Монастыри Метеоры

Монастырь
Монастыри Метеоры Μετέωρα
Скалы, на которых расположены монастыри, и вид на Фессалийскую равнину
Страна	Греция
Город	Каламбака
Конфессия	православие
Епархия	Стагонская и Метеорская митрополия
Дата основания	950—970 годы
Статус	Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 455 [whc.unesco.org/ru/list/455 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/455 англ.] • [whc.unesco.org/fr/list/455 фр.]
Состояние	6 из 24 монастырей являются действующими

Метеоры (греч. Μετέωρα) — один из крупнейших монастырских комплексов в Греции, прославленный, прежде всего, своим уникальным расположением на вершинах скал. Монашеский центр был образован около X века и с тех пор существует непрерывно. В 1988 году монастыри были включены в список объектов всемирного наследия. По административно-церковному делению входит в митрополию Стаги и Метеор (греч. Σταγών και Μετεώρων) Элладской православной церкви.

Метеоры расположены в горах Фессалии на севере Греции, на севере нома Трикала. Они находятся в горах Хасия (горный массив Пинд) недалеко от реки Пиниос в 1-2 километрах к северу от города Каламбака (бывшая Стаги) и в 21 километре к северо-западу от города Трикала.

Шесть действующих православных монастырей, расположены на вершинах грандиозных скал, находящихся на ровной поверхности Фессалийской равнины. Скалы достигают в высоту 600 метров над уровнем моря и являются редким геологическим явлением. Они образовались более 60 миллионов лет назад и являлись каменистым дном доисторического моря, находившегося на месте равнины. В результате воздействия воды, ветра и перепадов температур получились массивные, как бы зависшие в воздухе каменные столбы, получившие название Метеоры (от греч. μετέωρα — «парящие в воздухе»).

История комплекса

Отшельники

По преданию, первые отшельники поднялись на эти каменистые и неприступные, отрезанные от мира вершины скал задолго до X века. Они жили в пещерах и в скальных углублениях, а рядом основывали небольшие площадки, так называемые «молельные места» для совместного совершения молитв и изучения духовных текстов. Однако для участия в богослужениях и церковных таинствах (прежде всего причастии) отшельникам приходилось спускаться в старую церковь Архангелов в городе Стаги, а позднее во вновь построенную церковь Богородицы.

Согласно большинству исследователей, первым отшельником был некий Варнава, который в 950—970 годах построил старейший скит Святого Духа (Σκήτη του Αγίου Πνεύματος). Затем последовало возведение Преображенского скита (1020 год) критским монахом Андроником, а в 1160 году был сооружён скит Стаги или Дупиани. Основание этого скита положило начало организованному монашескому «государству» (общине) — Метеорам, и общинной монастырской жизни.

Образование монастырского комплекса

В течение двух-трех веков Метеоры жили в атмосфере мира и спокойствия, но в XIII веке начались вторжения крестоносцев, сербов, албанцев и турок, стремившихся захватить Фессалию. В 1334 году в Метеоры прибыл монах Афанасий, изгнанный со Святой горы Афона нашествием корсаров, сопровождаемый своим духовным пастырем Григорием. Они обосновались на столпе Стаги («Столп Капель») и прожили там около 10 лет. Афанасий, впоследствии святой Афанасий Метеорский, имел единственную цель — создание хорошо организованного монастыря по подобию афонских. В 1334 году он собрал 14 монахов из близлежащей округи и поднялся на «Платис Литос» (широкий камень) — гигантскую скалу высотой 613 метров над уровнем моря, 413 над уровнем городка Каламбака, начав поистине титаническое для той эпохи дело — строительство первых сооружений знаменитого впоследствии монастыря «Великий Метеор» или Преображения. Этим монахом впервые были определены правила поведения, которым должны были следовать монахи, соблюдая законы монастырской жизни в Метеорах. Считается, что именно Афанасий дал этим скалам название «Метеоры». В 1371 году в Метеоры прибыл эпирский Иоанн Уреш Палеолог, недавно принявший престол после смерти своего отца Симеона Синиши. Познакомившись с Афанасием Метеорским, Иоанн решил оставить управление страной и принял монашеский постриг под именем Иоасаф; в 1390-х годах, после смерти Афанасия, он стал игуменом Преображенского монастыря. С 1490 года настоятель Преображенского монастыря является руководителем всей монастырской общины Литополиса (скального города) Стаги.

