Миаха, Хосе

Хосе Миаха
исп. José Miaja Menant
Принадлежность	Королевство Испания Вторая Испанская Республика
Род войск	пехота
Годы службы	1896-1939
Звание	генералисимус
Сражения/войны	Гражданская война в Испании

Хосе́ Миа́ха Мена́нт (исп. José Miaja Menant; 1878, Овьедо, Астурия — 14 января 1958, Мехико) — испанский военачальник, участник Гражданской войны в Испании в 1936—1939 годах, генералиссимус армии республики (1939).

Военная служба

Окончил пехотное училище в Толедо. Начал офицерскую службу в Астурии, позднее по собственной инициативе был переведён в Мелилью (Марокко), где в это время шла война против местных племён. За военные заслуги был произведён в майоры в 1911 году.

Однако при королевской власти Миаха не поднялся в военной иерархии выше полковника, а чин генерала получил уже при республике в 1932 году. Он входил в состав правого Испанского военного союза, но, несмотря на это, правоцентристское правительство страны не испытывало к нему доверия. Поэтому военный министр Хосе Мария Хиль-Роблес направил его командующим войсками в провинциальную Лериду. После победы на выборах левого Народного фронта в феврале 1936 года Миаха был переведён в Мадрид, где назначен командиром первой бригады, что являлось существенным повышением.

Участие в Гражданской войне

Во время антиправительственного выступления военных в июле 1936 года многие подчинённые Миахи присоединились к восставшим. Сам он некоторое время пребывал в нерешительности, видимо, из-за того, что его семья находилась в зоне, контролируемой националистами. Однако он принял решение остаться верным правительству и получил пост военного министра в кабинете Диего Мартинеса Баррио, просуществовавшего только одни сутки (18-19 июля 1936 года). В следующее правительство Хосе Хираля Миаха не вошёл.

Однако уже 25 июля он был назначен начальником операций на Юге. По словам историка Хью Томаса, среди тех, кто поддерживал правительство скорее в силу случайности, чем по убеждениям, оказался вялый, добродушный генерал Миаха, который в своё время входил в антиреспубликанский военный союз. 28 июля войска под командованием Миахи начали наступление на позиции восставших и осадили Кордову, но из-за недисциплинированности подчинённых и нерешительности самого генерала успеха не добились. 23 августа под давлением войск генерала Хосе Энрике Варелы осада Кордовы была снята.

Несмотря на это, Миаха получил повышение, став командиром 3-й органической дивизии со штабом в Валенсии, а в октябре переведён на должность командира 1-й органической дивизии со штабом в Мадриде.

Руководитель обороны Мадрида

6 ноября 1936 года в условиях наступления на столицу войск националистов правительство эвакуировалось из Мадрида, а генерал Миаха был назначен главой хунты обороны Мадрида. На этом посту он вновь не проявил большой решительности, но в то же время оказывал большое моральное влияние на подчинённых — сам факт того, что во главе обороны города, казалось, обречённого на сдачу, стоял генерал, демонстрировавший спокойствие и уверенность в своих силах, давал им дополнительную надежду на победу. Не будучи ангажирован ни одной из конкурировавших партий, входивших в состав Народного фронта, беспартийный военачальник выступал в качестве сплачивающего фактора для защитников Мадрида.

Кроме того, начальником штаба Миахи стал способный офицер Висенте Рохо, который фактически руководил военными действиями, причём Миаха ему в этом не мешал. По словам историка Пола Престона,

прямой и добродушный Миаха сразу собрал вокруг себя штат из высокопрофессиональных помощников, наиболее видным из которых был его начальник штаба подполковник Висенте Рохо. Пока Рохо занимался организацией обороны, Миаха поднимал моральный дух защитников столицы.

Будущий маршал Советского Союза Кирилл Мерецков, являвшийся во время гражданской войны советником Миахи, в своих мемуарах дал противоречивую характеристику генералу, отмечая, однако, его профессиональные знания:

Совместная работа с ним была делом сложным. В Миахе жило два человека: военный и политик. В качестве политика Хосе Миаха, официально беспартийный, был на деле очень далёк от коммунистов. Это сильно мешало упорядочить руководство боевыми операциями в «красной зоне», как называли тогда район Мадрида за откровенно левые настроения большей части его населения и за ту выдающуюся роль в его обороне, которую играла испанская компартия. А в качестве военного Миаха оказался человеком знающим. Так, он хорошо разбирался в боевых возможностях марокканских войск — основной силы Франко под Мадридом. Оказалось, что он имел опыт колониальной войны в Марокко…

(С точки зрения советского советника, находившегося на стороне коммунистов, «равноудалённость» Миахи от различных политических сил была не плюсом, а минусом).

