Мечеть Биби-Эйбат

Мечеть
Мечеть Биби-Эйбат азерб. Bibiheybət məscidi
Современное здание мечети (1998—1999 годы)
Страна	Азербайджан Азербайджан
Город	Баку Баку
Течение, школа	шииты
Тип мечети	Джума-мечеть
Архитектурный стиль	Ширванская школа
Строитель	Махмуд ибн Саад
Инициаторы строительства	Фаррухзад II (правил в 1260—1282 годах)
Строительство	1264/1265—1266/1267 (предположительно) современное здание: 1998—1999 годы
Основные даты: 2008 — реставрация
Дата упразднения	1936 год
Реликвии и святыни	Могила Укеймы ханум
Площадь помещений	м²
Количество куполов	3
Количество минаретов	2
Материал	известняк
Состояние	действующая
Таравих	Y
Ифтар и сухур	Y
Библиотека	Y

Мечеть Биби-Эйбат (азерб. Bibiheybət məscidi) — шиитская мечеть, расположенная на берегу Бакинской бухты, в посёлке Шихово в Азербайджане. Существующее ныне сооружение возведено в 1998—1999 годах на месте одноимённой мечети, построенной во второй половине XIII века ширваншахом Абу-л-Фатх Фаррухзадом, впоследствии неоднократно достраивавшейся (последний раз в 1911 году) и полностью разрушенной в 1936 году, во время «безбожной пятилетки», когда религия в СССР подверглась попытке полного искоренения.

Биби-Эйбатский комплекс, в который, кроме мечети, входят усыпальницы и захоронения значимых людей, является одним из значительных памятников исламского зодчества Азербайджана. Мечеть, в старину называвшаяся «мечетью Фатимы», привлекала внимание исследователей и путешественников. В своё время её посетили писатели Аббаскули-ага Бакиханов, Хуршудбану Натаван, Александр Дюма, востоковеды Николай Ханыков, Илья Березин, Борис Дорн, Евгений Пахомов.

История

Мечеть была построена над гробницей дочери Мусы аль-Казима, седьмого шиитского имама, бежавшего в Баку от преследования халифов. Укейма-ханум принадлежала к роду имама Али и Фатимы, на её происхождение указывает надпись, высеченная на каменной гробнице: «Здесь погребена Укейма ханум, потомок пророка Мухаммада, внучка шестого имама Джафара ас-Садыка, дочь седьмого имама Мусы аль-Казима, сестра восьмого имама Али ар-Риза». В центре усыпальницы, посреди квадратной деревянной решётки, погребён слуга (служанка?) Укеймы ханум по имени Эйбат, отсюда и название мечети «Биби-Эйбат» — «тётя Эйбата».

Датировка

На основе настенных надписей южной стены мечети историки относят постройку к концу XIII века. Арабская надпись на стене мечети гласила: «Работа Махмуд ибн Саада» (этот же архитектор построил Нардаранскую крепость вблизи Баку).

Востоковед Илья Березин, посетивший мечеть Биби-Эйбат в 1841 году, обнаружил другую арабскую надпись: «Приказал построить эту мечеть мелик возвеличенный, султан величайший, защитник государства и веры Абу-л-Фатх Фаррухзад ибн Ахситана ибн Фарибурз, помощник эмира верующих, да продлит Аллах его царствования и владычество! В дату года восьмидесятого (1281—1282 г)». По версии азербайджанского историка Сары Ашурбейли имя Фаррухзада, могло появиться на мечети в связи с её реставрацией Ширваншахами, сама же постройка могла быть древнее. Другого мнения придерживался советский искусствовед Леонид Бретаницкий:

