Мехмед II

Мехмед II Фатих محمد ثانى‎ - Mehmed-i sânî<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Османский султан
1444—1446
Предшественник:	Мурад II
Преемник:	Баязид II
Османский султан
1451—1481
Предшественник:	Мурад II
Преемник:	Баязид II
Вероисповедание:	ислам суннитского толка
Рождение:	30 марта 1432(1432-03-30) Эдирне, Османская империя
Смерть:	3 мая 1481(1481-05-03) (49 лет) Гебза
Место погребения:	Мавзолей на кладбище мечети Фатих, Стамбул
Отец:	Мурад II
Мать:	Хюма Хатун
Супруга:	1. Эмине Гюльбахар Хатун 2. Гюльшах Хатун 3. Ситти Мюкриме Хатун 4. Чичек Хатун
Дети:	Мустафа, Баязид II, Джем, Коркут, Гевхерхан Султан
Тугра:

Мехмед II Завоеватель (Фатих) (осм. محمد ثانى‎ — Mehmed-i sânî, محمد الفاتح‎ - Mehmed ül-Fâtih, тур. İkinci Mehmet, Fatih Sultan Mehmet), также известный как Мехмед Эль-Фатих, Магомет Великий, Магомет Завоеватель (30 марта 1432 — 3 мая 1481) — османский султан в 1444—1446 и 1451—1481. С шестилетнего возраста был правителем Манисы. В мае 1453 года войска под предводительством Мехмеда II захватили Константинополь. В ходе Балканских войн завоевал Сербию, Герцеговину, Албанию и т. д.. В 1467 году Мехмед II подошёл к владениям мамлюкских правителей Караманидов — Ак-Коюнлу — Мемлюк. В 1479 году Мехмед II предпринял поход против венецианцев, держащих обширную территорию Албании под контролем. Мехмед II осадил крепости Шкодер (Ишкодра) и Круя (Акчахисар), после чего венецианцы предложили мир.

Биография

Мехмед II родился 30 марта 1432 года в Эдирне. Был четвёртым сыном Мурада II и наложницы Хюмы Хатун, предполагается, что она была греческого происхождения.

Детство

Когда ему исполнилось шесть лет, ребёнка отправили к руководству Манисской провинции, где он находился до августа 1444 года.

22 июня 1444 года поляки и сербы начали военные действия, и Мехмеду II в декабре этого года удалось одолеть их в битве при Варне.

Весной 1446 года Мурад II с личной охраной в несколько тысяч войск перешёл границы Румелии, получил там поддержку от Джандарлы Халиль Паши и повторно воссел на свой престол. Здесь уместно упомянуть и о восстании янычаров (Бучуктепе Олайы), которые своим недовольством создали предпосылки к сдаче трона и удалению молодого падишаха.

Мехмед II, сломленный протестом армии, вынужден был оставить Эдирне, и, вместе с учителями и приближёнными, вернуться в Манису. Будучи правителем Манисы во второй раз в течение пяти лет, он приступил к совершенствованию своего образования, но уже не из под палки своего учителя, а по собственной воле. Здесь он обратил внимание на другие области знаний и стал интересоваться метафизикой, с целью познания тайны мироздания, жизни и смерти.

По приказу отца, между 1448—1450 годами, он был участником Албанской экспедиции. За 15 дней до смерти Мурада II он вернулся в Эдирне и во второй раз взошёл на трон.

Но другие враги тоже не дремали. Всё ещё жаждущее приобретения территорий Анатолии, княжество Карамаидов осадило Сейдишехир и Акшехир. А на западе сербы, под видом оплаты затрат молодой жены Мурада II, Мары Султан, вернувшейся на родину, силой присвоили себе несколько крепостей.

Сам Мехмед II некоторое время все события вокруг империи наблюдал хладнокровно. В течение 1451 года были заключены краткосрочные мирные договоры с венграми и венецианцами. Такая медлительность и видимая нерешительность придала храбрости его противникам, и, спустя некоторое время, объединенные морские силы Венеции и её союзников вошли в пролив Дарданеллы.

