Механизированный корпус (СССР)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Мехкорпус»)
Перейти к: навигация, поиск

Механизированный корпус — основное оперативно-тактическое соединение подвижных войск[1] Красной армии.

Сокращённое наименование — мк, также в литературе встречается — мехкорпус.

Сначала мк являлся самостоятельным оперативным соединением, способным во взаимодействии с артиллерией, авиацией, пехотой прорывать оборону противника на всю глубину и стремительно развивать оперативный успех.

В 1938 году механизированные корпуса РККА переформированы в танковые корпуса (тк), а в конце 1939 года — начале 1940 года, на основании опыта полученного РККА,, произошло очередное изменение, а именно, в сторону уменьшения наибольшей организационно-штатной структуры автобронетанковых войск — танковые корпуса были расформированы и танковые бригады входящие в них приняли статус отдельных. Тогда же было принято решение, что самым крупным соединением в автобронетанковых частях станут моторизованные дивизии, которые стали создаваться в мае 1940 года. Но уже в июле 1940 года, на основе сведений полученных из Франции, были вновь созданы мехкорпуса (1940—1941 годов), как общевойсковое соединение РККА, для «глубокого потрясения фронта противника».

К началу Великой Отечественной войны состоял из двух танковых, одной моторизованной дивизии и других подразделений и частей обеспечения. Танковые дивизии, входящие в его состав были сформированы на основе отдельных танковых бригад. Часть личного состава и командных кадров поступали из расформированных кавалерийских частей. Моторизованные дивизии создавались на базе стрелковых.

Мехкорпуса, как правило, находились в окружном (с началом войны — фронтовом) подчинении, реже — входили в состав армий, в качестве ударной силы. К началу войны наибольшее их количество находилось в подчинении командования Юго-Западного фронта. Значительные потери в начале войны, а также намечаемое перемещение танковой промышленности на восток и ожидаемый спад производства, вынудили в июле 1941 года Советское Главное Командование принять решение о расформировании мехкорпусов, которое было завершено в начале сентября 1941 года. Но в 1942 году успехи танковой промышленности вновь создали предпосылки для формирования крупных бронетанковых соединений, что совпадало с требованием фронта. Весной 1942 года началось формирование танковых корпусов, а летом приступили к формированию и механизированных корпусов. Созданные бронетанковые соединения значительно отличались от мехкорпусов образца 1940—1941 годов. Мехкорпуса, как и танковые, образца 1942 г. имели бригадный состав. После войны в РККА снова перешли от бригадно-корпусной организации бронетанковых войск к дивизионно-полковой. 10 июля 1945 года Приказом НКО СССР № 0013 танковые и механизированные корпуса были преобразованы в танковые и механизированные дивизии с сохранением присвоенных им номеров, наименований, орденов и знамён.

К окончанию Великой Отечественной войны РККА имела в своём составе 14 мехкорпуса. За мужество и героизм личного состава, девяти из них были присвоены почётные звания «Гвардейский» (Гв.)

Должностная категория командира — генерал-лейтенант танковых войск.





История создания

Успехи оборонной промышленности СССР, в конце 1920-х годов, позволили начать моторизацию и механизацию ВС СССР, сначала подразделений, а позже частей и соединений Красной Армии и Флота.

Постановлением Совета Труда и Обороны от 1 августа 1931 года была принята так называемая большая танковая программа, которая исходила из того, что технические достижения в области танкостроения в СССР «создали прочные предпосылки к коренному изменению общей оперативно-тактической доктрины по применению танков и потребовали решительных организационных изменений автобронетанковых войск в сторону создания высших механизированных соединений, способных самостоятельно решать задачи как на поле сражения, так и на всей оперативной глубине современного боевого фронта»

— А. И. Радзиевский, «Танковый удар», М., Воениздат, 1977 год[2]

В 1929 году в СССР было создано Центральное управление механизации и моторизации РККА и сформирован первый опытный механизированный полк, развёрнутый в 1930 году в первую механизированную бригаду в составе танкового, артиллерийского, разведывательных полков и подразделений обеспечения. Бригада имела 110 танков МС-1 и 27 орудий и предназначалась для исследования вопросов оперативно-тактического применения и наиболее выгодных организационных форм механизированных соединений.