Мечеть в пос. Ханлар (б. сел. Шихово, б. Биби-Эйбат) близ Баку была построена в конце XIII в. Разрушена она сравнительно недавно и известна по краткому описанию и нескольким фотографиям. Вытянутый, прямоугольный зал мечети перекрывался стрельчатым сводом и был разделен стрельчатой подпружной аркой. На южной стене находился богато декорированный михраб с расположенным около него мимбаром. Мечеть соединялась с пристроенной позднее небольшой усыпальницей. Зал слабо освещало небольшое окно в южной стене, где находилась и арабоязычная надпись с именем зодчего — Махмуда, сына Са'да, строителя замка в сел. Нардаран. В описании глухо^[уточнить] говорится о применении керамики с голубой глазурью в убранстве интерьера мечети. Строительная надпись на восточном фасаде, упоминаемая Б. Дорном и И. Березиным, сообщала, что мечеть построена Фаррухзадом II, сыном Ахситана II, позволяя датировать её временем его правления, т. е. 660—665 гг. х. (1264-65 — 1266-67).

— Л. С. Бретаницкий

Слева — картина Вигго Петера Олафа Лангера «Мечеть в Шихове» (1911), справа — мечеть на дореволюционной открытке

Мечетью в течение более ста лет управляло четыре поколения шейхов, она пользовалась налоговыми привилегиями: согласно копиям с указов Тахмасиба, Аббаса I, Аббаса II и Хусейна, выполненными Борисом Дорном, государственные чиновники, владельцы союргала не имели право брать налоги с вакуфных имуществ этого комплекса. В указе шаха Тахмасиба говорилось, что «Биби-Эйбатское заведение имело огромное вакфное имущество при шейхе Бунйаде».

Так как вокруг мечети селились шейхи, считающиеся авторитетными богословами, это место со временем стали называть «Шых». Отсюда произошло современное название пригорода Баку — Шыхово, где и расположена мечеть. Наряду со многими мусульманами, завещавшими похоронить их близ мечети, был и Хаджи шейх Шариф, прибывший в своё время в Баку с целью распространения суфизма. Он всю оставшуюся жизнь провёл в этом храме, где и был погребён.

Мечеть являлась местом религиозного паломничества. Александр Дюма, посетивший мечеть в 1850-х годах, в своей книге «Кавказ» утверждал, что «мечеть — место поклонения бесплодных женщин, они приходят сюда пешком, молятся и в течение года получают способность рожать…».

Согласно писателю, мечеть посетила поэтесса Хуршудбану Натаван (Дюма называет её княгиней Хасар Уцмиевой), у которой менее чем через год после этого родился сын, а в качестве пожертвования была построена дорога от мечети до Баку.

Мечеть упоминается в работах таких исследователей и путешественников, как Илья Березин, Борис Дорн, Николай Ханыков, Аббаскули-ага Бакиханов, Евгений Пахомов. Азербайджанский историк Г. Садиги, в 1925 году посвятивший мечети небольшую статью, оставил следующее описание:

В 5 верстах к юго-западу от Баку, за Баиловским мысом находится Шихова деревня, расположенная на скате горного отрога и на небольшой береговой полосе. Достопримечательностью её является старинная красивая мечеть. От моря до мечети около полуверсты; со стороны моря, с востока, идет лестница, с южной и северной стороны моря находятся ворота. Около мечети высокий минарет, а также усыпальницы — мавзолеи, склепы и могилы.

Разрушение

После установления советской власти в Азербайджане в 1920 году началась борьба большевиков с религией. Биби-Эйбатская мечеть, имевшая большое значение для верующих мусульман, превратилась в мишень для нового правительства наряду с храмами других конфессий — собором Александра Невского и польским католическим костёлом.

В сентябре 1935 года Азербайджанский ЦИК и президиум Бакинского совета «на основании требований трудящихся» о запрете религиозных обрядов в мечети, приняли постановление: «Удовлетворить ходатайство 300 рабочих нефтепромысла им. Сталина о закрытии в сел. Шихово молитвенного дома „Биби“». В 1936 году согласно распоряжению 1-го секретаря ЦК АКП (б) Мир Джафара Багирова мечеть была взорвана. Многие сооружения комплекса рухнули с первого раза, минарет же рухнул только после третьего взрыва. Захоронения, в том числе Укеймы-ханум, также были разрушены.

В том же году, уже после разрушения мечети, в Москве было принято решение «О сохранении памятников архитектуры исторического значения». Ответственный за выполнение сноса, председатель «Азкомстариса» Саламов впоследствии провёл 20 лет в сибирских лагерях.

