, Bathory основывают своё творчество на мифологии.

Тема фантастической литературы остаётся популярной в метале. Песни по книгам в жанрах фэнтези и научной фантастики, концептуальные альбомы и рок-оперы стали частым явлением. Особой популярностью пользуется творчество Джона Толкина, число песен и альбомов по которому сравнимо с числом работ по Лавкрафту Blind Guardian с концептуальным альбомом Nightfall in Middle-Earth являются самым известным образцом . Группы Summoning и Battlelore полностью посвятили своё творчество книгам Толкина (см. также: Музыка по Толкину). Другие группы пишут сценарии к своим альбомам сами, не привязывая к чужому творчеству. Rhapsody и Bal-Sagoth создают циклы сюжетных альбомов в жанре фэнтези, Ayreon — в жанре научной фантастики. Много известных метал-музыкантов приняли участие в записи рок-оперы Avantasia.

Метал и религия

Взаимоотношения тяжёлой музыки и организованной религии всегда были сложными. Вызывающие тексты некоторых метал-групп, их имидж и эстетика часто раздражали консервативную общественность, и в том числе, религиозных деятелей. В прессе периодически появляются статьи, обвиняющие метал в пропаганде сатанизма, суицида и насилия. В свою очередь, многие известные музыканты имеют ярко выраженную антирелигиозную позицию. В то же время, существует немало примеров мирного сосуществования и даже взаимодействия религии и метала.

Тексты таких групп, как Black Sabbath и Iron Maiden вызывали неприятие у религиозных общин, в первую очередь протестантских. В лирике этих групп содержались упоминания дьявола, описания мистических ужасов, «чертовщины». Религиозные критики сравнивали рок-концерты с чёрными мессами. Однако сами музыканты, как правило, не были членами каких-либо оккультных обществ и рассматривали мистику в своем творчестве как часть шоу. Многие из них были верующими христианами.

С появлением экстремальных форм тяжёлой музыки появилась и новая идеология. Исполнители блэк-метала, в отличие от представителей других жанров, действительно были носителями радикальной идеологии, противниками христианства. Однако, отрицая традиционные религии, музыканты блэк-метала становились сторонниками и даже проповедниками новых религиозных течений: сатанизма, неоязычества. Особенный размах эта тенденция приобрела в Скандинавии, где из исполнителей и поклонников блэк-метала сформировался т. н. «внутренний круг», занимавшийся поджогами церквей и нападениями на нейтральных металлистов, которых члены «внутреннего круга» считали «позёрами». Среди участников таких нападений были представители влиятельных групп: Burzum, Mayhem, Gorgoroth. Многие из них получили тюремные сроки за свои действия.

В отличие от блэк-метала, в других жанрах не сформировалось религиозной идеологии. Более того: многие группы в своих текстах заявляли о неприятии любой организованной религии как таковой, традиционной или нет. Любая религия, с их точки зрения, есть средство управления массами. В особенности часто эта тематика встречалась в произведениях групп трэш-метала. Среди отрицавших саму идею религии — Slayer, Rage, и др.

Существует также немалое количество исполнителей, чьи тексты содержат положительный взгляд на христианство. Существует поджанр христианский метал, исполнители которого — верующие, воцерковлённые христиане — исполняют песни о вере и Боге. Например, редким представителем христианского метала является отец Чезаре Боницци, монах-капуцин, исполняющий хэви-метал. Лютеранская церковь Финляндии позволяет исполнять метал с христианскими текстами в храмах. Даже внутри блэк-метал возник протестный поджанр христианского блэк-метала. Кроме того, многие исполнители из жанров, не относящиеся к христианскому металу, являются христианами. В текстах песен и в интервью в симпатии к христианству признавались музыканты Dream Theater, Megadeth, Blind Guardian, Nightwish, Lacrimosa. В особенности это распространено в России, где практически не было антагонизма между рок-музыкой и религией: многие группы, например, Легион и Чёрный Кофе, поют открыто христианские тексты.

На востоке, особенно в исламских странах, антагонизм общественности и тяжёлой музыки значительно сильнее. Многие группы и стили здесь просто запрещены. Так, все альбомы Metallica, прошлые или будущие, запрещены к выпуску в Иордании. Вызывающе антирелигиозная обложка альбома Slayer привела к его запрету в Индии. В Малайзии полностью запрещён блэк-метал.