В соответствии с постановлением РВС СССР от 11 марта 1932 года в СССР впервые в мире были созданы два механизированных корпуса. В Ленинградском военном округе на базе 11-й стрелковой дивизии сформирован 11-й механизированный корпус, а в Украинском военном округе на базе 45-й стрелковой дивизии — 45-й механизированный корпус. Механизированные корпуса формирования 1932 года представляли собой самостоятельное оперативное соединение, включавшее две механизированные и одну стрелково-пулемётную бригады, отдельный зенитно-артиллерийский дивизион и насчитывавшее свыше 500 танков и 200 автомобилей.

Название «Механизированные» было закреплено в 1932 году во временном наставлении механизированных войск РККА, которое называется «Вождение и бой самостоятельных механизированных соединений».

В 1934 году управление 11-го механизированного корпуса с одной механизированной бригадой и частями корпусного подчинения было передислоцировано в Забайкалье. На основе двух оставшихся в Ленинградском военном округе бригад этого корпуса был сформирован 7-й механизированный корпус. Одновременно в Московском военном округе на базе 1-й механизированной бригады имени Калиновского был развёрнут 5-й механизированный корпус.

В 1938 году, в связи с переходом на новые штаты (с 3-танковых взводов на 5-танковые), все механизированные соединения и части, включая и все 4 корпуса, были переименованы в танковые с изменением нумерации. 5-й механизированный корпус (Московский ВО) стал 15-м танковым корпусом, 7-й механизированный (Ленинградский ВО) — 10-м танковым, 11-й механизированный (Забайкальский ВО) — 20-м танковым и 45-й механизированный (Киевский ВО) — 25-м танковым корпусом.

К началу 1939 года имелось четыре танковых корпуса, но в ноябре 1939 года, вследствие оценки опыта применения танковых частей в Испании и событий лета-осени, руководством РККА принято решение о расформировании танковых корпусов до февраля 1940 года. После чего, танковые бригады, входившие в них, приняли статус отдельных. Тогда же было принято решение, что самым крупным бронетанковым соединением станут моторизованные дивизии, которые стали создаваться в мае 1940 года.

Но начавшаяся Вторая Мировая война и, особенно, французская кампания 1940 года вновь подтвердили решающую роль механизированных ударных соединений, что соответствовало концепции «глубокой наступательной операции», принятой в РККА[3], в которой роль ударной силы отводилась механизированным корпусам. Поэтому уже в начале лета 1940 года высшее политическое и назначенное новое высшее военное руководство (в лице маршала Тимошенко С. К.) приняло решения изменить свои же постановления полугодичной давности о расформировании танковых корпусов и вновь приступить к формированию механизированных корпусов содержащих уже более чем в два раза больше танков, чем прежние танковые. Вновь создаваемые корпуса должны были быть не бригадного, а дивизионного состава.

СНК СССР постановляет:
1. Утвердить организацию механизированного корпуса в составе двух танковых дивизий, моторизованной дивизии, мотоциклетного полка, одной авиаэскадрильи, дорожного батальона и батальона связи корпуса. Механизированному корпусу придать одну авиабригаду в составе 2-х ближнебомбардировочных и одного истребительного авиаполков.
2. Утвердить организацию танковой дивизии механизированного корпуса и отдельной танковой дивизии в составе:
а) 2-х танковых полков по одному батальону тяжелых танков (в каждом), 2-х батальонов средних танков и батальону огнемётных танков в каждом полку;
б) одного моторизованного полка в составе 3-х стрелковых батальонов и одной 6-орудийной батареи полковой артиллерии;
в) одного артиллерийского полка в составе 2-х дивизионов: одного дивизиона 122-мм гаубиц и одного дивизиона 152-мм гаубиц;
г) зенитного дивизиона, разведывательного батальона, мостового батальона и тыловых частей обслуживания…
3. Моторизованную дивизию иметь в составе и организации, утверждённой постановлением Комитета Обороны от 22 мая 1940 г. № 215сс.
4. Утвердить штатную численность:
а) управления механизированного корпуса с мотоциклетным полком на мирное время — 2 662 человек, и на военное время — 2 862 человек;
б) танковой дивизии на мирное время — 10 943 человек, и на военное время — 11 343 человек;
в) моторизованной дивизии на мирное время — 11 000 человек, на военное время — 12 000 человек.