Перечень монастырей

Расцвет монашеской страны приходится на XVI век. Величие этого места и его естественная природная безопасность от нашествий грабителей и разбойников, которую ощущали монахи благодаря высоте отвесных скал, позволило создать с течением времени крупную организованную монашескую общину с множеством монастырей, которые росли и укреплялись с помощью многочисленных даров и вкладов правителей и архонтов. В результате, многие известные и неизвестные духовные лица основали следующие монастыри (полужирным выделены ныне действующие монастыри):

• «Архангелов» (греч. Ταξιαρχών)
• «Вериг Апостола Петра» (начало XV века) (Αλύσεως Αποστόλου Πέτρου)
• «Вседержителя» (Παντοκράτορα)
• «Иоанна Бунильского» (Ιωάννου του Μπουνήλα)
• «Иоанна Предтечи» (середина XVII века) (Προδρόμου)
• «Ипсилотерас или Каллиграфов» (середина XV века) (Μονής Υψηλωτέρας / Καλλιγράφων)
• «Калистрата» (Καλλιστράτου)
• «Миканской Богоматери» (вторая половина XIV века) (Παναγίας της Μήκανης)
• «Преображенский» (της Μεταμόρφωσης)
• «Русану или Арсану» (Ρουσάνου / Αρσάνου)
• «Святого Антония» (XIV век) (Αγίου Αντωνίου)
• «Святого Варлаама» или Всех Святых (Βαρλαάμ / Αγίων Πάντων)
• «Святого Георгия Мандиласа (Палаточника)» (Αγίου Γεωργίου του Μανδηλά)
• «Святого Григория» (XIV век) (Αγίου Γρηγορίου)
• «Святого Димитрия» (Αγίου Δημητρίου)
• «Святого Модеста» (XII век) (Μοδέστου)
• «Святого Монастыря или Богородицы» (вторая половина XV века) (Αγίας Μονής)
• «Святого Николая Бандова или Кофина» (около 1400 года) (Αγίου Νικολάου του Μπάντοβα)
• «Святого Николая Анапавсаса» (Αγίου Νικολάου Αναπαυσά)
• «Святого Стефана» (Αγίου Στεφάνου)
• «Святой Троицы» (Αγίας Τριάδος)
• «Святых Апостолов» (начало XVI века) (Αγίων Αποστόλων)
• «Святых Феодор» (Αγίων Θεοδώρων)
• «Сретения» (Υπαπαντής)

Эти 24 монастыря существовали в период расцвета монастырского государства, однако постепенно оно начало приходить в упадок.

До 20-х годов XX века, когда к монастырям были проложены дороги и сделаны каменные ступени для подъёма, монахи и посетители могли попасть в монастыри только по навесным деревянным лестницам, либо с помощью монахов, которые поднимали их в специальных сетках (а в первые века существования комплекса монахами использовались сплошные леса из брусьев, крепившиеся в расщелинах скал). Подъём занимал более получаса; сети иногда рвались, монах-гимнограф так предупреждал об опасности:

Сеть говорит иноку: Будь бдителен; я не только поднимаю тебя от земли к вершине, но возношу тебя на Небо

Таким же образом на вершину скал поднимались все строительные материалы для возведения монастырских строений, продукты питания и другие необходимые для монастырской жизни вещи.

Во время Второй мировой войны монастыри были разграблены немецкими и итальянскими оккупантами, пострадали они и в годы Гражданской войны. Однако уже в первые послевоенные годы началось восстановление монастырской жизни, при этом Метеоры стали популярным туристическим объектом.

Действующие монастыри

В настоящее время действует только шесть монастырей:

• мужские — «Преображения», «Варлаама», «Святого Николая Анапавсаса», «Святой Троицы»;
• женские — «Русану или монастырь святой Варвары», «Святого Стефана».