После тяжёлых боёв в районе Университетского городка республиканские войска смогли остановить войска националистов. Миаха лично выезжал на передовую для того, чтобы поддержать своих подчинённых. Руководство обороной Мадрида сделала Миаху одним из наиболее популярных военачальников республики; его имя получило международную известность.

Командующий армией Центра

В феврале 1937 года Миаха сменил генерала Себастьяна Посаса на посту командующего армией Центра. Уже в марте войска под его командованием смогли отбить наступление итальянских войск — союзников националистов — под Гвадалахарой и затем перейти в контрнаступление. Это сражение стало одним из основных успехов республиканцев за всё время гражданской войны, сильно поднявших их моральный дух. В конце мая — начале июня того же года он осуществлял общее руководство наступлением республиканских войск на Сеговию, которое закончилось с незначительными территориальными приобретениями (Сеговию взять не удалось) и большими потерями (около 30 % личного состава наступавших войск).

В июне 1937 года Миаха получил наиболее почётную награду республики — Laureada de Madrid.

В июле 1937 года армия Центра добилась тактического успеха во время наступления на Брунете, но националисты смогли остановить армию Миахи и затем перешли в контрнаступление. Фактически планированием этих и других операций занимались Рохо и начальник штаба Миахи Мануэль Матальяна.

Главнокомандующий сил Центра и Юга

В апреле 1938 года генерал Миаха стал главнокомандующим сил Центра и Юга на суше, на море и в воздухе. Впрочем, по мнению российского историка С. Ю. Данилова в это время генерал уже давно

жил прежней славой. В оперативные дела генерал с весны 1937 года почти не вмешивался, тайно пьянствовал и даже вызывал подозрения в наркомании. Его втихомолку прозвали «свадебным генералом». «Я командую только сушей, морем и воздухом, — ответил Миаха однажды советскому офицеру, старавшемуся что-то выяснить, — будьте добры, обратитесь к Негрину или к Матальяне». Миаха сыграл негативную роль во время весеннего сражения в Леванте, срывая выделение резервов на помощь Восточному фронту. Но он заблаговременно вступил во все партии Народного фронта. И в результате ни одна из них не потребовала сместить неработоспособного «свадебного генерала»…

24 января 1939 года премьер-министр республики Хуан Негрин присвоил Миахе высший чин генералиссимуса, однако в условиях военных поражений (26 января войска националистов вошли в Барселону) это решение не привлекло большого внимания. К тому времени Миаха уже утратил надежду на победу. В марте 1939 года он поддержал выступление против правительства Негрина под руководством командующего армией Центра полковника Сехисмундо Касадо (исп.). В ночь с 5 на 6 марта в Мадриде был совершён переворот, в результате которого власть перешла к Хунте национальной обороны, формальным лидером которой был Касадо, а официальным председателем — Миаха. После того, как Франсиско Франко отказался вести с хунтой переговоры о мире, Миаха выехал в Гандию, где сел на английский корабль, на котором 26 марта покинул страну.

В советской исторической литературе поведение Миахи в марте 1939 года считалось предательством. В то же время в западной литературе при общем скептическом отношении к военным талантам генерала, его действия в конце войны объясняются признанием неизбежности поражения и стремлением договориться с националистами на сколько-нибудь приемлемых условиях.

Эмигрант

Первоначально Миаха выехал в Алжир, затем перебрался во Францию, а позже эмигрировал в Мексику, где и скончался.

Литература

• Престон П. Франко. — М.: Центрполиграф, 1999. — 701 с. — ISBN 5-227-00414-5.
• Томас Х. Гражданская война в Испании. 1931—1939 гг. — М.: Центрполиграф, 2003. — 573 с. — ISBN 5-9524-0341-7.
• Данилов С. Ю. Гражданская война в Испании (1936—1939). — М.: Вече, 2004. — 352 с. — ISBN 5-9533-0225-8.

Ссылки

• [biblioteka.org.ua/book.php?id=1121020104&p=16 Воспоминания К. А. Мерецкова]
• [www.sbhac.net/Republica/Personajes/Militares/Militares4.htm Биография  (исп.)]

Отрывок, характеризующий Миаха, Хосе

Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.