Шеху, Мехмет

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Мехмет Шеху»)
Перейти к: навигация, поиск
Мехмет Шеху
алб. Mehmet Shehu
Председатель Совета Министров Албании
20 июля 1954 — 17 декабря 1981
Предшественник: Энвер Ходжа
Преемник: Адиль Чарчани
 
Вероисповедание: атеист
Рождение: 10 января 1913(1913-01-10)
Чоруш,
Смерть: 17 декабря 1981(1981-12-17) (68 лет)
Тирана
Отец: Исмаил Шеху
Мать: Султана Шеху
Супруга: Фикирете Шеху
Дети: Скендер Шеху, Башким Шеху
Партия: Албанская партия труда

Мехмет Шеху (алб. Mehmet Shehu; 10 января 1913, Чоруш (Çorush) — 17 декабря 1981, Тирана) — албанский коммунитический политик, военный и государственный деятель, член политбюро ЦК АПТ, министр внутренних дел, обороны и иностранных дел, в 19541981 — премьер-министр НРА. Являлся вторым лицом партийно-гоударственной иерархии после Энвера Ходжи. Проводил жёсткую сталинистскую политику. Погиб в декабре 1981 после конфликта с Ходжей, по официальной версии покончил жизнь самоубийством.





Происхождение, профессия, взгляды

Родился в семье мусульманского имама. Исмаил Шеху, отец Мехмета Шеху, считался «фанатичным шейхом»[1], в 1914 году он участвовал в крестьянском восстании против князя Вильгельма Вида, за возвращение под власть Османской империи.

В 1932 Мехмет Шеху окончил техническое училище, учреждённое Американским Красным Крестом. Изучал сельскохозяйственное дело. Поступил на службу в министерстве сельского хозяйства Албанского королевства, но вскоре оставил должность. Пытался поступить в военное училище Тираны, но получил отказ по возрасту (в то время Мехмету Шеху было 19 лет). Работал агротехником на ферме.

В юности Мехмет Шеху во многом унаследовал консервативно-фундаменталистские взгляды отца. С этих позиций он был противником королевского режима Ахмета Зогу. С 1930-х Шеху проникся коммунистическим мировоззрением в версии сталинизма.

В испанской гражданской войне

В 19351936 Мехмет Шеху учился в военном колледже Неаполя. Исключён по политическим мотивам. Вернувшись в Албанию, был арестован и около трёх месяцев находился в тюрьме Тираны. Освободившись некоторое время работал техником в сельскохозяйственной школе.

В декабре 1937 Шеху перебрался в Испанию, где принял участие в |по 1939 год в гражданской войне на республиканской стороне. Командовал батальоном в Бригаде имени Гарибальди, состоял в Компартии Испании. После поражения испанских республиканцев с 1939 по 1942 находился в лагере интернирования во Франции.

Из оккупированной Франции в 1942 году Шеху был доставлен в Италию. Около двух месяцев он пробыл в фашистской тюрьме, примкнул к итальянской компартии.

В албанской партизанской войне

Вернувшись в Албанию, был арестован и заключён в Дурресе, но быстро освобождён по ходатайству военачальника Казима Кочули (члена Албанской фашистской партии) и мусульманского богослова Ферит-бея Вокополы. В автобиографии Шеху называл своё освобождение «ошибкой фашистов»[2].

Выйдя из тюрьмы, Мехмет Шеху направился к Хюсни Капо — политкомиссару коммунистической Национально-освободительной армии (UNÇ) округа Влёра. С февраля 1943 занимал командные посты в UNÇ. Активно участвовал в боевых действиях против итальянских и немецких войск, сотрудничая с британцами. Известен случай, когда бойцами Шеху был взят в плен офицер СС[3].

С августа 1944 Мехмет Шеху командовал дивизией, в октябре получил звание генерал-майора. В 1944—1945 — член Антифашистского совета национального освобождения (временного правительства Албании).

Во время войны Мехмет Шеху заслужил репутацию сурового и беспощадного командира. По его приказу были казнены главы многих кланов в горах северной Албании. Эти качества способствовали особому вниманию и расположению к Шеху со стороны Энвера Ходжи. В феврале 1943 года Шеху стал кандидатом в члены ЦК АПТ — партии албанских коммунистов.

Организатор репрессий

После окончания Второй мировой войны Мехмет Шеху стал заместителем начальника генерального штаба вооружённых сил НРА. Окончив в 1946 московскую Высшую военную академию имени К. Е. Ворошилова, стал начальником генерального штаба. Дослужился до звания генерала армии. С 1948 Мехмет Шеху — член политбюро и секретарь ЦК АПТ, заместитель председателя совета министров и министр внутренних дел НРА. С июня 1953 по июль 1954 был также министром обороны и министром иностранных дел (до Шеху эти должности занимал Ходжа).

