Метод Бэкона

Метод Бэкона — индуктивный метод познания, представленный Ф. Бэконом в сочинении «Новый Органон» (1620).

Недовольный состоянием наук своего времени, Бэкон предпринял попытку обновить способ исследования природы, который бы не только сделал более надежными имеющиеся науки и искусства, но сверх того дал возможность открывать новые, еще неизвестные человечеству.

«Новый Органон» стал второй частью обширного труда «Великое восстановление наук», которое, по задумке Бэкона, должно состоять из шести частей. Однако, автор закончил лишь две первые части.

Многие исследователи отмечали смутность и незавершенность в изложении Бэкона своей индукции. Распространено заблуждение, что индукция «Нового Органона» есть просто путь познания от конкретного опыта к общезначимым основоположениям. Такая индукция широко использовалась в науке и до него, и Бэкон неоднократно отмечал ошибочность общепринятого опытного познания:

Два пути могут существовать для отыскания и открытия истины. Один воспаряет от ощущений и частностей к наиболее общим аксиомам и, идя от этих оснований и их непоколебимой истинности, обсуждает и открывает средние аксиомы. Этим путём и пользуются ныне. Другой же путь выводит аксиомы из ощущений и частностей, поднимаясь непрерывно и постепенно, пока наконец не приходит к наиболее общим аксиомам. Это путь истинный, но не испытанный. Оба эти пути исходят из ощущений и частностей и завершаются в высших общностях. Но различие их неизмеримо. Ибо один лишь бегло касается опыта и частностей, другой надлежащим образом задерживается на них.

Ошибочность прежней индукции

Для того чтобы проникнуть в глубину природы, необходимо верным и осторожным путём отвлекать от вещей понятия и аксиомы, «и вообще необходима более надежная работа разума».

Силлогизм не приложим к принципам знаний, так как состоит из предложений, предложения из слов, а слова суть знаки понятий. Поэтому если сами понятия спутаны и необдуманно отвлечены от вещей, то нет ничего прочного в том, что построено на них. Поэтому единственная надежда — в истинной индукции:

Чтобы хорошо и правильно строить эту индукцию нужно применить много такого, что до сих пор не приходило на ум ни одному из смертных, и затратить больше работы, чем до сих пор было затрачено на силлогизм. До сих пор в недрах природы таится много весьма полезного, что не имеет родства или соответствия с уже изобретенным и целиком расположено за пределами воображения.

Согласно Бэкону, самым лучшим из всех доказательств является опыт, если только он коренится в эксперименте. Однако, «опытное познание, которое обычно применяют люди, слепо и имеет четыре недостатка»:

• ненадежность впечатлений самих чувств;
• неопределенность и плохое отвлечение понятий от впечатлений чувств;
• заключение об основах наук посредством простого перечисления;
• открытие и проверка, когда сначала строятся самые общие основания, а потом посредством их проверяются средние аксиомы.

Открытие аксиом

Правильно открытые и установленные аксиомы влекут за собой многочисленные ряды практических приложений. Эти аксиомы открывают исследователю формы или истинные отличия вещей, которые в действительности суть законы чистого действия.

Для построения аксиом должна быть придумана иная форма индукции, чем та, которой пользовались до сих пор. Настоящая индукция, которая будет полезна для открытия новых и доказательства уже известных наук и искусств, должна разделять природу посредством должных разграничении и исключений. И затем после достаточного количества отрицательных суждений она должна заключать о положительном.

Для наук следует ожидать пользы тогда, когда исследование восходит по непрерывным ступеням — от частностей к меньшим аксиомам и затем к средним, одна выше другой, и наконец к самым общим. Самые низшие аксиомы мало отличаются от голого опыта. Высшие и самые общие аксиомы умозрительны и абстрактны. Средние же аксиомы «истинны, тверды и жизненны, от них зависят человеческие дела».

В Новом Органоне Бэкон указывает два рода аксиом превращения тел.

Первый рассматривает тело как соединение простых природ. Так, в золоте, например, соединяется то, что оно желто, тяжело, ковко, тягуче и т. д. Аксиома этого рода выводит вещь из форм простых природ.

Так, тот, кто знает формы и способы наведения желтизны, тяжести, ковкости, прочности и т. п., а также их степени и меры, тот может соединить их в каком-либо теле, откуда последует превращение в золото. Этот род работы относится к первичному действию и исходит из того, что постоянно, вечно и всеобще в природе, и открывает человеческому могуществу широкие дороги, которые едва может охватить и представить себе человеческая мысль.

Второй род аксиом зависит от открытия скрытого процесса и направлен не на простые природы, а на конкретные тела (например, при рождении животных от совокупления до родов).

Выявление форм

По Бэкону, в природе не существует ничего действительного, помимо единичных тел, осуществляющих сообразно с законом отдельные чистые действия. Формами Бэкон называет этот закон и его подразделения.