Метал и имидж

Метал породил субкультуру своих поклонников — т. н. металлистов. Исполнителям и поклонникам метала присущ особый стиль одежды. Хэви-метал-группы 80-х, такие как Iron Maiden и Manowar выступали в обтягивающих трико и майках без рукавов, и, по примеру рокеров и хиппи 1960-70-х, отращивали длинные волосы. Однако более традиционным стал впоследствии имидж, включающий в себя кожаные куртки и штаны, металлические цепи и заклёпки, а также чёрные майки с символикой метал-групп. Первопроходцем во внедрении кожаных аксессуаров в среду металлистов считается вокалист Judas Priest Роб Хэлфорд. Этот имидж был подхвачен другими группами, такими как Manowar, Slayer, Ария, HammerFall и др.

Влияние на моду металлистов оказали и байкеры — движение мотоциклистов, близкое металлистам. В частности, тем и другим свойственны татуировки. Многие метал-группы воспевали мотоциклы и быструю езду, как символ свободы, силы и независимости. В свою очередь, метал стал самым популярным жанром музыки среди байкеров.

«Коза», жест двумя пальцами руки, стала постоянным атрибутом концертов тяжёлой музыки. Её ввёл в употребление Ронни Дио, вокалист Black Sabbath. В древности этот жест использовался суеверными, чтобы отпугивать злых духов, но в среде металлистов стал знаком одобрения, приветствия исполнителю.

Многие группы сопровождают свои выступления сценическим шоу. Для метал-концертов нередко строятся огромные и дорогие декорации, применяется сложная пиротехника, используются статисты в костюмах (например, реконструкторы-фехтовальщики). Сами музыканты могут выступать в сценических костюмах, гриме или даже масках (как это делают Lordi, GWAR или Slipknot).

Региональные сцены

Музыка «металлических» жанров распространена практически во всех странах Земли, но наиболее крупные сцены сформировались в северной Европе (Британия, Германия, Скандинавия), Северной Америке (США, Канада) и Австралии. Во всех странах Запада существуют развитые региональные сцены, так же как и в России, Бразилии и Японии. На Ближнем Востоке, за исключением Израиля и Турции, тяжёлый рок менее развит из-за цензурных ограничений.

Европа

Великобритания

Металлическая музыка появилась именно в Великобритании, и эта страна по-прежнему имеет одну из крупнейших метал-сцен современности. В Англии появились большинство рок-групп, создавших на основе английского психоделического рока под сильным влиянием традиционной и эстрадной американской музыки (рок-н-ролла, блюзов и джаза) «классический» «хард-н-хэви»: Deep Purple, Led Zeppelin, Nazareth, Uriah Heep, Black Sabbath.

Некоторое влияние на британский «хард-н-хэви», по мнению критиков, оказала также классическая европейская музыка великих композиторов прошлого.

«Классика» британского «хард-н-хэви» и английской психоделии получила неожиданное развитие в ранних работах Black Sabbath — первые альбомы данного коллектива, наряду с ранними работами американцев из Pentagram, стали прообразом дум-метал как жанра. Эти идеи были продолжены такими последователями британского традиционного дума, как Pagan Altar и Witchfinder General. В дальнейшем это звучание стало одним из эталонных для ряда различных поджанров дума.

Здесь же, под влиянием волны панк-рока и на базе классики «хард-н-хэви», сформировалась «Новая Волна Британского Хеви-Метал»: Judas Priest, Iron Maiden, Saxon, Motörhead. Многие американские группы, такие как Manowar, также были сформированы и записывались в Англии, где условия были более выгодны.

Британцам также принадлежит первенство в формировании фолк-направления в метале — в 1990-х годах группа Skyclad, смешивая в своей музыке трэш-метал и кельтский фолк, создала такой жанр, как келтик-метал.

На данный момент в Англии существуют группы, исполняющие практически все виды метала. В особенности развиты традиционные для Британии дум-металлическая и готик-металлическая сцены (Paradise Lost, My Dying Bride, Anathema), симфо-блэк-метал (Cradle of Filth, Bal-Sagoth).