Осада и взятие Константинополя

Оборона города легла на плечи латинян, живущих в городе и занимающихся торговлей. 23 марта 1453 года Мехмед II окончательно разработал план предстоящего сражения и выступил из Эдирне с армией и артиллерией.

5 апреля Мехмед II остановил свои войска численностью в 100 тысяч воинов у Топкапы и устроил привал, а на следующее утро, велев открыть огонь из большой пушки, приступил к атаке. Сражение, вошедшее в мировую историю как 53-дневное окружение и взятие Константинополя, было завершено победоносно, несмотря на отвагу 9 тысяч защитников города. Константин XI 28 мая, совершив в Софийском соборе последний молебен, сражался до конца и погиб в битве.

29 мая Константинополь был взят и отдан на разграбление. Султан первым делом издал декрет о «предоставлении свободы всем, кто остался в живых», однако многие жители города были перебиты османскими солдатами, многие стали рабами. Город был превращен в столицу Османского государства и стал называться Константиние, а затем Истанбул (Стамбул). Для скорейшего восстановления населения Мехмед приказал перевести в новую столицу все население города Аксарая.

Мехмед II принял ряд серьёзных мер для сохранности культурных ценностей новой столицы: наладил связи с духовными лицами, настоятелями и руководителями христианских церквей и миссий. Одновременно с этим он приказал Заганос Паше взять Галату. Здесь он спланировал создание нового торгового района.

После взятия Константинополя венецианцы и генуэзцы заключили с Османской державой договоры о ненападении и свободной торговле.

Балканские войны

В 1454-55 гг. в двухразовом походе была взята Сербия. Сербский деспот с условием ежегодной выплаты дани, стал вассалом Османской империи. В 1456 году были присоединены острова в Эгейском море: Тамоз, Имроз, Семендре и Лемнос. Одновременно с этим Мехмед II организовал экспедицию на Белград, у стен которого войска венгерского полководца Яноша Хуньяди разгромили османскую армию, чем задержали продвижение турок в Венгрии на 70 лет.

В 1457 году он боролся с греческими восстаниями. В это же время им был нарушен договор с венецианцами, в результате чего были заняты Патрас и Коринф, которые он объединил с Теселье и отдал во владение Акынджы Турхан Бею. А поход на Морею продолжался до конца 1458 года.

Папа римский Каликст III попытался объединить против Османской империи мусульманские народы, но умер, не успев довести начатое до конца. Его дело продолжал Пий II, сделав ставку на христианские народы.

Мехмед II в 1458 году отправил в Сербию Махмуда Пашу, который взял Решавы, Куруджи и Осировича. В 1460 году султан совершил второй поход на Морею. Деспот Димитрий II Палеолог сдался в плен, а его брат Фома, передав императорский герб московскому Великому князю Ивану III, бежал в Италию.

Поставив Заганос Пашу главой новообъявленного Моринского Округа, Мехмет II вернулся в Эдирне. Пробыв некоторое время в бывшей столице, он отбыл в Бурсу. В 1460 году, будучи недоволен данью, которую платили генуэзцы и Трапезундская империя, Мехмет II подготовил поход и взял Амасру, находящуюся на западных берегах Чёрного моря.

Вслед за этой победой последовали и другие. Был отнят Синоп у Исфендиярогулларов, а у Понтоса был отобран Трапезунд. Местное население оккупированных территорий было переселено в Константинополь, а на освободившиеся территории были поселены тюркские крестьяне.

В 1449 и 1451 году османские армии были разбиты Скандербегом, который в 1461 году был признан Мехмедом в качестве правителя Албании.

В 1462 году Мехмед II выступил в поход на Валахию. Воевода Валахии Влад III, отличавшийся беспрецедентной казнью всех тюрков, которые попадались ему на руки, спровоцировал необъявленную «ночную атаку» на турецкие войска, в результате чего турки были разгромлены и им пришлось отступить.

