Мехабад
Город
Показать/скрыть карты
|
Мехаба́д[1] (перс. مهاباد — Mahâbâd, курд. مەھاباد — Mehabad, азерб. Məhəbad) — город в Иране в провинции Западный Азербайджан, административный центр шахрестана Мехабад, считающийся столицей Иранского Курдистана.
Большую часть населения составляют курды. Мехабад расположен к югу от озера Урмия, в узкой долине 1,300 метров над уровнем моря, в северо-западной части Ирана.[2]
Содержание
История
В начале I тыс. до н. э. район Мехабада был центром царства Манна. Потом был частью Мидии. В окрестностях города сохранились также вырубленные в скалах гробницы и другие памятники эпохи Сасанидов. Сам город до XX века носил имя Союгбулаг. Город был основан в XVI веке лидером курдского племени мукри Будак-Султаном, установившим в Саблаке свою резиденцию; княжество мукри просуществовало до середины XIX века, и с тех пор район известен у курдов как «Мукринский Курдистан».
В 1609—1610 годах район стал ареной борьбы мукринцев, под предводительством «Золоторукого хана», против шаха Аббаса I — события, воспетые в курдском эпосе «Крепость Дым-Дым». После победы шах Аббас подверг район разгрому и выселил многих мукринцев в Хорасан.
В конце 1912 года Соуджбулак был оккупирован русскими и, при номинальном сохранении суверенитета шаха и власти местного губернатора, фактической властью в городе стал русский вице-консул. Во время Первой мировой войны несколько раз занимался то русскими, то турками; эти годы остались в памяти населения как время страшного бедствия.
В 1935 году город был разрушен наводнением, отстроен заново и получил нынешнее имя.
В 1941 году оккупирован Красной Армией, но вскоре оставлен, так что Мукринский Курдистан оказался нейтральной территорией между советской и британской зонами оккупации. В 1946 г. столица Мехабадской Республики, провозглашенной 1 января 1946 года Мухаммедом Кази. Республика просуществовала до марта 1947 года, когда СССР прекратил поддерживать республику, шахские войска вошли в Мехабад и повесили Кази, остальные лидеры республики были также арестованы и казнены.[3].
Во время иранской революции 1979 года контролировался Демократической партией Иранского Курдистана. 3 сентября 1979 года подвергнут бомбардировке и с боем захвачен Стражами исламской революции.
Летом 2005 года Мехабад стал ареной новых курдских волнений. В городе был убит (по официальной версии при попытке к бегству во время ареста) молодой курдский активист Шван Кадери, которого считали одним из организаторов демонстраций; его тело привязали к военному грузовику и проволокли через весь город. Ответом курдов было массовое восстание (26 июля, охватившее не только Мехабад, но и ещё 10 городов; государственные учреждения были разгромлены. В область было введено до 100000 солдат, объявлено чрезвычайное положение и комендантский час. В октябре произошли новые демонстрации и столкновения с полицией, поводом к которым стал смертный приговор двум молодым курдам, обвинённым в убийстве полицейского офицера.
Общие сведения
Население 162 тыс. чел. Аэропорт, университет («Мехабадский Исламский Университет»). Город находится на высоте 1300 метров и известен своим здоровым умеренным климатом и лечебными минеральными источниками.
Мехабад — культурный центр Иранского Курдистана. Говор Мехабада, относящийся к диалекту сорани, является литературным языком иранских курдов. В Мехабаде родились и писали такие известные среди курдов поэты, как Амин (Саид Мухаммед Амин Шейхо-аль-Ислам Мукри, 1920—1986), Хажар (Абдуррахман Шарафкан, 1920—1990) и другие.
Напишите отзыв о статье "Мехабад"
Литература
Шамилов А. Дым-Дым. М.1974.
Примечания
- ↑ Иран. Справочная карта (масштаб 1:1 250 000). Четвёртое издание — ГУГК СССР, 1986.
- ↑ S. J. Laizer, Martyrs, Traitors, and Patriots: Kurdistan after the Gulf War, Zed Books, 1996, ISBN 978-1-85649-396-3, p. 56.
- ↑ McDowall, David (2004). " A modern history of the Kurds. I.B. Tauris.. pp. 244—245. ISBN 1-85043-416-6
Отрывок, характеризующий Мехабад
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