Германия

Германия в истории развития «тяжёлого» жанра играла довольно важное и заметное значение. Как и в Британии, в Германии была развита своя школа психоделического рока — краут-рок. Краут-рок послужил той платформой для ранних немецких металических групп, что и английская психоделия в Англии. Одна из самых примечательных хард-н-хэви команд Германии, Scorpions, в начале своего творческого пути опиралась именно на немецкую психоделию в лице краут-рока.

Scorpions часто рассматриваются, наряду с первыми британскими коллективами, как пионеры хард-рока и хэви-метал. Scorpions были образованы даже раньше, чем первые британские «классические» хард-н-хэви-группы — в 1965 году, но записать первый свой альбом им удалось лишь в 1972 году, когда англичане уже выпустили многие свои значимые для «тяжёлого» жанра работы. Тем не менее, «Скорпам» приписывают новаторство во введении в «тяжёлый» жанр баллад, основанных на европейском мелодизме германской фольклорной и классической европейской музыки.

Следующей значимой для немецкой метал-сцены группой следует считать образовавшихся в 1971 году Accept, которых нередко рассматривают как предтечу спид- и пауэр-метала. В 70-е годы Accept вели преимущественно концертную деятельность, и лишь в 1978-м группа приступает к студийной работе, а в 1979-м году выходят их первые пластинки.

В 80-х на немецкой сцене зародились мелодичный спид- и пауэр-метал и впоследствии распространились по всему миру. Группы Running Wild, Rage, Blind Guardian, Helloween, Gamma Ray ответственны за его появление и развитие и породили множество последователей в других странах.

В другую сторону развили спид-метал-группы Kreator, Sodom и Destruction, создавшие немецкую трэш-метал-сцену.

Не менее известной стала сцена Neue Deutsche Härte — «новая немецкая тяжесть», к которой относят группы индастриал-метала, исполняющие песни на немецком языке. Такие ансамбли, как Rammstein, Oomph! и KMFDM добились успеха за пределами Германии. Широко развит также немецкий фолк-метал. Немецкий готик-метал представлен поздним творчеством Garden Of Delight и несколькими менее известными коллективами.

Скандинавия

Скандинавия, в широком смысле этого слова, имеет самую самобытную и специфическую метал-сцену на планете. «Лицом» шведской тяжёлой сцены стал «шведский дэт», Норвегии — «норвежский блэк».

Швеция

Ингви Мальмстин — один из основоположников неоклассического металла в мире, и глэм-метала, хард-рока, пауэра в Швеции. В 1976 году Ингви Мальмстин организовал свою первую группу Powerhouse, а в 1978 году — Rising Force. Название группы возникло под влиянием второго альбома Rainbow «Rising», выпущенного в 1976 году и на тот момент являвшегося его любимым альбомом.

Одной из первых известных хард-н-хэви-групп Швеции стали Europe, образованные в Стокгольме в 1979 году под названием Force, вокалистом Джоуи Темпестом и гитаристом Джоном Норумом. Europe приобрели всемирную известность в 80-х годах XX века, после выпуска их третьего альбома The Final Countdown (1986), ставшего очень успешным коммерчески — только в США было продано свыше трёх миллионов копий. С 1986 по 1992 год группа продала более 20 миллионов копий альбомов по всему миру и, таким образом, заняла 4-е место в списке наиболее удачных проектов из Швеции.

Швеция имеет развитую сцену дум-метала и причастна к созданию такого жанра, как эпик-дум. Благодаря усилиям шведских думеров из Candlemass во второй половине 80-х дум-метал стал выходить из андеграунда и был наконец-то замечен критиками и общественностью. Представители шведского дума: Candlemass, Tiamat, Therion, Lake of Tears, Katatonia.

Традиционный шведский дэт стал зарождаться здесь в самом конце 80-х, и отличался уникальным звуком, с гитарами, настроенными ниже чем обычно. Так же как и в США, первые шведские дэт-группы записывались в одной студии — Sunlight studios (англ.) под руководством Thomas’a Skogsberg’a. Шведское звучание стало одним из распространённых стандартов в дэт-метале и вызвало массу последователей и экспериментаторов на основе низко настроенных гитар. Представители: Grave, Entombed, Dismember, Edge of Sanity (ранние).

