Мешко I Плясоногий
Мешко I Плясоногий польск. Mieszko I Plątonogi нем. Mieszko I. Kreuzbein (Schlenkerbein)<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Мешко Плясоногий. Изображение XVII века.</td></tr> | ||
| ||
---|---|---|
1163 — 1172/1173 | ||
Соправитель: | Болеслав I Долговязый (1163 — 1172) | |
Предшественник: | Болеслав IV Кудрявый | |
Преемник: | Княжество разделено | |
| ||
1173 — 1211 | ||
Предшественник: | Новообразование | |
Преемник: | Казимир I | |
| ||
1202 — 1211 | ||
Предшественник: | Генрих I Бородатый | |
Преемник: | Казимир I | |
| ||
1177 — 1211 | ||
Предшественник: | Новообразование | |
Преемник: | Казимир I | |
| ||
1210 — 1211 | ||
(под именем Мешко IV) | ||
Предшественник: | Лешек Белый | |
Преемник: | Лешек Белый | |
Рождение: | ок. 1131/1146 | |
Смерть: | 16 мая 1211 | |
Род: | Силезские Пясты | |
Отец: | Владислав II Изгнанник | |
Мать: | Агнес фон Бабенберг |
Мешко I Плясоногий (Кривоногий) (польск. Mieszko I Plątonogi, нем. Mieszko I. Kreuzbein (Schlenkerbein); ок. 1131/1146 — 16 мая 1211) — князь Силезский (1163—1172/1173), князь Рацибужский с 1173 года, князь Опольский с 1202 года, второй сын польского князя Владислава II Изгнанника и Агнес фон Бабенберг.
Содержание
Биография
Точный год рождения Мешко неизвестен. Это произошло в период между 1131 и 1146 годами. Согласно исследованиям разных историков, Мешко мог родиться в 1131 году[1], около 1138 года[2] или 1139—1141[3].
Впервые он упоминается в 1146 году, когда его отец, Владислав II, в результате конфликта с братьями был вынужден отправиться в изгнание в Германию. Вместе с ним в изгнание отправилась и семья — жена Агнес и двое сыновей, Болеслав Долговязый и Мешко. Все попытки Владислава при поддержке Конрада III вернуть себе власть результата не принесли. Изгнанники были приняты германским королём Конрадом III, который поселил Владислава в замке Альтенбург в Тюрингии. Старший брат Мешко, Болеслав, достаточно быстро вошёл в окружение короля Конрада III. Мешко же был ещё слишком юн. Его отдали на воспитание в бенедиктинский монастырь Михаэлесберг в Бамберге.
Владислав II умер в Германии в 1159 году. А в 1163 году при помощи императора Священной Римской империи Фридриха I Барбароссы смог уговорить Болеслава IV Кудрявого передать Болеславу и его младшему брату Мешко Силезию. В состав их владений входила Средняя и Нижняя Силезия с городами Вроцлав, Ополе, Рацибуж, Глогув и Легница. Ещё один брат Болеслава, Конрад Тонконогий, родившийся в Альтенбурге во время изгнания, предпочёл остаться в Германии. Формально братья правили вместе, однако реальная власть в княжестве находилась в руках Болеслава. Однако Мешко вскоре перестало устраивать подчинённое положение и в 1172 году он восстал против старшего брата. Мешко поддержал и старший сын Болеслава Ярослав, который опасался, что в результате интриг мачехи (второй жены Болеслава) его отодвинут от наследования её дети. В результате восстания Болеслав был вынужден бежать в Германию. Только в 1173 году после смерти Болеслава IV при новом краковском князе Мешко III благодаря содействию императора Фридриха, предпринявшего новый поход в Польшу, Болеслав смог вернуться. Однако при этом он был вынужден отдать своему брату Мешко Рацибуж, а сыну Ярославу — Ополе. Оставшиеся в руках Болеслава владения составили Вроцлавское княжество.
В 1177 году Болеслав организовал восстании против краковского князя Мешко III Старого, стремясь стать краковским князем. Но он потерпел поражение и был вынужден бежать. Мешко Плясоногий, в отличие от брата, поддерживал Мешко III Старого. Однако вскоре сандомирский князь Казимир Справедливый и старший сын Мешко III Одон смогли сместить Мешко III, а краковский престол получил Казимир. Чтобы заключить мир с Мешко Плясоногим, Казимир передал ему под управление княжества Бытом и Освенцима вместе с городами Бытом, Освенцим, Миколув, Севеж и Пщина[4]. Вскоре Казимир разрешил вернуться и Болеславу, который был вынужден выделить в отдельное княжество Глогув, переданное повзрослевшему брату Конраду Тонконогому. После смерти в 1194 году Казимира новым князем Кракова стал его сын Лешек Белый. Однако, поскольку ему было всего 10 лет, то права на Краков вновь предъявил Мешко III Старый, изгнанный в своё время Казимиром. Мешко Плясоногий решил поддержать претензии Мешко Старого. В 1195 году Мешко Плясоногий вместе с племянником Ярославом Опольским выступил на помощь Мешко III. Однако союзник покойного Казимира, галицко-волынский князь Роман Мстиславич, 13 сентября встретил армию Мешко Старого около реки Мозгава. Хотя в разгоревшейся битве на Мозгаве победы не удалось одержать никому, Роман и Мешко Старый были ранены, при этом в битве погиб старший сын Мешко. В итоге армия Мешко Старого была вынуждена отступить. Мешко Плясоногий появился уже после окончания битвы.
