Мефодий (Смирнов)
Архиепископ Мефодий | |||
| |||
---|---|---|---|
30 августа 1814 — 2 февраля 1815 | |||
Предшественник: | Ириней (Клементьевский) | ||
Преемник: | Михаил (Десницкий) | ||
| |||
31 декабря 1803 — 30 августа 1814 | |||
Предшественник: | Павел (Зернов) | ||
Преемник: | Серафим (Глаголевский) | ||
| |||
31 декабря 1799 — 31 декабря 1803 | |||
Предшественник: | епархия учреждена | ||
Преемник: | Амвросий (Протасов) | ||
| |||
10 апреля — 31 декабря 1799 | |||
Предшественник: | Афанасий (Иванов) | ||
Преемник: | епархия упразднена | ||
| |||
21 мая 1795 — 10 апреля 1799 | |||
Предшественник: | Иннокентий (Полянский) | ||
Преемник: | Афанасий (Иванов) | ||
Имя при рождении: | Михаил Алексеевич Смирнов | ||
Рождение: | 7 (18) ноября 1761 село Алексино, Владимирская губерния | ||
Смерть: | 2 (14) февраля 1815 (53 года) Псков | ||
Епископская хиротония: | 21 мая 1795 | ||
Награды: |
|
Архиепископ Мефодий (в миру Михаил Алексеевич Смирнов; 7 (18) ноября 1761, Гжатская пристань, Верейский уезд, Смоленская губерния — 2 (14) февраля 1815, Псков) — епископ Русской Православно Церкви, архиепископ Псковский, Лифляндский и Курляндский. Историк Церкви, филолог, переводчик Священного Писания.
Биография
В миру Смирнов Михаил Алексеевич, родился 7 ноября 1761 года в селе Гжатская пристань Верейского уезда Смоленской губернии в семье священника Георгиевской церкви Алексея Сергеевича Смирнова.
В 1774—1782 годах он учился в Троице-Лаврской семинарии, по окончании которой определён учителем греческого и еврейского языков в той же семинарии.
В 1782 году пострижен в монашество митрополитом Московским Платоном (Левшиным).
10 февраля 1783 года Мефодий назначен префектом и библиотекарем Троице-Лаврской семинарии.
25 декабря 1783 году назначен ректором Троицкой Лаврской семинарии.
В начале 1790 года [1] произведён в архимандриты Заиконоспасского монастыря и назначен ректором и профессором богословия Славяно-реко-латинской академии.
14 февраля 1794 года назначен архимандритом Московского Новоспасского монастыря.
21 мая 1795 года хиротонисан во епископа Воронежского и Черкасского.
10 апреля 1799 года переведён епископом в Коломну.
С 31 декабря 1799 года — епископ Тульский и Белёвский.
С 4 декабря 1803 года — член Святейшего Синода.
31 декабря 1803 года назначен епископом Тверским и Кашинским.
1 мая 1804 года возведён в сан архиепископа.
23 марта 1806 года награждён орденом Святого Александра Невского.
С 30 августа 1814 года — архиепископ Псковский, Лифляндский и Курляндский.
Был одним из образованнейших людей той эпохи. Митрополит Платон (Левшин) называл его «умом проницательным и учёным».
Скончался 2 февраля 1815 года. Погребён в Троицком соборе города Пскова.
Сочинения
Написал на латинском языке историю первых веков христианства («Liber historicus», M., 1805), издал «Краткие правила и словарь простого греческого языка» (1783 и 1795). Из богословских его трудов лучшими считались: «Толкование на послание апостола Павла к Римлянам» (1794, 1799 и 1814), «Рассуждение о древности и важности так называемых апостольских правил» (1803) и «Правило пасхального круга» (1793 и 1800).
«Толкование на послание апостола Павла к Римлянам» было первым переводом библейского текста на русский литературный язык. Он был зачитан и прокомментирован Москве в 1792 на «открытом собрании» в бытность его ректором академии.
Напишите отзыв о статье "Мефодий (Смирнов)"
Ссылки
- [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/81956/%D0%9C%D0%B5%D1%84%D0%BE%D0%B4%D0%B8%D0%B9 Биография]
- Мень А. В. Мефодий (Смирнов Михаил Алексеевич) // Библиологический словарь: в 3 т. — М.: Фонд имени Александра Меня, 2002.
|
Отрывок, характеризующий Мефодий (Смирнов)
Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.