Свои самобытные черты имеет шведский мелодичный дэт-метал, т. н. «Гётеборгской школы»: (At the Gates, In Flames, Dark Tranquillity, Arch Enemy, Hypocrisy, Amon Amarth).

Помимо перечисленных сцен, здесь так же присутствует небольшая сцена блэк-метал: (Bathory, Marduk, Dark Funeral).

Норвегия

Норвегия специализируется на блэк-метале: «Истинный Норвежский Арийский Блэк-Метал» (True Norsk Arysk Black Metal) стал маркой этой страны. Здесь образовались группы Burzum, Darkthrone, Immortal, Emperor, Mayhem, Gorgoroth, Satyricon, Dimmu Borgir.

Другим направлением метал-музыки Норвегии является готик-метал: Theatre of Tragedy, Leaves' Eyes, а также Sirenia, Tristania, The Sins of Thy Beloved и др.

Другие страны скандинавского региона

Дания и Исландия на метал-сцене представлены значительно меньше, хотя и здесь есть такие известные группы, как Falkenbach, King Diamond, Artillery, исландцы Solstafir и Svartidauði и др. С формально независимых Фарерских островов происходит известная группа Týr.

Финляндия

Финский метал очень разнообразен, здесь нет явно преобладающих жанров.

Тем не менее, финнам приписывают создание экстремального поджанра дума — фьюнерал-дум (Thergothon, Skepticism).

Здесь так же исполняют мелодичный пауэр- / симфо-метал (Stratovarius, Nightwish, Sonata Arctica), хеви-метал (Kotiteollisuus, Timo Rautiainen & Trio Niskalaukaus, Teräsbetoni, Lordi), готик-метал (Entwine, Tears Of Magdalena, Charon), фолк-метал (Finntroll, Ensiferum, Amorphis, Turisas, Korpiklaani), дум-метал (Lyijykomppania, Swallow the Sun, Reverend Bizarre, Thergothon, KYPCK), мелодичный дэт-метал (Children of Bodom, Norther, Kalmah, Wintersun, Eternal Tears of Sorrow), блэк-метал (Barathrum, Catamenia, Horna) и треш-метал (Mokoma, Stam1na).

СССР, Россия и СНГ

СССР

В СССР первые тяжёлые группы появились ещё в самом начале 1980-х. Родина советского «метала» — Москва, где сформировались и впервые выступили большинство из первых и самых популярных групп, игравших в этом стиле — Легион, Ария, Коррозия Металла, Э.С.Т., Чёрный Кофе, Чёрный Обелиск, Круиз, Мастер. Среди ленинградских групп, игравших подобную музыку, известность получили лишь Август и Фронт. В 1986 году был проведён фестиваль «Рок-панорама 86», где выступили несколько «тяжёлых» исполнителей, в частности группа «Круиз». В это же время была открыта Московская рок-лаборатория, приютившая несколько популярных групп, игравших метал, в частности группы Чёрный Обелиск и Коррозия Металла. В 1987 году государственная фирма грамзаписи «Мелодия» выпустила первые альбомы советских метал-групп Ария и Чёрный кофе.

Наиболее выдающихся результатов добились советские глэм-металлисты Gorky Park — благодаря растущему на Западе интересу к Советскому Союзу после падения железного занавеса, Gorky Park вскоре завоевали широкую известность в США. Сингл «Bang» попал в «Топ-15» на американском MTV и продержался там два месяца, добравшись до 3 строчки. Сингл «Try to Find Me» добрался до 81 позиции в Billboard Hot 100, сделав Gorky Park первой русской группой, попавшей в национальный американский чарт. Сам же дебютный альбом добрался до 80 строчки в Billboard 200, за три недели с начала продаж тираж которого превысил 300 тысяч копий.

Россия

С падением Советского Союза большую популярность не только в России, но и в странах СНГ приобретают хэви-метал-группа «Ария» и трэш-метал-группы «Мастер» и «Коррозия металла». В связи с этим такие направления как хэви- и трэш-метал получают в России и странах СНГ наибольшую влиятельность и вес в местных «тяжёлых» сценах.