В 1201 году умер Болеслав Долговязый, брат Мешко. Незадолго до этого Болеслав после смерти не оставившего наследников старшего сына Ярослава унаследовал Опольское княжество. Наследовал Болеславу во Вроцлаве и Ополе его сын Генрих I Бородатый. Однако уже в 1202 году Мешко Плясоногий, воспользовавшись затруднениями племянника, захватил Опольское княжество. Генрих предпочёл договориться с Мешко о том, что тот выплатит за Ополе денежную компенсацию. Позже дядя и племянник были союзниками.
После смерти Мешко III Старого в 1202 году Мешко Плясоногий предъявил свои права на краковский престол как старший представитель рода Пястов. Однако краковская знать сначала поддержала Лешека Белого, а затем Владислава Тонконогого, сына Мешко Старого. В итоге разгорелась борьба за власть над Краковом, в которой приняли участие также Владислав Одонич, внук Мешко Старого и племянник Владислава Тонконого, Лешек Белый и силезские князья Мешко Плясоногий и Генрих Бородатый.
В спор за Краков вмешался папа римский Иннокентий III. Вначале он признал князем Кракова Лешека Белого. Мешко Плясоногий отказался признать это решение и продолжил борьбу. Только 9 июня 1210 года папа признал права Силезских князей на старшинство, в результате чего Мешко смог утвердиться в Кракове.
Умер Мешко 16 мая 1211 года. По сообщению Яна Длугоша он был похоронен в Краковском соборе. В силезских владениях Мешко наследовал его единственный сын Казимир I.
Брак и дети
Жена: с 1170/1178 Людмила (ум. 20 октября после 1210). Существует несколько гипотез о её происхождении. На основании имени считалось, что она была родом из Чехии. По одной версии отцом Людмилы был князь Оломоуца Ота III Детлеб[5]. Существуют и гипотезы, по которым отцом Людмилы мог чешский князь Собеслав I, князь Зноймо Конрад II[6] или князь Оломоуца Владимир[7]. Дети:
- Казимир I (1176/1179 — 13 мая 1230), князь Ополья и Ратибора с 1211 года
- Людмила (ум. 14 января 12??)
- Агнешка (ум. 9 мая 12??)
- Евфросинья (ум. 25 мая 12??)
- (?) Рихеза (ум. после 24 сентября 1239)
Напишите отзыв о статье "Мешко I Плясоногий"
Примечания
- ↑ G. Labuda, Uzupełnienia do genealogii Piastów szczególnie śląskich, «Sobótka», t. 18, 1963, s. 12.
- ↑ W. Dziewulski, Bułgarka księżną opolską, «Sobótka», t. 28, 1973, s. 165.
- ↑ J. Bieniak, Powstanie księstwa opolsko-raciborskiego jako wyraz przekształcenia Polski w dzielnicową poliarchię, (w:) Sacra Silentii provincia. 800 lat powstania dzielnicowego księstwa opolskiego (1202—2002), pod red. A. Pobóg-Lenartowicz, Opole 2003, s. 54.
- ↑ По версии «Великой Хроники» Казимир передал эти владения не Мешко, а его только что родившемуся сыну Казимиру, крёстным которого был Казимир Справедливый. См. «Великая хроника» о Польше, Руси и их соседях XI—XIII вв. — С. 224, прим. 15.
- ↑ W. Brzeziński, Pochodzenie Ludmiły, żony Mieszka Plątonogiego. Przyczynek do dziejów czesko-polskich w drugiej połowie XII w. (w:) Europa Środkowa i Wschodnia w polityce Piastów, pod red. K. Zielińskiej-Melkowskiej, Toruń 1997, s. 213—219.
- ↑ J. Horwat, ''Książęta górnośląscy z dynastii Piastów, s. 21-22.
- ↑ N. Mika, Mieszko syn Władysława II Wygnańca, książę raciborski i pan Krakowa — dzielnicowy władca Polski, Racibórz 2006, s. 86-90.
Литература
- [daten.digitale-sammlungen.de/0001/bsb00016337/images/index.html?seite=574 Mieszko I. (Oppeln)] // Neue Deutsche Biographie (NDB). Band 19. — Berlin: Duncker & Humblot, 1999. — P. 558.
- Historische Kommission für Schlesien (Hrsg.). Geschichte Schlesiens, Bd. 1. — Sigmaringen, 1988. — P. 86—91. — ISBN 3-7995-6341-5.
- «Великая хроника» о Польше, Руси и их соседях XI—XIII вв.: (перевод и комментарии) / под ред. В. Л. Янина; Сост. Л. М. Попова, Н. И. Щавелева. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1987. — 264 с. — 40 000 экз.
- [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000119/st054.shtml Пясты. Князья силезские в Ополе и Рацибуже] // [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000119/index.shtml Генеалогические таблицы по истории европейских государств] / Автор-составитель: Шафров Г. М. — Издание седьмое исправленное и дополненное (541 таблица). — Москва — Екатеринбург — Ташкент, 2014.
- Опль Фердинанд. Фридрих Барбаросса / Пер. с нем. Ермаченко И. О., Некрасова М. Ю. — СПб.: Евразия, 2010. — 512 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-91852-014-7.
Ссылки
- [fmg.ac/Projects/MedLands/SILESIA.htm#BoleslawIdied1201B Dukes of Breslau (Wrocław) and Lower Silesia (Piast)] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 25 декабря 2011.
- [www.manfred-hiebl.de/genealogie-mittelalter/piasten_schlesien/mieszko_1_herzog_von_schlesien_1211/mieszko_1_schlesien_1211.html Mieszko I. Schlenkerbein Herzog von Schlesien in Oppeln und Ratibor] (нем.). Mittelalterliche Genealogie im Deutschen Reich bis zum Ende der Staufer. Проверено 25 декабря 2011. [www.webcitation.org/67cGaPv2I Архивировано из первоисточника 13 мая 2012].
Отрывок, характеризующий Мешко I Плясоногий
На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.