5. Всего в РККА иметь 8 механизированных корпусов и 2 отдельные танковые дивизии, всего 8 управлений мехкорпусов с мотоциклетным полком и корпусными частями, 18 танковых дивизий и 8 моторизованных дивизий … ."

— Постановление СНК СССР № 1193-464сс, от 6 июля 1940 года.

9 июля 1940 года НКО СССР утвердил план воссоздания первых восьми механизированных корпусов. 4 октября НКО доложил Политбюро ЦК ВКП(б) о завершении формирования восьми мехкорпусов, восемнадцати танковых дивизий и восьми моторизованных дивизий. К 1 декабря 1940 года в РККА было девять мехкорпусов и сорок пять танковых бригад.

В феврале-марте 1941 года началось формирование ещё двадцати одного мехкорпуса, 8 марта на заседании Политбюро были утверждены их командиры[4]. В апреле 1941 года в связи с формированием пяти управлений воздушно-десантных корпусов и десяти противотанковых бригад управление 29-го мехкорпуса было расформировано. Входящие в его состав 57-я и 61-я тд и 82-я мд стали отдельными.

Состав

Штат механизированного корпуса и механизированной бригады на 1932 год

По решению РВС СССР от 11 марта 1932 года, 11-й и 45-й механизированные корпуса, каждый, состояли из[5]:

Штат механизированного корпуса на 1935 год

По новой организационно-штатной структуре, утверждённой 28 декабря 1935 года, мехкорпус состоял из[5]:

  • управления
  • двух мехбригад, оснащенных 384 танками БТ
  • стрелково-пулемётной бригады
  • отдельного танкового (разведывательного) батальона
  • батальона связи.

Всего в мехкорпусе помимо танков БТ полагалось иметь 63 танкетки, 52 огнемётных танка, 20 артиллерийских орудий, 1 444 автомашины и 8 965 человек личного состава[5].

Штат механизированного корпуса и моторизированной дивизии на 1940 год

Механизированный корпус РККА , по штатам, утверждённым постановлением СНК СССР, от 6 июля 1940 года[5][6] , имел следующий состав:

  • управление
  • две танковые дивизии, в каждой по два танковых, одному моторизированному и артиллерийскому полку,
    • а также подразделения боевого и материального обеспечения,
На вооружении каждая танковая дивизия имела 413 танков, в том числе
  • КВ — 105 единиц,
  • Т-34 — 210 единиц,
  • БТ-7 — 26 единиц,
  • Т-26 — 18 единиц,
  • химических (Т-26) — 54 единицы,
  • 91 бронеавтомобиль,
  • 40 орудий (12 — 152 мм гаубиц, 12 — 122 мм гаубиц, 4 — 76-мм полковых пушек, 12 — 37-мм зенитных пушек);
  • 45 миномётов (18 — 82 мм, 27 — 50 мм)
  • БТ-7 — 258 единиц,
  • плавающих Т-37 — 17 единиц,
  • 51 бронеавтомобиль;
  • 82 орудия (12 — 152-мм гаубиц, 16 — 122-мм гаубиц, 16 — 76-мм пушек, 8 — 37-мм зенитных орудия, 30 — 45-мм пушек);
  • 72 миномёта (12 — 82-мм, 60 — 50-мм);
  • 1587 автомашин;
  • 128 тракторов;
  • 159 мотоциклов;
  • мотоциклетный полк;
  • отдельный батальон связи(6 танков БТ-7 с радиостанциями в радиороте);
  • отдельный дорожный батальон
  • авиационная эскадрилья.

Штат механизированного корпуса на 1941 год

В 1941 году изменённый(перед войной) состав корпуса, по штату военного времени[5], включал:[7]

  • 36 080 человек личного состава;
  • 1 031 танк различного типа (из них 126 тяжёлых, 420 средних, 316 БТ-7, 44 Т-26 и 108 химических, 17 плавающих);
  • 152 бронеавтомобиля БА-10;
  • 116 бронеавтомобиля БА-20;
  • 100 полевых орудий (36 — 152-мм гаубиц, 40 — 122-мм гаубиц, 8 — 76-мм дивизионных пушек, 16 — 76-мм полковых пушек);
  • 36 противотанковых;
  • 36 зенитных орудий (4 — 76-мм, 32 — 37-мм);
  • 48 зенитных пулеметных установок (24 — 12,7-мм, 24 — счетверённые 7,62-мм пулемёты на автомобильном шасси);
  • 186 миномётов (из них 48 — 82-мм, 138 — 50-мм);
  • 5165 автомобиля;
  • 352 арттягачей или тракторов;
  • 1710 мотоциклов;
  • 15 самолетов.