Позднее на месте мечети было проложено шоссе.

Новое строительство

После распада СССР в Азербайджане, как и в других бывших республиках, начался процесс восстановления утраченных культовых сооружений. В 1994 году президент республики Гейдар Алиев издал распоряжение о строительстве нового здания Биби-Эйбатской мечети на прежнем месте.

Размеры и план научного восстановления комплекса были разработаны ещё в советское время, в 1980-х годах, на основе сохранившихся фотографий и описаний различных путешественников, среди которых важную роль сыграла небольшая статья Г. Садиги, подробно описывающая состояние комплекса мечети к середине 1920-х годов. Однако мечеть была построена в большем объёме, по новому проекту архитектора Санана Султанова.

Строительные работы начались в 1998 году. На церемонии, состоявшейся 12 июля 1998 года Гейдар Алиев заявил:

60 лет назад воздвигнутая на этом священном месте мечеть была взорвана, варварски разрушена. Нашей духовности, нашим нравственно-духовным ценностям, исламской религии был нанесён большой ущерб. <…> Мечеть, этот великий памятник, который вы видите сегодня, радует нас. Вместе с тем, считаю, что это — первый этап работы. Это строительство должно полностью завершиться по проекту. Сегодня я заявляю, что беру под своё покровительство полное завершение строительства комплекса мечети по проекту и создам все возможности для его осуществления, окажу необходимую для этого помощь.

Церемония открытия мечети состоялось в мае 1999 года. Следующая церемония открытия состоялась 14 июля 2008 года. В ней приняли участие сын Алиева, президент Ильхам Алиев, глава Управления мусульман Кавказа Аллахшукюр Паша-заде, епископ Бакинский и Прикаспийский Александр, глава общины горских евреев Семён Ихиилов и глава католиков республики Ян Чапла.

По сравнению с историческим новый комплекс больше по площади. Здесь установлены памятники ширваншаху Фаррухзаде и Гейдару Алиеву. Во дворе здания предполагается создание площадки для общественных молитв нескольких тысяч верующих.

Так как здесь покоятся четыре представителя рода пророка Мухаммеда, мечеть по количеству священных могил занимает третье место среди святынь исламского мира.

Архитектура

Определяют шесть строительных этапов развития комплекса. Каждый из них отмечен прибавлением нового здания, возводившегося различными зодчими в период с XIII века до начала XX века.

Старейшими сооружениями были старая мечеть кубической формы, располагавшаяся в южной части усыпальницы, и примыкавший к ней с запада минарет, построенный в 1305—1313 годах, на фасаде которого существовала надпись «Работа Махмуда ибн Саада».

Минарет по своему архитектурному решению отображал черты ширванской архитектурной школы и потому весьма важен для изучения развития аналогичных сооружений Ширвана. В своей верхней части он был украшен резьбой и «сталактитами», над ним поднимался небольшой столб, увенчанный полукруглым ребровым куполом. Перила балкона имели каменную узорную решётку. Графическое исследование показало, что его высота была около 22 м.

По архитектурно-планировочной характеристике мечеть относилась к типу мечетей, широко распространённому в средневековом Баку. Внутри она представляла собой продолговатую четырёхугольную комнату со стрельчатым сводом. Не доходящая до пола стрельчатая полуарка разделяла мечеть посередине. Полукруглый свод алтаря у южной стены украшал резной декор со «сталактитами». В северной части располагалось кубическое помещение усыпальницы, потолок которой опирался на четыре свода. Под куполом висела люстра-подсвечник («шамдан»), окружённая витражами.

Помимо основных сооружений, позднее комплекс стал включать в себя южные и северные ворота, мавзолеи-усыпальницы, бассейны и ряд служебно-хозяйственных помещений. Южнее минарета к мечети был пристроен склеп с двумя нишами, в которых имелись надписи, содержащие имя Фатали-хана (1736—1789), чья мраморная надгробная плита находится в Музее истории Азербайджана.