Другие же либо превратились в руины, либо вообще исчезли.

Преображенский монастырь (Великий Метеор)

Мужской монастырь Преображения Господня (греч. της Μεταμόρφωσης του Σωτήρος), известный также как Великий Метеор (греч. Μεγάλο Μετέωρο) расположен на самой высокой (613 метров) и большой по площади скале (6 га). Основан Афанасием Метеорским около 1340 года.

Главный собор монастыря (кафоликон) — Преображенский собор — построен в 1388 году по подобию Афонских храмов, крестообразный в плане c с апсидами по бокам и двенадцатигранным куполом, высотой 24 метра и длиной 32 м. Придел опирается на четыре колонны, все стороны которых, также как и потолок, покрыты фресками на религиозные сюжеты со сценами мучения святых. В северной части придела располагается захоронение основателей монастыря преподобных Афанасия и Иоасафа, а рядом изображены они сами, держащие в руках монастырь. Иоасаф (до пострига был последним сербским царём в 1371—1372 годы) расширил Преображенский собор, украсил его иконами и обеспечил необходимыми священными сосудами. Он помогал и другим обителям Метеор, защищая их права царскими грамотами.

В 1484 году собор был восстановлен и заново расписан, о чём свидетельствует надпись на южной стороне алтаря. Новый этап реконструкции собора пришёлся на середину XVI века, когда после посещения Метеоры патриархом Иеремией I монастырский комплекс вступил в период наивысшего расцвета. В это время была построена значительная часть дошедших до нас построек монастыря (больница, кухня, трапезная, дом для престарелых монахов), а Преображенский собор обрёл нынешний вид. Сохранившаяся роспись собора фресками высокого художественного уровня была выполнена в 1552 году неизвестным мастером. В 1791 году для собора был изготовлен деревянный резной иконостас с позолотой, украшенный фигурками животных и растений. Примечателен также деревянный резно трон игумена с перламутровой инкрустацией (начало XVII века).

В храме находится большое количество ценных икон XIV-XVI веков, а в бывшей трапезной расположен музей монастырских драгоценностей. Среди сокровищ монастыря особо выделяются: древнейшая по времени греческая рукопись 861 года; двустворчатая икона Богоматери, вклад Марии Палеолог, сестры одного из основателей монастыря; часть Золотой буллы с подписью императора Андроника Палеолога; полностью расшитая плащаница XIV века; четыре иконы XVI века: Рождество Христово, Распятие Христово, Страсти Христовы, Богоматерь Скорбящая.

У входа в монастырь находится полуразрушенный скит святого Афанасия. Это маленькая постройка, затерянная в скале. Там в пещере жил основатель монастыря, а позади от входа находятся небольшая часовня и склеп.

Монастырь неоднократно разграблялся турками (например, в 1609 и 1616 годах), в 1633 году пережил сильный пожар. Для более безопасного подъёма в монастырь в 1922 году в скале были прорублены ступени, но сетка до сих пор используется для подъёма провизии и других необходимых для жизни обители предметов. Монастырь пострадал во время Второй мировой войны; после восстановления монастырских строений в помещениях Мегала Метеора была открыта гостиница, однако впоследствии монастырь вновь стал действующим.

Монастырь Варлаама

Монастырь Варлаама (греч. Μονή Βαρλαάμ) или Всех Святых (греч. Αγίων Πάντων).

В середине XIV века схимник Варлаам поднялся на скалу и воздвиг несколько келий и маленькую церковь, которую посвятил Трём Святителям. Там он обитал до конца своих дней в полном одиночестве. После его смерти все помещения оставались необитаемы долгие годы. В 1518 году два брата, монахи Нектарий и Феофан, происходившие из знатного рода Апсарадов из города Янина, до этого прожившие семь лет на столпе Предтечи в Преображенском монастыре (Великий Метеор) поднялись на скалу с единственной целью — отреставрировать превратившуюся в руины церковь Трех Святителей, построенную Варлаамом. Однако братья после восстановления церкви остались на скале и постепенно к ним присоединились другие монахи, число которых к середине XVI века достигло 30 человек. В 1542 году братьями была построена новая просторная церковь с двумя куполами, построенная по подобию Афонских церквей, посвященная Всем Святым, ставшая кафоликоном монастыря. После смерти братьев — Феофана в 1544 году и Нектария в 1550 году монастырь продолжал процветать, получая от верующих земельные угодья, виноградники, оливковые плантации и деревни. В 1922 году для более удобного подъёма к монастырю в скале были прорублены ступени.

