Мехмед VI

Мехмед VI Вахидеддин محمد سادس‎ - Mehmed-i Sadis<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Османский султан
3 июля 1918 — 16 ноября 1922
Предшественник:	Мехмед V
Преемник:	титул упразднён
Халиф Исламского Халифата
3 июля 1918 года — 18 ноября 1922 года
Предшественник:	Мехмед V
Преемник:	Абдул-Меджид II
Вероисповедание:	Ислам, суннитского толка
Рождение:	2 февраля 1861(1861-02-02) Стамбул, Османская империя
Смерть:	15 мая 1926(1926-05-15) (65 лет) Сан-Ремо, Королевство Италия
Место погребения:	Мечеть Селима I в Дамаске
Род:	Османы
Отец:	Абдул-Меджид I
Мать:	Гюлюсту Кадын Эфенди
Тугра:

Мехме́д VI Вахидедди́н (осм. محمد سادس‎ — Mehmed-i Sadis, тур. Altıncı Mehmet, Mehmet Vahideddin) (2 февраля 1861 — 15 мая 1926) — 36-й и последний султан Османской империи, правил с 4 июля 1918 по 1 ноября 1922 года.

Биография

Сын султана Абдул-Меджида I. Вступил на престол во время заключительного этапа Первой мировой войны, в которой Османская империя участвовала на стороне Германии. К лету 1918 года военное положение империи было крайне тяжелым.

В это время близилась к завершению Первая мировая война. Англичане развивали наступление в Сирии, овладели Дамаском и Халебом. В сентябре—октябре 1918 основные силы османской армии в Палестине, Сирии и Ираке были разгромлены английскими войсками, а после капитуляции Болгарии войска Салоникского фронта союзников были готовы наступать на Константинополь. 30 октября 1918 г. на борту английского линкора «Агамемнон» в заливе Мудрос представители младотурок подписали с победителями перемирие, равносильное по своей сути акту о капитуляции. По его условиям, турецкая армия должна была сложить оружие и приступить к демобилизации. Арабские провинции империи — Ирак, Сирия, Палестина, Трансиордания, Египет, страны Аравийского полуострова и Ливия отделялись от Турции и становились подмандатными территориями держав Антанты.

Поражение в войне положило конец десятилетнему правлению младотурок. 8 октября ушёл в отставку кабинет младотурок во главе с Талаат-пашой, новое правительство начало переговоры с союзниками о перемирии. 31 октября 1918 года было заключено Мудросское перемирие, фактически являвшееся безоговорочной капитуляцией Османской империи. Согласно условиям перемирия, османская армия подлежала демобилизации, флот должен был быть передан союзникам, державы Антанты получили право оккупировать район проливов и любые иные районы по своему усмотрению. В ночь на 3 ноября 1918 года лидеры младотурок бежали в Германию, а партия «Единение и прогресс» объявила о своем самороспуске. 13 ноября эскадра союзных кораблей пришла в Константинополь и высадила десант, который взял столицу под свой контроль. 14 ноября войска союзников вступили в столицу.

21 декабря 1918 года Мехмед VI распустил парламент и назначил великим везиром своего шурина Дамад-Ферид-пашу, сторонника соглашения с союзниками любой ценой. Османское (султанское) правительство стало марионеткой в руках оккупационных властей во главе с верховным комиссаром Антанты в Константинополе. В мае 1919 года греческие войска оккупировали Смирну и прилегающий район.

В сложившейся ситуации в Анатолии началось освободительное движение, которое возглавил Мустафа Кемаль паша. В 1919 году конгресс «обществ защиты прав» в Сивасе потребовал обеспечения турецкого суверенитета в пределах границ, предусмотренных Мудросским соглашением, и созыва парламента. В январе 1920 года был созван новый состав парламента, в котором большинство оказалось у сторонников Мустафы Кемаля. 16 марта парламент был разогнан британскими войсками. В ответ на это Мустафа Кемаль и его сторонники создали в Анкаре новый парламент — Великое национальное собрание (ВНСТ), объявившее себя единственной законной властью в стране. Было объявлено, что султан «находится в плену у неверных» и поэтому его приказы не подлежат исполнению. В связи с этим султан объявил Мустафу Кемаля мятежником, ему был заочно вынесен смертный приговор.

В начале 1919 г. к власти пришла оппозиционная младотуркам партия «Свобода и согласие», придерживавшаяся английской ориентации. Однако фактически под контролем центрального правительства находился только район вокруг столицы. Тотчас после заключения Мудросского перемирия в различных районах Анатолии стали возникать патриотические общества, выступавшие против расчленения страны и за сохранение турецкой государственности. В сентябре 1919 г. в Сивасе состоялся всетурецкий конгресс Общества защиты права Анатолии и Румелии. Здесь был избран Представительный комитет во главе с Мустафой Кемаль-пашой, который сосредоточил в своих руках фактически всю власть в стране, за исключением Стамбула и оккупированных иностранцами территорий. Конгресс принял постановление, в котором указывалось, что турецкие провинции, находившиеся в пределах границ, определенных Мудросским перемирием, составляют единое, неделимое целое, ни одна часть которого не может быть отторгнута от османского государства ни под каким предлогом.