Глэм-метал, наоборот, несмотря на бешеный успех и признание в мире группы «Gorky Park», особого интереса и развития в России не получил. В 1992 году «Парк» записывает и выпускает в США свой второй альбом «Moscow Calling». Проигнорировав американский чарт, пластинка всё-таки сумела завоевать немалую популярность, продавшись в мире тиражом в полмиллиона копий. Бешеную популярность диск получил в Дании, получив там платиновый статус. В Европе этот диск представляла фирма «BMG», в Скандинавии — «CNR», в Японии — «Crown», в Юго-восточной Азии — «Pony Cennen», в России — «Союз». К середине 90-х «Gorky Park» значительно сбавили обороты, и тихо угасли, отойдя от глэма к экспериментальному року.

В середине-конце 90-х в столицах России начинает формироваться отечественная сцена пауэр-метала: «Archontes», «Эпидемия», «Catharsis», «Arida Vortex».

В самом начале XXI века в России наблюдался рост числа групп, играющих в стилях металкор и ню-метал: «Amatory», «Stigmata» и пр.

С проникновением в Россию интернета российская метал-сцена сильно трансформировалась — появились множество молодых радикальных сцен по всем регионам России, российский метал перестал быть сугубо «столичным». Наибольшее влияние в этот период на российский метал оказали блэк- и дэт-направления, потеснив традиционные для России хэви-, трэш- и ню-метал-сцены.

В 00-е годы из-за роста популярности двух разных течений: норвежский блэк-метал и славянское язычество, возникает большое количество групп в жанре пэйган-метал: «Темнозорь», «Butterfly Temple», «Аркона», «Северные Врата», «Radigost» и др.

Беларусь

Известные метал-группы Белоруссии также, в основном, относятся к паган-метал: Gods Tower, Камаедзіца, Znich, Apraxia,Asguard . Многие белорусские группы исполняют блэк- и дэт-метал, помимо английского языка активно используется русский, у многих групп есть песни на белорусском языке.

Украина

На Украине наибольшую известность получили группы в жанре блэк-метал: Nokturnal Mortum, Dub Buk и т. п.

Казахстан

В Казахстане крепки традиции хэви- и пауэр- метал. Зачастую местный метал образуется за счёт смешения этих стилей, типичные представители этой сцены Holy Dragons, одна из старейших хэви/пауэр-метал-групп Казахстана, образованная здесь ещё в середине 90-х годов прошлого века. В 00-х годах появилось ещё несколько молодых команд — Plastilinovy Jinn, Баланс Одного, Lithium, Сердца и Моторы.

Другой областью экспериментов казахстанских металистов стали дум- и готик- направления, порой с уклоном в область авангарда, смешения дэта, дарка, симфо-блэка: Thriumvirath, Lake Of Silent Terror.

Таджикистан

Red Planet — ориентал-метал-группа из Душанбе, была образована в 2010 году и продолжает свою деятельность..

Узбекистан

В Узбекистане большой любовью пользуются такие направления, как дум, готик, симфо. Группы эти здесь малочисленны, и представлены главным образом андеграундом:

Iced Warm — готик/дарк-метал-группа из Ташкента, была образована в 2004 году. За время своего существования выпустила несколько альбомов — демо, каверы и полноформат. Активна до сих пор.

Другие европейские страны

Более или менее развитая метал-сцена есть почти в любой европейской стране. В южной Европе популярность метала значительно ниже, чем в северной, но при этом многие популярные группы сформированы именно в «нетрадиционных» странах и добились популярности как в своей стране, так и на севере.

Для страны с небольшой площадью и населением, Голландия имеет очень насыщенную метал-сцену. Львиную её долю составляют группы, исполняющие симфоник-метал и готик-метал с женским вокалом: это After Forever, Within Temptation, Epica, Delain, The Gathering. Аналогичный уклон наблюдается и в австрийской и швейцарской музыке благодаря группам Lacrimosa, Dreams of Sanity, Edenbridge, Visions of Atlantis, Lunatica.

Италия, которая не считается традиционным «центром» тяжёлой музыки, тем не менее, породила ряд популярных групп в самых разных жанрах. Среди них — Theatres des Vampires, Rhapsody, Lacuna Coil, Graveworm, Raintime, Novembre, Disarmonia Mundi.

В Польше, несмотря на колоссальное влияние католической церкви в стране, очень сильная дэт- и блэк-метал-сцена — Vader, Behemoth, Vesania, Graveland.