Церковь Трех Святителей, однонефная базилика, при её последнем восстановлении в 1627 году была расписана фресками схимником Ефремом Сирийским, одним из самых известных насельников монастыря, плодотворным церковным автором.

В 1550-х—1560-х годах церковь Всех Святых была расписана известным живописцем Франко Кателано (роспись основного храма была окончена в 1566 году). Также в церкви имеется несколько мозаик из слоновой кости и перламутра. В юго-восточном углу притвора находится захоронение основателей монастыря Нектария и Феофана.

В монастырской трапезной расположен музей, где хранится крупное собрание редких рукописей, вышитых золотом плащаниц, резных деревянных крестов исключительно тонкой работы. Особо следует выделить переносные иконы поствизантийского периода, а также Евангелие императора Константина Багрянородного.

Монастырь Святой Троицы

Скала, на которой стоит мужской монастырь Святой Троицы (греч. Μονή Αγίας Τριάδος), представляет собой наиболее впечатляющий вид Метеор: утёс высотой 400 метров, у подножья в глубине лежит русло реки Пиньос, а над ней — вершины поросшего лесом горного хребта Пиндос.

Точных данных об основании монастыря не сохранилось, он был построен где-то в период с 1458 по 1476 год. Также достоверно неизвестно, является ли упоминаемый в монастырских хрониках монах Дометий его основателем.

В 1925 году при игумене Никандре в скале прорубили 140 ступеней, которые вслед за тропинкой у подножья скалы ведут в монастырь. При подъёме у входа в монастырь находится вырубленный в скале маленький храм Святого Иоанна Предтечи. Он был построен и расписан в 1682 году монахом Никодимом, о чём свидетельствует надпись над входом с внутренней стороны здания, прочитанная французским археологом XIX века Л. Хозе. Вероятно до того как были пробиты ступени, здесь было место затворничества какого-то схимника.

В северо-западной части монастыря находится кафоликон, посвящённый Святой Троице. Это маленький собор в византийском стиле, крестообразный, с двумя колоннами, низким куполом, состоит из центральной части, притвора и ризницы. Храм был основан во второй половине XV века. Согласно имеющийся в соборе надписи фрески в нём были выполнены в 1741 году священнослужителем Анатолием и его родным братом Никодимом. Придел перекрыт полусферическим перекрытием, над внутренней частью двери имеется надпись, которая сообщает, что придел был построен в 1689 году, а первый раз расписан фресками в 1692 году. Справа от алтаря расположена ризница, большинство сокровищ которой были расхищены во времена иностранных завоеваний неизвестными варварами вместе с монастырскими колоколами. Удалось сохранить 26 старинных икон, которые в настоящее время находятся в монастыре Варлаама, а также 40 рукописей, которые переданы в монастырь святого Стефана. В 1979 году был украден древний деревянный иконостас собора вместе с иконами, вместо него был установлен новый позолоченный иконостас с иконами Христа (1662 года) и Богоматери (1718 года). Одно из главных сокровищ монастыря — Евангелие в серебряном окладе, изданное в 1539 году в Венеции.

Монастырь Русану или святой Варвары

Время создания монастыря Русану (греч. Μονή Ρουσάνου) или Арсани (греч. Αρσάνη) и происхождение его названия доподлинно неизвестны. По одной версии основателем монастыря был некий Русанос, выходец из местечка Росана. По другим неподтвержденным источникам монастырь был основан в 1288 году иеромонахами Никодимом и Бенидиктом. Точно известно, что в 1545 году по разрешению митрополита города Ларисы Виссариона и игумена монастыря Великого Метеора выходцы из Эпира — братья иеромонахи Иоасаф и Максим, построили монастырский кафоликон в византийском стиле на месте разрушенной церкви Преображения и отреставрировали монастырь, который действовал в форме общежительного.