Несмотря на все трудности, Махмуд Паша подавил народные волнения, имевшие место в Морадде в 1463 году, и отправил большинство греков в Константинополь. Мехмед II, дойдя до границ Венгрии, вернул отнятые ею земли Османской империи, а в 1465 году победоносно завершил поход на Герцеговину, присоединив и эту территорию к владениям империи. Второй поход к беспокойной Албании был совершён в 1466 году. Тогда были взяты стратегически важные крепости.

Восточная политика

Генуэзцы, потерявшие причерноморские колонии (Газария), заключили с крымским владыкой Хаджи Гераем военный договор, к которому присоединились Литва и Польша. В 1466 году вместе с ханом Крыма Менгли I Гераем они решили атаковать османские владения. Кроме этого, Тадж эд-Дин Ибрахим, правивший Караманом, обвинил Мехмета II в защите прав христиан, и пытался получить поддержку у мамлюкского правителя и мусульманской общины Египта, но скончался, не достигнув своей цели. Между его сыновьями Исхаком и Пир Ахметом началась борьба за бейский титул. В этом противостоянии Мехмед II принял сторону Пир Ахмета и приблизил его к себе. Старший же брат Исхак вошёл в близкие отношения с владыкой Ак-Коюнлу Узун-Хасаном, что стало отправной точкой в противостоянии двух тюркских владык. В 1467 году, завершив третий поход в Албанию, Мехмед II подошёл к владениям мамлюкских правителей Караманидов — Ак-Коюнлу — Мемлюк. Вступив в Анатолию, он занял Конью. Здесь же Мехмед II оказал военную помощь Дилкадирогуллары, которые вели войну с Караманидами.

В 1468 году, считая нецелесообразным продвижение в южном направлении, сдав отвоёванные территории во главе с Коньей сыну Караманской правящей иерархии Мустафе, Мехмед II вернулся в Стамбул. Воспользовавшись случаем, в 1469 году Пир Ахмет осадил Конью, а также участил набеги на Эрегли и Аксарай. Касим Караманид в 1470 году подошёл к Анкаре.

Недалеко от Силифке одно из воинских формирований Османской империи было разгромлено добровольцами-карамановцами, но в 1471 году Гедик Ахмед-паша нанёс им сокрушительное поражение и надолго парализовал военные силы Караманидов. Узун-Хасан вынужден был вступить в сражение, чтобы отстоять самое древнее княжество Анатолию, но все же он потерял Токат, а войска, посланные им в предместья Коньи, были наголову разбиты шехзаде Мустафой. Войны, которые велись с венецианцами, в 1470 году уже стали приносить положительные плоды. В этот год была присоединен к владениям империи остров Эвбея. Не смирившиеся с потерями венецанцы, осадив Анталью и Измир, учинили жесточайший разбой, более того, продвинувшись по территории империи, создали угрозу осады проливов и Стамбула.

На фоне этих бурных событий, в 1471 году, Узун-Хасан вёл многостороннюю подрывную политику. Видя, что необходимость войны с двором Ак-Коюнлу становится неизбежной, Мехмед II осенью 1472 года направил туда войска и попытался прервать взаимоотношения Ак-Коюнлу с венецианцами, а весной 1473 года с многочисленной армией вышел в поход. Узун-Хасан, приготовивший ловушки в труднопроходимых горных проходах Восточной Анатолии, нанёс тяжёлый удар по Османским войскам.

Этот случай был разглашён по всей Анатолии с извещением о смерти Мехмеда II. Но 11 августа 1473 года в битве при Отлукбели Мехмед II одержал убедительную победу и, вслед за этим, продвинувшись до Себинкарахисара, взял и его. После этого урока Узун-Хасан предложил договор мира и родства, и Мехмед II принял предложение.