Традиционный метал характерен для испанской сцены: Mägo de Oz, Dark Moor, Tierra Santa. В Португалии благодаря группе Moonspell развились готик-метал и дум-метал. Известные группы из Греции — Rotting Christ, Septicflesh, Astarte — исполняют в основном экстремальные стили (блэк, дэт).

В Венгрии преобладает пауэр- и прогрессив-метал: Ossian, Tűzmadár, а также есть блэк-метал-сцена: Туман, Tormentor.

Америка

Северная Америка. США и Канада

Северо-американская сцена своеобразна и резко отличается от большинства европейских. Хотя в США существуют традиционные хэви-метал-группы, такие как Manowar, Savatage и Black Label Society, здесь всегда преобладал более лёгкий и артистичный глэм-метал. К глэм- и хэйр-металу часто относят почти все популярные хард-рок группы Америки (Kiss, Alice Cooper, Bon Jovi, Guns N’ Roses, Aerosmith, W.A.S.P., Mötley Crüe, Twisted Sister и многие другие). Кроме того, в южных штатах сильно влияние блюза, кантри и латиноамериканской музыки, что создаёт смешения метала и хард-рока с такими жанрами, как саутерн-рок, например, у Black Label Society и ZZ Top.

В 80-е именно в США получили развитие самые немелодичные жанры: здесь расцвели трэш-метал (Metallica, Megadeth, Slayer, Anthrax, Pantera) и брутальный дэт-метал (Cannibal Corpse, Nile). Канадская сцена в этом отношении аналогична, её представители прославились в трэш- и спид-метале (Exciter, 3 Inches of Blood, Annihilator, Voivod), дэт-метале (Kataklysm, Cryptopsy). Особняком стоят гранды канадского хард-рока Rush. Американское понятие о пауэр-метале сильно отличается от европейского, здесь этим словом называют группы, которые в Европе причислили бы к спид-металу, хэви-металу или даже трэш-металу (Iced Earth, Manilla Road, Virgin Steele).

Американский метал также пережил сильное влияние других жанров, популярных в Новом Свете: гранжа, хардкора, альтернативы, фанка и хип-хопа. Поэтому США производят большую часть альтернативного метала, здесь зародились ню-метал (Slipknot, Korn, System of a Down) и другие жанры, сочетающие метал с разновидностями панка и альтернативы.

Кроме того, немалая часть самых влиятельных прогрессив-метал-групп (Dream Theater, Queensrÿche, Trans-Siberian Orchestra, Symphony X) происходят из Америки. Есть здесь и группы, играющие в типично «европейском» стиле, например, Manowar и Kamelot.

Латинская Америка

Бразилия — региональный центр тяжёлой музыки в Южной Америке. Здесь появились группы Sepultura, Overdose, Chakal, Ratos de Porão, Sarcófago и другие. Пауэр-метал здесь представлен группой Angra. Бето Васкес развивает пауэр-метал в Аргентине.

Австралия

Тяжёлый рок в Австралии появился очень давно, ещё в начале 70-х, и ветеранами австралийской тяжёлой музыки по праву можно считать хард-рок/хэви-метал-группу AC/DC. Вместе с такими группами как Deep Purple, Led Zeppelin, Uriah Heep, Black Sabbath, Scorpions, Judas Priest и Motorhead AC/DC часто рассматриваются как пионеры хард-рока и хеви-метала.Австралия имеет малоизвестную в России, но разнообразную и популярную на родине метал-музыку в англо-американском духе. Австралийцы играют в самых разных жанрах, но преобладают хэви- и трэш-метал.