Монастырь неоднократно расхищался. Те его реликвии, которые дошли до наших дней, хранятся сейчас в Преображенском монастыре (Великий Метеор). Во время турецких гонений 1797 года и греко-турецкой войны 1897 года в стенах обители укрывались жители окрестных селений. В 1897 году к монастырю были подведены два деревянных моста, заменившие верёвочные лестницы, которыми пользовались монахи прежде (в 1930 году эти мосты были заменены современными). В 1940 году монастырь пришёл в упадок и лишился своих насельников. С 1950 года старица Евсевия из соседней деревни Кастраки в одиночку сохраняла трехэтажное строение монастыря; после смерти старицы в 1971 году монастырь закрыли из-за плохого технического состояния. В 1980-х годах силами Греческой Археологической службы монастырские сооружения были восстановлены, и в настоящее время в них действует женский монастырь, получивший своё второе название в честь святой Варвары.

Кафоликон монастыря — церковь Преображения с нетипичным алтарем, обращенным к северу, представляет собой двустолпное крестовокупольное сооружение с притвором. Церковь была расписана в 1560 году неизвестными иконописцами критской школы. Эти росписи не были записаны в последующие века и сохранились в хорошем первоначальном состоянии. Исключительную ценность представляют собой фрески притвора — страдания святых и «Восшествие на престол» — многофигурная композиция с ангелами, душами усопших и огненной рекой ада. Также большую ценность представляет деревянной резьбы с позолотой иконостас.

Монастырь Святого Стефана

Монастырь Святого Стефана (греч. Αγίου Στεφάνου) — самый богатый из метеорских монастырей. Он расположен на огромной скале, возвышающейся над городом Каламбака. Вход в монастырь наиболее доступен и осуществляется по единственному пешеходному мосту длиной 8 метров.

На каменной арке над входом в 1927 году обнаружили ранее замурованную плиту с надписью «6770 год. Иеремия», которая означает, что некий отшельник по имении Иеремия жил на этой скале уже в 6770 году от сотворения мира, то есть в 1192 году от рождества Христова. Предположительно, этот отшельник и другие монахи соорудили здесь несколько келий, цистерну для сбора дождевой воды и построили маленькую часовню святого Стефана. Основание самого монастыря относится к концу XIV века. Он был построен Антонием Катакузиносом (племянником Симеона Уроша, сыном котороого был один из основателей Великого Метерора Иоасаф) и Филофеем Сиатинским, чьи образы запечатлены в маленькой церкви на территории монастыря. В 1545 году константинопольский патриарх Иеремия I провозгласил монастырь ставропигальным и вывел его из-под юрисдикции епархии Стаги. Долгие годы монастырю щедро благотворили правящие дома Румынии. Во время турецкого владычества обитель вела просветительскую деятельность; на монастырские средства была построена школа в близлежащем городе Каламбака.

В 1798 году была сооружена церковь святого Харлампия — кафоликон монастыря. Церковь большей частью не расписана, иконостас выполнен в технике резьбы по дереву и украшен позолоченным крестом.

В конце XIX века в обители проживал 31 монах, но к 1960 году монастырь почти опустел и в 1961 году был преобразован в женский, и сегодня процветает.

Монастырская трапезная, построенная в 1857 году, используется для экспозиции монастырских реликвий, к наиболее ценным из которых относятся: дискос с потиром (1631 год); множество переносных икон XVII—XVIII веков; рукопись Божественной литургии 1404 года, написанная одним из основателей монастыря.

Монастырь ведёт большую просветительскую работу в области возрождения византийской музыки, проводит обучение в области иконографии.