Решив таким образом восточную проблему, Мехмед II с 1474 года стал вплотную заниматься Караманидами, Крымом, проблемами Причерноморья. Для урегулирования отношений с Караманидами снова был командирован Гедик Ахмет Паша. Османские войска, направленные по суше и по морю, отогнали венецанцев от берегов и захватили крепости Эрменак, Меннан и Силивкёз. Разгромленный и бежавший Пир Ахмет погиб в горах. Окрылённый этой победой Гедик Ахмет Паша в 1475 году пошёл в поход на Крым и занял крепости Кефе, Азак, Менкур, а также берега Крыма.

Западное направление

Мехмед II, имевший возможность в это время заняться западными проблемами, предпринял поход против венецианцев, держащих обширную территорию Албании под контролем. В Северной Албании и Морее османские войска пошли в наступление двумя отдельными армиями. Конница и передовые пехотные части вплотную приблизились к венецианцам. Мехмед II осадил крепости Шкодер (Ишкодра) и Круя (Акчахисар), и венецианцы предложили мир, заключённый 25 января 1479 года.

По условиям договора Венеция вынуждена была возвратить все занятые ей албанские территории, включая Шкодер, а Османская империя отдала назад все захваченне на полуострове Морея порты. Договор также предусматривал и торговые взаимоотношения: за 10 000 золотых в год венецианские корабли могли пришвартовываться к причалам Османской империи и вести обоюдовыгодную торговлю.

В 1480 году османы осадили Родос, что вселило в них ещё большую уверенность в своих силах. Летом 1480 г. османы осадили и взяли крепость Отранто в Неаполитанском королевстве. Османский флот начал совершать грабительские рейды на соседние города — Лечче, Таранто, Бриндизи и Вьесте. В Риме началась паника. Папа Сикст IV продумал планы эвакуации города и призвал европейские страны организовать крестовый поход против турок, который активно поддержала лишь Венгрия, приславшая около 1600 воинов для борьбы с турками, и Неаполь, собравший организованное ополчение. Османы оставили Отранто в 1481 г., когда умер Мехмед II.

Смерть

Мехмед II завершил приготовления к второму восточному походу и перебазировался из Стамбула в Гебзе для окончательного формирования армии. В дворцовых кругах предполагалось, что этот поход будет направлен против Египта, но в Гебзе во время нахождения в воинском стане Мехмед II заболел и скоропостижно скончался, как предполагалось от пищевого отравления или же по причине своей хронической болезни. Существовала также версия об отравлении.

Тело владыки было привезено Карамани Ахмет-пашой в Стамбул и было выставлено для прощания в течение двадцати дней. На второй день после восхождения Баязида II на престол тело было предано земле в мавзолее Мечети Фатих. Похороны состоялись 21 мая 1481 года.

Мехмед II в искусстве

В опере

• «Маометто II» (en:Maometto II), 1820: опера Джоаккино Россини.

В кино

• «Князь Дракула» / «Dark Prince: The True Story of Dracula» (США; 2000) режиссёр Джо Чаппелль, в роли Мехмеда II — Клаудиу Блеонц.
• «Завоевание 1453» (2012) (роль султана исполнил Деврим Эвин).
• «Фатих-завоеватель» (2013) (роль султана исполняет Мехмед Акиф Алакурт)
• «Дракула»(2014) (роль султана исполнил Доминик Купер)
• "Османская пощечина" ("Osmanli Tokadi") - турецкий сериал 2013 года (в роли Мехмеда Фатиха - Исмаил Хаджиоглу)

См. также

• Османская империя
• Падение Константинополя
• Джем (султан)

Ссылки

• Мехмед II ([www.echo.msk.ru/programs/vsetak/982544-echo/#element-text часть 1] и [www.echo.msk.ru/programs/vsetak/986132-echo/#element-text часть 2]) в передаче «Всё так» на Эхе Москвы
• Франц Бабингер. Султан Мехмет Фатих и его времена = Fatih Sultan Mehmed ve zamanı. — Oğlak, 2003. — 479 с. — ISBN 9753294174.  (тур.)

Отрывок, характеризующий Мехмед II

«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.