Азия

Япония

В Японии развилась крайне своеобразная по стилю сцена, большинство групп смешивает различные стили музыки, в основном распространённые в США. Обычно группы японского метала отличаются более мелодичным подходом к стандартным направлениям метала, хотя группы, делающие упор именно на тяжесть, тоже существуют. В основном распространены неоклассик-метал (Galneryus, Versailles, Hizaki, Raphael), альтернативный метал и металкор (DELUHI, Sadie, Dio - Distraught Overlord, Screw, Nightmare, Dir en grey). Кроме того, Япония имеет самую развитую сцену готик-метала. Самыми известными представителями этого жанра являются Moi dix Mois, D, Gram∞Maria, Asriel, Taia, Secilia Luna, Exist†Trace и другие. Но до сих пор популярны и глэм/хэви/спид/трэш-метал-группы, образованные в 80-х и 90-х годах, и группы в их ключе — X Japan, COLOR, Sex Machineguns, SPINALCORD, The Piass, Onmyo-Za, NoGoD и другие. Также в последнее время начала развиваться японская сцена экстремального метала: блэк-метал и его поджанры (GallHamer, Sigh, Tyrant, Magane, Kadenzza), а также мелодик- и модерн-дэт-метал (UnsraW, Blood Stain Child, Lost Eden, Serpentis). Дум-метал не получил большой популярности в Японии, его играют лишь немногочисленные группы. Чаще всего это дум/дэт-метал (например, UnsraW (ранее творчество)). Японские рок-группы славятся экстравагантным имиджем (Visual kei), развившимся из глэм-метала, но разделившимся на несколько направлений и охватившим практически все поджанры метала.

Японская метал-сцена была хорошо освещена в фильме «Глобальный метал».

Китай, Тайвань

В Китае и Тайване метал-сцена имеет некоторые ограничения в связи с "разногласиями" с коммунистическим курсом страны и национальными традициями, но тем не менее она там есть, развивается и не преследуется так жёстко, как например, в Северной Корее или Иране и различных мусульманских странах. Наиболее знаковые проекты этого региона — Tang Dynasty (фолк/хэви-метал), Seraphim (симфо/пауэр-метал), Voodoo Kungfu (дэт-фолк-метал, прогрессив-дэт-метал), Twisted Machine (Nu Metal/Rapcore/Alternative).

Особенностью «китайского» метала является его симбиоз с национальными традициями, многие коллективы этого региона часто смешивают местную этническую музыку с различными стилями метала, экспериментируют с мелосом, южно-восточной пентатоникой, вводят в тяжёлую музыку экзотические для неё инструменты.

Верность традициям прослеживается и в тематике песен — Ли Нань (Voodoo Kungfu) много путешествовал по Тибету и Внутренней Монголии, что довольно заметно отразилось на его лирике. Тексты группы пронизаны мистическими языческими смыслами, а их перформансы часто похожи на некое шаманство.

Симфо-металическая «Seraphim», несмотря на преимущественно европейский саунд, в лирике также демонстрируют тягу к восточной культуре и духовности, любовь к природе и жизни вообще.

Другой особенностью следует отметить традиционную любовь южноазиатов к классической музыке — в связи с чем такие направления метала как симфо-метал здесь получили значительное количество поклонников.

Китайские группы фигурировали в тематическом фильме «Глобальный метал». Их представляли Кайсер Ку из Tang Dynasty и Нон Ёнг из Ritual Day.

Индия, Шри-Ланка, Сингапур, Таиланд

Метал-сцена Индии бурно развивается. Распространение здесь получили такие жанры как различный дэт и блэк-метал (Demonic Resurrection (англ.), Cry, Exhumation (Ind)), а также прогрессивный метал (Amogh Symphony, Skyharbor). Есть также развитая трэш-сцена (Kryptos (band) (англ.), Artillerie и т. д.). На Шри-Ланке имеется преимущественно экспериментальный метал, например Raaksha. В Сингапуре также имеется одна из самых развитых сцен в Южной Азии. Одна из самых заметных и легендарных групп этого региона — Rudra, родом оттуда.

В фильме «Глобальный метал» индийскую метал-сцену представляли Sahil Makhija (Demonstealer, Demonic Resurrection), Prashant Shah (Exhumation), Nolan Lewis (Kryptos), Anant Dwivedi (Prakalp), Vincent Pereira (Prakalp), Sai Prabhakaran (Souled Out).

Израиль

Израиль породил новый вид метала — так называемый «восточный метал». Он сам является поджанром фолк-метала, но в нём преобладает восточная музыка. Тематика песен — как правило, восточная мифология (мифология Междуречья, Ассирии, Персии), иногда встречаются библейские мотивы. Ярчайшие представители восточного метала — Orphaned Land, Melechesh и Salem.