Штат механизированного корпуса на 1943 год

К концу 1943 года в состав механизированного корпуса входили:

Штатный состав корпуса включал:

  • Личный состав:
  • всего 16 369 человек.
  • Вооружение:
  • 246 танков и самоходно-артиллерийских установок (САУ) (Т-34 — 176, Т-70 — 21, САУ — 49);
  • 252 орудия и миномёта;
  • свыше 1 800 автомашин.

Формирования

Механизированные корпуса (время формирования)

После реорганизации механизированных и танковых частей с лета 1940 года были сформированы или находились в стадии сформирования следующие мехкорпуса:

Гвардейские мк (гв.мк) (сформирование, база)

За особые заслуги личного состава 9-ти мк были присвоены почётные звания Гвардейские:

10 июля 1945 г. Приказом НКО СССР № 0013 механизированные и танковые корпуса были переформированы соответственно в механизированные и танковые дивизии с сохранением номеров и почётных званий.

Боевое применение

Основная статья: Битва за Дубно — Луцк — Броды

См. также

Напишите отзыв о статье "Механизированный корпус (СССР)"

Примечания

  1. ↑ Механизированные войска // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  2. ↑ [militera.lib.ru/science/radzievsky_ai/index.html Милитера, А. И. Радзиевский, Танковый удар., Москва, Воениздат, 1977 год.]
  3. ↑ В. К. Триандафиллов «Характер операций современных армий» — 3-е изд — М.:Госвоениздат, 1936
  4. ↑ В. В. Бешанов «Танковый погром 1941», АСТ, 2001, стр. 161
  5. ↑ 1 2 3 4 5 [guides.rusarchives.ru/browse/gbfond.html?bid=121&fund_id=94852 Центральный государственный архив Советской армии (с июня 1992 г. Российский государственный военный архив). В двух томах. Том 2. Путеводитель. 1993 год.]
  6. ↑ В. В. Бешанов «Танковый погром 1941», АСТ, 2001, стр. 160
  7. ↑ Там же

    8. </ol>

Литература

  • Большая советская энциклопедия. 3-е изд. В 30 томах. — М.: Советская энциклопедия, 1969—1978.
  • [военная-энциклопедия.рф/советская-военная-энциклопедия/М/Механизированный-корпус Механизированный корпус] // Линия адаптивной радиосвязи — Объектовая противовоздушная оборона / [под общ. ред. Н. В. Огаркова]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1978. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 5).</span>;
  • Военный энциклопедический словарь. — М.: Воениздат, 1984. — 863 с. с ил., 30 л. (ил.)
  • Краснознамённый Киевский. Очерки истории Краснознамённого Киевского военного округа (1919—1979). Изд. 2-е, испр. и доп. — Киев: Изд-во политической литературы Украины, 1979. — С. 84, 92-94.
  • Ерёменко А. И. В начале войны. Гл. 1. Перед войной. — М.: Наука, 1965. militera.lib.ru/memo/english/eremenko_ai_1/index.html

Ссылки

  • Механизированные войска // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  • [soldat.ru/doc/perechen Перечни вхождения соединений и частей РККА в состав Действующей армии в 1939-45]
  • А. И. Радзиевский. [militera.lib.ru/science/radzievsky_ai/index.html Танковый удар.] — М.: Воениздат, 1977.
  • [guides.rusarchives.ru/browse/gbfond.html?bid=121&fund_id=94852 Центральный государственный архив Советской армии (с июня 1992 г. Российский государственный военный архив). Путеводитель. В 2-х томах. Т. 2. 1993.]

Отрывок, характеризующий Механизированный корпус (СССР)

Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Механизированный_корпус_(СССР)&oldid=80495691»