Джума-мечеть (Баку)
| Мечеть | ||
| ||
| Страна |  Азербайджан
| |
| Город | Баку, Ичери-шехер | |
| Течение, школа | шиитская | |
| Тип мечети | Джума-мечеть | |
| Архитектурный стиль | Исламская архитектура | |
| Благотворители | Гаджи Шейхали Дадашев | |
| Основные даты: | ||
| Количество куполов | 1 | |
| Количество минаретов | 1 | |
| Состояние | действующая | |
|
| ||
Джума-мечеть[1] (азерб. Cümə məscidi) — шиитская джума-мечеть, расположенная в столице Азербайджана, городе Баку, в её исторической части Ичери-шехер. За время своего существования мечеть неоднократно и радикально обновлялась и перестраивалась[2]. К мечети примыкает минарет XV века[3].
История мечети
Мечеть сооружена на освященном традицией, тесно обстроенном участке[4]. Некоторые учёные, в частности Андрей Павлинов, считали, что на месте этой мечети могло находиться языческое капище огня[2][4].
На южной стороне мечети, на стене имелась арабская надпись, которая сообщала о ремонте здания. Эта надпись сохранила имя «царя эмиров и знати» (малик ал-умера в-ал-акабир) Шараф ад-Дин Махмуда ибн Фахр ад-Дина и дату 709 год хиджры (1309/10 год). Эмир Шараф ад-Дин Махмуд, который реставрировал мечеть, жил в городе Баку. Он был сыном крупного феодала Фахр ад-Дина, второй сын которого, эмир Низам ад-Дин эмир Хадж являлся строителем мечети в селении Амираджан, получившим имя последнего[5].
На камне в стене у основания минарета имеется имеется надпись, говорящая о различных видах налогов, которыми были обложены жители города. Эта персидская надпись передаёт содержание ярлыка султана Мухаммеда Улджейту, и вероятно относится к 1309 году, когда султан приехал в Баку. Она состоит из четырёх строк и свидетельствует о том, что Баку (в тексте «Бакуйе»), составлявший часть владений государства Ильханидов, был освобождён от ряда налогов, в том числе и от налога на нефть[6].
В 1437/38 году в годы правления ширваншаха Халил-уллы I из династии Дербенди у мечети был построен минарет, сохранившийся до наших дней[7].
Ввиду природных условий здание первой мечети было полностью разрушено. На его месте в XVII веке в годы правления шаха Аббаса I было построено здание второй мечети[7]. В специальную стену, устроенную в нижней части минарета мечети, вмонтирована надпись 1614 года, выполненная резчиком Сейид Таха. В ней выгравирован указ шаха Аббаса I о налогах[8].
В конце XIX века Павлинов выполнил обмер мечети, по которому можно судить о первоначальном плане мечети. Общий же облик сооружения известен по старинным фотографиям и зарисовкам, в частности Алексея Боголюбова[9].
В плане мечеть представляла собой неправильный шестигранник со срезанными южным и западным углами. В мечети располагались небольшие помещения, включая купольный зал, который был предназначен для мужчин, и молельные комнаты для женщин. Отличительной чертой Джума-мечети был конический купол, в убранстве которого важное место принадлежало поливным изразцам и привозному декоративному материалу, которое сравнительно редко встречается в архитектуре Азербайджана[4]. Этот сверкающий своими изразцами купол выделялся на однообразном фоне застройки средневекового Баку[10].
Согласно преданию, здание и второй мечети было разрушено в результате пожара[7].
В начале XX столетия одним из местных богачей — ревнителей благочестия — бакинцем Гаджи Шейхали Дадашевым мечеть была перестроена совершенно заново и дошла до наших дней в таком виде[7][9].
Фотографии мечети
- Экстерьер мечети
- Juma Mosque, Baku, 2010.jpg
Минарет мечети
- Juma Mosque (Baku, portal).JPG
Входная дверь мечети
- İçərişəhər Cümə məscidinin minarəsinin ətəyində daş kitabələr (1).JPG
Надпись, вмонтированная в специальную стену в нижней части минарета
- Интерьер мечети
- İçərişəhər Cümə məscidi (7).jpg
Центральный зал мечети
- İçərişəhər Cümə məscidi (5).jpg
Михраб мечети
- Şeyx Əli Dadaşovun məzarı (1).jpg
Надгробная плита Гаджи Шейхали Дадашева
Напишите отзыв о статье "Джума-мечеть (Баку)"
Примечания
- ↑ Бретаницкий Л. С. Зодчество Азербайджана XII-XV вв. и его место в архитектуре Переднего Востока / Главная редакция восточной литературы. — М.: Наука, 1966. — С. 400. — 556 с.
- ↑ 1 2 Бретаницкий, 1970, с. 13.
- ↑ Бретаницкий Л. С., Веймарн Б. В. Искусство Азербайджана IV — XVIII веков / Редактор И. А. Шкирич. — Москва: Искусство, 1976. — С. 107. — 272 с.
- ↑ 1 2 3 Бретаницкий, 1970, с. 41.
- ↑ Ашурбейли, 1992, с. 126.
- ↑ Ашурбейли, 1992, с. 137.
- ↑ 1 2 3 4 Керим-заде, 1966, с. 87.
- ↑ Керим-заде, 1966, с. 89.
- ↑ 1 2 Бретаницкий, 1970, с. 39.
- ↑ Бретаницкий, 1970, с. 42.
Литература
- Ашурбейли С. Б. История города Баку. Период средневековья. — Б.: Азернешр, 1992. — 408 с. — ISBN 5-552-00479-5.
- Бретаницкий Л. С. Баку: архитектурно-художественные памятники. — М.: Искусство, 1970. — 245 с.
- Керим-заде С. Неизвестный резчик устад Сейид Таха и каллиграф Назири (азерб.) // Доклады Академии наук Азербайджанской ССР. — 1966. — C. XII.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||
Отрывок, характеризующий Джума-мечеть (Баку)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