В январе 1920 года в Константинополе начал свои заседания османский парламент, выступивший вскоре со сходным заявлением. Однако победители вынашивали другие планы и открыто готовились к расчленению Турции. С согласия султана Мехмеда VI 16 марта 1920 года в Константинополе высадились английские войска, и город был официально объявлен оккупированным. Парламент был распущен, депутаты арестованы. В ответ в апреле 1920 г. в Анкаре собрался патриотический меджлис, получивший название Великого национального собрания Турции. Его председателем стал Мустафа Кемаль-паша. 3 мая было образовано правительство, также во главе с Кемаль-пашой. Действия турецких патриотов победители расценили как мятеж, подавление которого было поручено Греции.

В июне 1920 года греческая армия выступила из Смирны, заняла Балыкесир, Бурсу и начала наступление в глубь Анатолии. В том же месяце другая греческая армия заняла Адрианополь. В августе в Севре (близ Парижа) между султанским правительством и державами-победительницами был подписан окончательный мирный договор. По его условиям Восточная Фракия и Эдирне, а также Смирна должны были отойти Греции, Мосул — Англии, Искендерун — Франции. На востоке предусматривались значительные территориальные уступки в пользу Армении, а также отделение Курдистана.

Сторонники Мехмеда VI и его правительства с помощью англичан попытались создать так называемую «халифатскую армию» под командованием Сюлейман Шефик-паши для борьбы с кемалистами, также им удалось поднять ряд восстаний на контролируемых кемалистами территориях. Но при первых же столкновениях с войсками кемалистов халифатская армия потерпела поражение, часть её перешла на сторону кемалистов. После этого страны Антанты сделали ставку на прямую интервенцию силами греческой армии, которая в июне 1920 года оккупировала Восточную Фракию и повела наступление из Измира вглубь Анатолии. 10 августа 1920 года султанское правительство подписало Севрский договор, фактически означавший расчленение территорий империи. ВНСТ не признало договор и объявило подписавших его изменниками. В ходе греко-турецкой войны 1919—1922 греческие интервенты, после некоторых первоначальных успехов, потерпели поражение.

1 ноября 1922 года ВНСТ приняло закон о разделении султаната и халифата, при этом султанат упразднялся. Так закончилась более чем шестивековая история Османской империи.

16 ноября 1922 года Мехмед VI, формально ещё остававшийся халифом, обратился к британским военным властям с просьбой вывезти его из Константинополя. 17 ноября он покинул Константинополь на борту британского линкора «Малайя», который доставил его на Мальту. Через день после этого ВНСТ лишило Мехмеда VI Вахидеддина титула халифа.

В 1923 бывший султан совершил паломничество в Мекку, позднее жил в Италии. Умер в Сан-Ремо в 1926. Похоронен в Дамаске.

Семья и дети

Жёны:

• Эмине Назикеда
• Сение Инширах (развод в 1909)
• Шадие Мюведдет
• Айше Лейла Невваре (развод в 1924)
• Нимет Невзад

Дети:

• Фенире Султан или Мюнире Султан (р. и ум. в 1888)
• Фатьма Улвие Султан (1892-1967; мать Эмине Назикеда)
• Рукие Сабиха Султан (1894-1971; мать Эмине Назикеда)
• Мехмед Эртугрул (1912-1944; мать Шадие Мюведдет)

Предки

Предки Мехмеда VI

16. Ахмед III султан Османской империи               8. Абдул-Хамид I султан Османской империи                       17. Рабия Шерми-султан               4. Махмуд II султан Османской империи                             9. Накшидиль-султан                       2. Абдул-Меджид I султан Османской империи                                   5. Безмиалем-султан                             1. Мехмед VI                                         24. Манучар Чачба владетельный князь Абхазии               12. Келеш Ахмат-бей Чачба владетельный князь Абхазии                       25. Эсма Аредба               6. Таир-бей Чачба                             26. Кац Маршан               13. Рабия-ханум Маршан                       3. Гюлюсту Кадын-эфенди                                   7. Афише Лакрба

См. также

• Распад Османской империи

Литература

• Фрили Дж. Тайны османского двора. Частная жизнь султанов (пер. с англ). — Смоленск, 2004. — ISBN 5-8138-0504-4

Ссылки

• www.theottomans.org/english/family/mehmedvahdeddin.asp
• www.osmanli700.gen.tr/english/sultans/36index.html

Отрывок, характеризующий Мехмед VI

– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.