Мец, Адам
| Адам Мец | |
| нем. Adam Mez | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Страна: |
Швейцария |
| Научная сфера: | |
| Известные ученики: | |
| Известен как: |
автор книги «Мусульманский Ренессанс» |
Адам Мец (нем. Adam Mez; 8 апреля 1869, Фрейбург, Великое герцогство Баденское — декабрь 1917), известный швейцарский востоковед, арабист, профессор кафедры восточных языков в Базельском университете[1]
Биография
Христиан Адам Мец родился 8 апреля 1869 года в маленьком баденском городе Фрейбурге (Freiburg im Breisgau). Первоначальной сферой его интересов была юриспруденция, затем богословие. После знакомства с выдающимся немецким ориенталистом Теодором Нёльдеке и путешествия по Востоку увлёкся восточными языками. Изучал семитологию, затем сделал окончательный выбор в пользу исследования средневекового арабского Востока.
В конце XIX века Адам Мец вошёл в кружок молодых ученых, группировавшихся вокруг Дюмлера, последователя Буркхардта. Взгляды Дюмлера повлияли на Меца, посвятившего многие годы исследованию «мусульманского Ренессанса». Отмечается, что в своей работе Мец следовал методу «школы Ранке».
По воспоминаниям Якоба Ваккернагеля, Мец отличался высокой одарённостью и был талантливым педагогом. Однако, по словам Ваккернагеля, Мец «был хорошо известен в своем городе, но за его пределы имя А. Меца не выходило, а объяснялось это тем, что за 25 лет своей научной деятельности он опубликовал очень мало работ» .
«Мусульманский Ренессанс» — последняя работа А. Меца, которой он отдал всю жизнь и которая принесла ему широкую известность Мец умер в декабре 1917 года, не закончив свою работу. Книга Меца увидела свет в 1922 году.[2]
Оценка деятельности Меца
Первая рецензия на книгу Меца опубликована через год после её выхода в свет. К. Беккер давая высокую оценку самой личности Меца, отмечал, что его труд «всегда будет кладезем знаний и без неё не сможет обойтись ни одно исследование по вопросам культуры эпохи халифов».
В 1925 году выходит Р. Гартмана, где он называет книгу А. Меца «образцом аналитического метода в исторической науке», отмечая «самоотверженную объективную деятельность» историка, полностью соответствующую взглядам «школы Ранке». Обнаружена неопубликованная рецензия академика И. Ю. Крачковского на испанский перевод книги А. Меца . Отмечая, что монография Меца хорошо известна специалистам, Крачковский считает, что в полной мере этот труд не оценен и намечает пути, по которым должна идти разработка темы, поднятая Мецем.
Для академика В. В. Бартольда книга Меца стала толчком для самостоятельного исследования. Оценивая несомненные заслуги Меца, Бартольд в своей работе показал, как надо пользоваться книгой Меца. Смысл его пояснений сводился к тому, что Бартольд продемонстрировал, как надо анализировать данные, собранные Мецем, и дополнять их источниками, которыми учёный по разным причинам не мог воспользоваться. Бартольд предвидел, что труд Меца даст толчок новым исследованиям вопросов, поднятых в работе учёного.[2]
Библиография
- Мец А. Мусульманский ренессанс. — М.: Наука, 1966
Напишите отзыв о статье "Мец, Адам"
Примечания
Отрывок, характеризующий Мец, Адам
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