Мехмет Шеху курировал вопросы госбезопасности, возглавлял карательный аппарат режима, в том числе спецслужбу Сигурими. Руководил политическими репрессиями против противников АПТ, католиков и мусульман, а также партийной чисткой. Организовал процесс Кочи ДзодзеПанди Кристо и преследования «титовцев». В кругу друзей Шеху рассказывал, что лично привел в исполнение смертный приговор Дзодзе[4].

В феврале 1951 Мехмет Шеху был организатором бессудного убийства 22 оппозиционных интеллигентов и предпринимателей после устроенного подпольщиками-антикоммунистами взрыва в советском посольстве (жертв и серьёзных разрушений взрыв не причинил). Именно Шеху на совещании в политбюро 20 февраля 1951 инициировал чрезвычайные репрессивные меры, «независимо от действующего законодательства». Он предложил арестовать 100—150 человек, из которых казнить 15—20[5].

В ночь на 26 февраля были расстреляны были влиятельные оппозиционеры, заведомо невиновные в теракте. Несколько ранее, 25 февраля, Шеху лично взялся допрашивать одного из арестованных — коммерсанта Йонуза Кацели. Во время допроса Кацели атаковал и избил Шеху, после чего погиб в завязавшейся драке[6].

Глава правительства

В 1954 Мехмет Шеху был назначен председателем совета министров. Возглавлял коммунистическое правительство Албании до конца своей жизни. В 19741980 вновь занимал пост министра обороны. С 1947 по 1981 был депутатом Народного собрания НРА—НСРА. Более тридцати лет Мехмет Шеху являлся вторым лицом албанской партийно-государственной иерархии, ближайшим сподвижником Энвера Ходжи. На официальных фотографиях и пропагандистских плакатах Ходжа и Шеху часто изображались вместе, что создало определённые проблемы после 1981 года.

Мехмет Шеху сыграл важную роль в формировании сталинистского (ходжаистского) режима — самого жёсткого в Восточной Европе[7]. На XXII съезде КПСС Анастас Микоян процитировал (в негативном контексте) слова Шеху: «Кто не согласен с нашей руководящей ролью, тот получит плевок в лицо, удар в челюсть, а если надо — то и пулю в голову». Шеху был также соавтором изоляционистской политики — закрытия Албании от внешнего мира, разрыва с СССР в 1961. В то же время он был сторонником союза с КНР, разорванного Ходжей в 1978.

В то же время, по воспоминаниям сына Мехмета Шеху Скендера, его отец был склонен к прагматизму и ценил Сталина за «соединение русского революционного духа с американской практичностью»[8].

Версии гибели

В 1981 году между первым секретарём ЦК АПТ Энвером Ходжей и премьер-министром Мехметом Шеху возникли серьёзные разногласия. Они отражали противоречия относительно дальнейшего развития Албании. В партийно-государственном руководстве появились сторонники примирения с СССР и КНР, налаживания торгово-экономических отношений с СФРЮ и даже с Италией. Предполагается, что Шеху придерживался подобных позиций, поскольку не видел иной возможности выхода из глубокого экономического тупика. Однако Ходжа категорически отстаивал изоляционистский статус-кво[9]. Отношения Ходжи с Шеху обострила также помолвка Скендера Шеху-младшего со спортсменкой Сильвой Турдиу, девушкой из «политически неблагонадёжной семьи»[10].

18 декабря 1981 албанские власти объявили, что Мехмет Шеху покончил жизнь самоубийством «в состоянии глубокого душевного волнения»[11]. Вскоре в адрес покойного последовали стандартные политические обвинения: шпионаж в пользу Югославии, СССР, США, Италии, работа на КГБ и ЦРУ (одновременно), «контрреволюционный заговор», «планы реставрации капитализма» и т. д.

Официальное заявление о самоубийстве Шеху по сей день вызывает серьёзные сомнения. Иностранные эксперты, югославские и советские дипломаты обращали внимание, что, в отличие от темпераментного Ходжи, Шеху был человеком холодного рационального характера, не склонным к нервным срывам и импульсивным решениям. При этом Шеху как глава правительства сталкивался с реальными проблемами, требовавшими конкретных решений — тогда как Ходжа, глава партии, исходил прежде всего из идеологических догм и в последние годы «находился в параллельной реальности»[12]. Существует версия, что в действительности Шеху был застрелен прямо на заседании политбюро ЦК АПТ[13].

Политические последствия

В 1982 Энвер Ходжа вынужден был ввести в свою программную книгу «Титовцы» дополнительную главу, в которой задним числом «разоблачался» Мехмет Шеху.

