Мигай, Сергей Иванович

Сергей Мигай
Полное имя	Сергей Иванович Мигай
Дата рождения	30 мая 1888(1888-05-30)
Место рождения	Могилёв, Российская империя
Дата смерти	8 декабря 1959(1959-12-08) (71 год)
Место смерти	Москва, СССР
Страна	СССР
Профессии	оперный певец, педагог
Певческий голос	баритон
Жанры	опера
Коллективы	Большой театр, Ленинградский театр оперы и балета
Награды

Серге́й Ива́нович Мига́й (18 (30) мая 1888, Могилёв — 8 декабря 1959, Москва) — российский и советский певец (баритон). Народный артист РСФСР (1939).

Биография

В 1911 году окончил Одесское музыкальное училище, ученик Юлии Рейдер. Солист Большого театра в 1911—1924 годах, в 1924—1927 годах — Ленинградского театра оперы и балета. С 1927 года совмещал выступления в обоих городах.

С 1941 года был солистом Всесоюзного радиокомитета.

С 1948 года перешёл к преподаванию в Московской государственной консерватории.

Награждён 2 орденами Трудового Красного Знамени и медалями.

В Могилёве именем Сергея Мигая назван переулок.

Умер 8 декабря 1959 года в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Ленинграде (Санкт-Петербурге).

Жена

Валентина Абрамовна Иоффе (1910—1985) — доктор физико-математических наук, заведующая лабораторией в Институте химии силикатов АН СССР, дочь академика А. Ф. Иоффе.

Оперы

• Евгений Онегин (опера)
• Снегурочка (опера)
• Царская невеста (опера)
• Демон (опера)
• Риголетто (опера)
• Трубадур (опера)

Отрывок, характеризующий Мигай, Сергей Иванович

– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.