В документальном фильме «Глобальный метал» израильскую метал-сцену представляли Kobi Farhi из Orphaned Land, Eran Segal и «Evil» Haim из Whorecore, Butchered из Arallu, Nir Nakav из Salem, Yotam «Defiler» из Prey for Nothing.

Другие азиатские страны

Принято считать что тяжёлая музыка популярна только в Европе и Америке. Однако в последнее время наблюдается бурное развитие метал-сцены во всех частях света, в том числе и в Азии. В большей степени это обусловлено появлением альтернативных стилей тяжёлого рока, таких как металкор, индастриал и ню-метал.

Япония, представляющая самую разнообразную метал-сцену, так или иначе повлияла на популяризацию метала во всей Восточной Азии. В частности в Южной Корее ныне существует масса различных рок-команд, которые исполняют музыку в самых разных стилях. От поп-рока до блэк-метала. Особую популярность в Южной Корее метал музыка получила благодаря Со Тхэджи, человеку, который стал одним из первых корейских рок-музыкантов, получивших известность не только в Азии, но и в Америке и Европе. Среди других коллективов стоит выделить: Pia, TRAX, Oathean и Fatal Fear.

Наиболее популярна метал-сцена в Таиланде. Тайский рок характеризуется лиричностью и мелодичностью. Поэтому большинство групп работают в таких жанрах, как альтернативный метал, металкор и ню-метал. Самые известные группы: Big Ass, Ebola, Kluaythai, Sweet Mullet и др.

Вьетнам, несмотря на социалистические взгляды, также не отстаёт от других азиатских стран. Завезённый американскими солдатами во время войны во Вьетнаме рок по-прежнему остаётся очень популярен и переживает бурное развитие благодаря Ngũ Cung, Microwave, Small Fire, Epione, Black Infinity.

Метал испытывает проблемы с распространением в мусульманских странах. Так, альбомы Metallica и Slayer, уже выпущенные и будущие, запрещены к продаже в Иордании. Исполнители и поклонники метала испытывают притеснения властей в Египте, Марокко, Малайзии, где полиция часто арестовывает металлистов по подозрению в сатанизме, оскорблении религии или непристойном поведении. В связи с этим местные метал-группы обитают в андеграунде, немногочисленны и малоизвестны. Поэтому центры металической музыки сосредоточены в основном в немусульманских странах, где цензурные ограничения не так жестоки.

См. также

• Металлисты
• Список групп метала
• Список направлений метала

Ссылки

• [www.mapofmetal.com Map of Metal] — генеалогия метала.
• [www.metal-archives.com/ Encyclopaedia Metallum: The Metal Archives] — англоязычная Интернет-энциклопедия метала.
• [www.darkside.ru Russian Darkside e-Zine] — новостной сайт о тяжёлой музыке.
• [www.metallibrary.ru Metal Library] — полные дискографии групп, рецензии, переводы песен.

Отрывок, характеризующий Метал

А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.
Пьер продолжал по французски уговаривать офицера не взыскивать с этого пьяного, безумного человека. Француз молча слушал, не изменяя мрачного вида, и вдруг с улыбкой обратился к Пьеру. Он несколько секунд молча посмотрел на него. Красивое лицо его приняло трагически нежное выражение, и он протянул руку.
– Vous m'avez sauve la vie! Vous etes Francais, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз,] – сказал он. Для француза вывод этот был несомненен. Совершить великое дело мог только француз, а спасение жизни его, m r Ramball'я capitaine du 13 me leger [мосье Рамбаля, капитана 13 го легкого полка] – было, без сомнения, самым великим делом.
Но как ни несомненен был этот вывод и основанное на нем убеждение офицера, Пьер счел нужным разочаровать его.
– Je suis Russe, [Я русский,] – быстро сказал Пьер.
– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.
Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что случилось, и изъявляя готовность наказать виновных; но офицер строго остановил их.
– On vous demandera quand on aura besoin de vous, [Когда будет нужно, вас позовут,] – сказал он. Солдаты вышли. Денщик, успевший между тем побывать в кухне, подошел к офицеру.
– Capitaine, ils ont de la soupe et du gigot de mouton dans la cuisine, – сказал он. – Faut il vous l'apporter? [Капитан у них в кухне есть суп и жареная баранина. Прикажете принести?]
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.