Мещерская, Капитолина Сергеевна

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Мещерская и Мальцов

Тола Дориан
Tola Dorian
Имя при рождении:	Капитолина Сергеевна Мальцова
Дата рождения:	8 июля 1839(1839-07-08)
Дата смерти:	1918(1918)
Род деятельности:	поэтесса
Годы творчества:	1879-1918
Направление:	французский символизм, английский эстетизм
Жанр:	поэзия, драма, рассказ

Капитолина Сергеевна Мальцова, в замужестве княгиня Мещерская (8 июля 1839—1918) — французская поэтесса русского происхождения, редактор журнала La Revue d'Aujourd'hui.

Публиковалась под именем Толы Дориан: Тола — сокращение имени «Капитолина», а Дориан — фамилия её второго мужа, Шарля Дориана.

Биография

Была старшим ребёнком русского промышленника Сергея Ивановича Мальцова (1810—1893) от брака с княжной Анастасией Николаевной Урусовой (1820—1894). Имя своё получила в честь бабушки по отцу Капитолины Михайловны Мальцовой, ур. Вышеславцевой (1778—1861), которая в первом браке была за поэтом В. Л. Пушкиным.

Воспитание своё Капитолина Сергеевна получила в имении отца, где жила на полной воле, одевалась по-крестьянски, переодевалась мужчиной, правила тройкой. С ранних лет она отличалась даровитостью и красотой, будучи представленной ко двору, была назначена лектрисой к императрице.

В 1859 году Капитолина Сергеевна вышла замуж за офицера кавалергардского полка князя Николая Васильевича Мещерского (1837—после 1908). Брак оказался неудачным. Отсутствие у мужа каких-либо духовных интересов привело к разводу через несколько месяцев после свадьбы.

Оставив мужа, Капитолина Сергеевна поселилась в Москве. В 1872 году она вышла замуж за французского банкира Шарля Дориана - сына французского политического деятеля левой организации, бывшего министра общественных работ - и с тех пор преимущественно жила за границей. Первой её печатной работой стали стихи на русском языке, опубликованные в Женеве в 1879 году, а чуть позже были изданы её переводы творчества Шелли на французский. За время своей карьеры пробовала себя в разных жанрах: писала стихи, пьесы, рассказы, переводила произведения других авторов.

Капитолина Сергеевна деятельно участвовала в литературной жизни Парижа, печатала статьи и новеллы в различных журналах, переводила с французского. Она была завсегдатаем литературных салонов демократического и радикального направления, особенно салона В. Гюго, ученицей и близким другом которого она стала в последние годы его жизни. В 1890 году была редактором журнала La Revue d'Aujourd'hui, впоследствии закрытого.

В 1901 году дочь Капитолины Сергеевны, Дора-Шарлотта Дориан (1875—1951) вторым браком стала женой Жоржа Карла Леопольда Гюго (1868—1925), внука Виктора Гюго. В последние годы жизни Капитолина Сергеевна была тесно связана с русской революционной эмиграцией. Умерла после 1918 года.

Источники

• [books.google.com/books?id=AFe7xrCuDCUC Peripheries of Nineteenth-Century French Studies: Views from the Edge] / Под ред. Тимоти Белла Рейзера. — University of Delaware Press, 2002. — 322 p. — ISBN 0874137659, ISBN 978-0-87413-765-1.

Ссылки

• Тексты по теме Тола Дориан в Викитеке^?

Отрывок, характеризующий Мещерская, Капитолина Сергеевна

– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.