Ближайший сподвижник и преемник Шеху на министерских постах Кадри Хазбиу был арестован, осуждён и в 1983 расстрелян как «участник заговора». Вместе с ним репрессиям подверглась группа родственников и сторонников покойного премьера[14]. Через «дело Хазбиу» с Шеху задним числом связали антикоммунистическую Группу Шевдета Мустафы, в сентябре 1982 года проникшую в Албанию с целью убийства Ходжи[15].

Рамиз Алия, возглавивший АПТ после смерти Ходжи, в 1985 характеризовался как «участник борьбы со всеми врагами партии, кончая Мехметом Шеху».

Семья

Мехмет Шеху был женат, имел двух сыновей. Фикирете Шеху — жена Мехмета Шеху — была директором Высшей партийной школы АПТ. После гибели мужа была арестована, заключена в тюрьму, где скончалась в 1988.

Башким Шеху — младший сын Мехмета Шеху — известный сценарист и писатель. После гибели отца был арестован, восемь лет находился в тюрьме и полтора года в лагере интернирования. Освобождён после падения коммунистического режима в 1991. Занимался поиском могилы Мехмета Шеху и 19 ноября 2001 объявил, что обнаружил её. В настоящее время живёт в Испании.

Скендер Шеху — старший сын Мехмета Шеху — в разные исторические эпохи становился фигурантом скандалов. В мае 2016 он был арестован в Швеции по обвинению в хранении наркотиков. В то же время он много сделал для восстановления картины событий 1981 года.

Фечор Шеху — племянник Мехмета Шеху — в 1979—1982 возглавлял МВД и «Сигурими», был известен особой жестокостью при ведении допросов. После гибели дяди арестован и в 1983 расстрелян вместе с Кадри Хазбиу.

Дуро Шеху — младший брат Мехмета Шеху — после гибели брата был арестован. Впоследствии получил возможность эмигрировать в Канаду.

В романе Исмаила Кадаре «Преемник» в литературной форме описывается биография Шеху.

Напишите отзыв о статье "Шеху, Мехмет"

Примечания

  1. [shqiptarja.com/dossier/2711/babai-i-mehmet-shehut-fanatik-mysliman-kund-r-shqip-ris--173711.html Babai i Mehmet Shehut, fanatik mysliman, kundër Shqipërisë]
  2. [www.panorama.com.al/autobiografia-e-vitit-1951-mehmet-shehu-kam-pasur-prirje-terroriste/ Autobiografia e vitit 1951, Mehmet Shehu: Kam pasur prirje terroriste]
  3. [www.shekulli.com.al/p.php?id=6100 Fiqretja na shpëtoi jetën, hapi qesen me para]
  4. [studall.org/all-88452.html Поворотный 1948 год]
  5. [www.kohajone.com/2016/02/26/bomba-ne-ambasaden-sovjetike-si-u-ekzekutuan-pa-gjyq-22-intelektuale/ Bomba në Ambasadën Sovjetike, si u ekzekutuan pa gjyq 22 intelektualë]
  6. Uran Butka. Bombë në Ambasadën Sovjetike, 2008.
  7. [alchetron.com/Mehmet-Shehu-1378592-W Mehmet Shehu]
  8. [www.mapo.al/2013/01/skender-shehu-babai-ka-vrare-veten-gabim-qe-me-lejoi-te-fejohesha-me-silven/1 Skënder Shehu: Babai ka vrarë veten, gabim që më lejoi të fejohesha me Silvën]
  9. «За рубежом». Обозрение иностранной прессы. № 51, 1981
  10. [www.arkivalajmeve.com/Deshmia-e-Fecor-Shehut-Lidhjen-e-djalit-te-Mehmetit-me-Silva-Turdiun-e-mesova-nga-Kreshnik-Tartari.1047084833/ Dëshmia e Feçor Shehut: Lidhjen e djalit të Mehmetit me Silva Turdiun e mësova nga Kreshnik Tartari]
  11. [www.nytimes.com/1981/12/19/obituaries/gen-mehmet-shehu-dead-at-68-served-albania-as-prime-minister.html GEN. MEHMET SHEHU DEAD AT 68; SERVED ALBANIA AS PRIME MINISTER]
  12. [www.panorama.com.al/jugosllavet-per-vdekjen-e-mehmet-shehut-nuk-ishte-vetevrasje/ Jugosllavet per vdekjen e mehmet Shehut: Nuk ishte vetevrasje]
  13. [www.historytoday.com/richard-cavendish/death-enver-hoxha Death of Enver Hoxha]
  14. [www.pashtriku.org/?kat=63&shkrimi=1326 PASHTRIKU: PROCESVERBALI TOP’SEKRET — SI U PUSHKATUA KADRI HAZBIU…]
  15. [rufabula.com/articles/2015/09/25/the-feat-of-shevdet Подвиг Шевдета]

Отрывок, характеризующий Шеху, Мехмет

– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.