Монастырь Святого Николая Анапавсаса

Монастырь святого Николая Анапавсаса (греч. του Αγίου Νικολάου Αναπαυσά), называемый также Радостным (греч. Άσμενος). Время основания монастыря точно неизвестно, предположительно, первые монахи появились на этой скале в XII—XIII веках. Основание монастыря приписывается монаху Никанору, имевшему фамилию Анапавсас (Αναπαυσάς), которая и вошла в название монастыря. Впрочем, не исключено, что эпитет Αναπαυσάς (успокоитель) связан с самим монастырём как местом, дающим душевный и физический покой монахам и гостям монастыря. Первые письменное упоминание о монастыре относится к 1392 году.

Небольшая площадь скалы, на которой расположен монастырь, вынудила монахов разместить храмы, кельи и подсобные постройки на нескольких уровнях, что создаёт впечатление лабиринта.

У входа в монастырь, в ущелье скалы, находится небольшая церковь святого Симеона.

На первом уровне расположена маленькая церковь, посвящённая святому Антонию. Её алтарь имеет площадь всего 4 квадратных метра и может вместить только одного священнослужителя.

На втором уровне расположен собор святого Николая — кафоликон монастыря. Собор построен в форме прямоугольника без окон и увенчан низким куполом, при этом притвор собора столь просторный, что создаётся впечатление, что изначально он был построен как монастырский двор. Алтарь вынужденно обращён на север. Стены собора украшены фресками Феофана Стрелидзаса, выдающегося иконописца критской школы. Собор святого Николая был построен около 1527 года на средства митрополита города Ларисы Дионисия и иеромонаха и экзарха Стаги Никанора, о чём свидетельствует надпись, находящаяся над входом в собор.

На третьем уровне находятся кельи, старая трапезная, используемая как приемная для почетных посетителей, маленькая церковь святого Иоанна Предтечи и склеп с черепами монахов.

В начале XX века монастырь Святого Николая опустел, его здания постепенно приходили в упадок, а хранившиеся в нём ценные рукописи были перенесены в монастырь Святой Троицы; в 1960-х годах силами министерства археологии Греции монастырь был восстановлен и в настоящее время действует.

Порядок посещения монастырей

Монастыри открыты для посещения верующими и туристами в установленные дни и часы. Вход для граждан Греции бесплатный, для остальных — 3 евро.

Режим посещения монастырей:

Наименование монастыря	Зимой (1/11-31/03)	Летом (1/04-31/10)	Закрыт
Преображенский монастырь (Великий Метеор)	9:00-16:00	9:00 - 17:00	Вторник (зимой и летом), Среда (зимой)
Монастырь Варлаама	9:00-16:00	9:00-16:00	Четверг (зимой), Пятница (зимой и летом)
Монастырь Святой Троицы	10:00-16:00	9:00-17:00	Среда (зимой), Четверг (зимой и летом)
Монастырь Русану или святой Варвары	9:00-14:00	9:00-16:00	Среда
Монастырь Святого Стефана	9:30-13:00 и 15:00-17:00	9:00-13:00 и 15:00-17:00	Понедельник (зимой и летом)
Монастырь Святого Николая Анапавсаса	9:00-14:00	9:00-15:30	Пятница (зимой и летом)

Монастыри Метеоры в культуре

• Второй студийный альбом рок-группы Linkin Park назван в честь этих монастырей — «Meteora».
• Монастырь Святой Троицы использовался при съёмках фильма «Только для ваших глаз» из цикла фильмов о Джеймсе Бонде.
• В художественном фильме Спироса Статулопулоса «Метеора» действие происходит в двух из монастырей.

См. также

• Монастыри Меграгета

Литература

• Проватаки Ф. Метеора. — Каламбака: Михалчс Тумбис, 1989.
• Sofianos D.Z. «Metéora». — Holy Monastery of Great Meteoro, 1991.

Ссылки

• [www.anapafsas.com/ Сайт монастыря Святого Николая Анапавсаса]  (англ.)
• [www.greecetravel.com/meteora/monasteries.html Greek Travel page]  (англ.)
• [www.edwebproject.org/balkans/meteora.html Фотогалерея (Andy Carvin, 2001)]  (англ.)
• [www.wdbydana.com/meteora.htm Meteora rock pillars and the town of Kalambaka]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Монастыри Метеоры

– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.