Галерея, имевшая четыре стрельчатые арки, примыкала к невысокой прямоугольной постройке. По бокам в неё вели две двери, между которыми располагались старинные надгробные плиты. Напротив мечети находился водоём для омовения перед намазом, другой каменный водоём примыкал к стене усыпальницы — он имел чашечки на цепочках и был украшен резьбой.

С северной стороны к минарету и к мечети примыкала усыпальница, на которой имелась надпись, которую обнаружил и перевёл востоковед Борис Дорн. Из надписи стало понятно, что мавзолей был сооружён в 1619 году погребённым здесь же шейхом Шерифом бен Шейхом Абидом, умершим на следующий день после окончания работ.

В 1911 году к северу от усыпальницы на средства бакинского мецената Алескер ага Дадашева зодчим Гаджи Наджафом было построено новое здание мечети; усыпальница и старая мечеть были отремонтированы.

Архитектура современной мечети

Нынешнее здание построено по проекту архитектора Санана Султанова и представляет собой образец классической ширванской архитектурной школы. Были использовали канонические основы этой школы: её масштабность, светотень и т. д. Здание увенчано тремя куполами, имитирующими ребровую «гофрированную» форму старой мечети, и дополнено двумя минаретами по бокам. В южной стороне комплекса находится мужская молельня, с северной стороны — женская. Между ними расположен мавзолей.

Строители использовали местную разновидность известняка — «гюльбахт». Снаружи фронтальные части портала, как и в случае с тебризской Голубой мечетью, украшены орнаментами «хатаи». Проект оформления интерьера мечети принадлежит архитектору Фахраддину Миралаю.

Купола изнутри украшены зеркалами зелёного и бирюзового цвета, окаймлёнными позолоченными надписями сур из Корана. При отделке интерьера использовалась азербайджанская технология «шебеке». Широко использованы такие орнаментальные композиции, как «ислими», «шукюфа», «бенди-руми», «сельджук зенджири» (сельджукская цепь), «шамси», «джафари» и «ачма-юмма» (бесфоновая). На внутренних мраморных стенах вырезаны каллиграфические надписи — «мухаггах», «сульс», «джами-сульс», «куфи», «куфи-шатрандж», «мусальсаг», «дивани», «тугра» и т. д.

По словам мастера-позолотчика Гасана Мустафаева «восстановление данного памятника потребовало тонкого подхода к каждому нюансу, ведь это храм-святыня, к которому и отношение совсем другое».

Фотогалерея

• Bibi Heybat mosque 1.jpg
• Bibi Heybat mosque 3.jpg
• Bibi Heybat mosque 4.jpg
• Усыпальница1.jpg

  Усыпальница Укеймы-ханум

Литература

• 1. Садиги Г. Шихова деревня (Биби-Эйбат). — вып.1. — ИААК (Известия Азербайджанского археологического комитета), 1925.
• 2. Бретаницкий Л. С. Зодчество Азербайджана XII–XV вв. и его место в архитектуре Переднего Востока. — М., 1966.
• 3. Ашурбейли С. Государство Ширваншахов (VI - XVI вв.). — Баку, 1983.
• 4. Мусеви Т. М. Средневековые документы по истории Баку. — Баку, 1967.

Ссылки

• [irs-az.com/new/pdf/1275844048892042186.pdf Шахла Нурузаде, кандидат исторических наук. Биби-Эйбат. Здесь возносят молитвы, здесь обретают исцеление]
• [library.aliyev-heritage.org/ru/1006552.html Речь Президента Азербайджанской Республики Гейдара Алиева на церемонии открытия комплекса Биби-Эйбатской мечети-святилища — 12 июля 1998 года]
• Ламия Везирова. [xn--24-vlcpv.xn--p1ai/news/society/4564885 В предновогодние дни мусульмане Азербайджана отправились на паломничество к могилам святых]. МТРК Мир.
• [majestad.wordpress.com/2009/11/30/bibi-heybat-mosque-baku-baku-azerbaijan/ Bibi-heybat mosque, фотографии]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Мечеть Биби-Эйбат

Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.