Дело и цель человеческого знания в том, чтобы открывать форму данной природы, или истинное отличие, или производящую природу, или источник происхождения (ибо таковы имеющиеся у нас слова, более всего приближающиеся к обозначению этой цели.

Бэкон неоднократно предупреждает, что никто успешно не отыщет природу вещи в самой вещи — исследование должно быть расширено до более общего, поскольку то, что в одних вещах считается скрытым, в других имеет явную и обычную природу. Кроме того, Бэкон утверждает, что знание причины какой-либо природы (например, белизны или теплоты) только в некоторых предметах, несовершенно. Знание же формы охватывает единство природы в несходных материях.

Чем больше исследование склоняется к простым природам, тем более все будет ясно и очевидно, так как переходит от многообразного к простому, от бесконечного и смутного к конечному и определенному. Естественное исследование лучше всего подвигается вперед, когда физическое завершается в математическом.

Исследование форм (у Бэкона — на примере теплоты) происходит следующим образом:

• Сначала нужно для каждой данной природы представить в таблице все известные примеры, сходящиеся в этой природе, хотя бы и посредством самых различных материй. Эта таблица называется таблицей присутствия (Примеры, сходящиеся в природе тепла).
• Во-вторых, должно представить разуму примеры, которые лишены данной природы (в предметах наиболее родственных тем, в которых данная природа присутствует), так как форма так же должна отсутствовать там, где отсутствует природа, как и присутствовать там, где она присутствует. Это таблица отсутствия в ближайшем (Примеры ближайшего, лишенного природы тепла).
• В-третьих, должно представить разуму примеры, в которых исследуемая природа присутствует в большей и в меньшей степени. Это возможно или посредством сопоставления роста и уменьшения этого свойства в одном и том же предмете, или посредством сравнения его в различных предметах. Это таблица степеней (Таблица степеней для тепла).

Эти три таблицы представляют исследователю примеры. За этим следует сама индукция:

Первое дело истинной индукции есть отбрасывание отдельных природ, которые не встречаются в каком-либо примере, где присутствует данная природа, или встречаются в каком-либо примере, где отсутствует данная природа, или встречаются растущими в каком-либо примере, где данная природа убывает, или убывают, когда данная природа растет. После сделанного должным образом исключения останется положительная и хорошо определенная форма. Сказать это просто, но путь к этому извилист и труден.

Представив в «Новом Органоне» таблицы исследования природы тепла, Бэкон показывает пример предварительного выведения формы теплоты:

Из всех примеров и из каждого из них видно, что природа, частным случаем которой является тепло, есть движение. Истинными отличиям, которые делают определенным движение и приводят его к форме тепла являются следующие:

• тепло есть движение, при котором тело стремится к расширению, при том такое, что тело одновременно стремится вверх;
• тепло не есть движение равномерного расширения всей массы, но расширения в малейших частицах тела;
• это движение прокалывания и проникновения довольно быстрое, а не медленное.

Эти отличия позволяют сделать начальное истолкование природы тепла. После этого нужно перейти к дальнейшим вспомогательным средствам и истинной и совершенной индукции.

Однако, назвав вспомогательные средства, Бэкон так и не написал о последних этапах индукции, которые должны представить аксиомы и показать переход от них к новым опытам и открытиям.

Известно, что вторая часть его «Нового Органона» осталась незаконченной. Именно в этой части он намеревался в дополнение к теории индукции развивать новую теорию дедукции, как это видно из следующих строк его сочинения: «Указания относительно истолкования природы распадаются на два отдела. В первом дело идет об образовании положений из опыта, а во втором — о дедукции, или о выводе новых экспериментов из положений (de ducendis auf denvandis experimentis novis ab axiomatibus)». Отсюда видно, что Бэкон не успел развить это положение. Но и изложенный в «Новом Органоне» индуктивный метод Бэкон не рассматривал, как законченный; ученый надеялся на то, что метод будет развит будущими поколениями.

Литература

1. Бэкон Ф. Сочинения. В 2-х томах. Т. I. — М.: Мысль (Философское наследие), 1971. — 590 с.
2. Бэкон Ф. Сочинения. В 2-х томах. Т. II. — М.: Мысль (Философское наследие), 1972. — 582 с.
3. Городенский Н. Франциск Бэкон, его учение о методе и энциклопедия наук. Сергиев Посад, 1915.
4. Субботин А. Л. Фрэнсис Бэкон. М.: Мысль, 1974.-175 с.
5. Ф. Бэкон Новый Органон, или Истинные указания для истолкования природы. — М., 1978. — 575 с.
6. Ф. Бэкон О достоинстве и приумножении наук. — М., 1977. — 567 с.

См. также

• Метод
• Форма
• Научное исследование

Отрывок, характеризующий Метод Бэкона

– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.