Библиография Роберта Говарда
Поделись знанием:
Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.
Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.
Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
(перенаправлено с «Миг победы»)
Список произведений Роберта Ирвина Говарда (1906—1936), американского писателя фэнтези и литературы ужасов.
Содержание
- 1 Фэнтези
- 2 Хоррор. Мистика. Детектив
- 3 Мифы Ктулху
- 4 Истории неведомой угрозы
- 5 Мрачный детектив
- 6 Прочие произведения в жанрах мистика и ужасы
- 7 Катулос и Эрлик-хан
- 8 Вестерн
- 9 Рассказы о боксёрах
- 10 Исторические произведения
- 11 Приключенческие произведения
- 12 Эротические произведения
- 13 Юмористические произведения
- 14 Прочая проза
- 15 Статьи и очерки
- 16 Фрагменты, наброски, зарисовки
- 17 Стихотворения и поэмы
- 18 Примечания
Фэнтези
Соломон Кейн
Цикл мистических и авантюрных произведений об английском путешественнике-пуританине XVI века Соломоне Кейне.
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека 
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Под пологом кровавых теней | Red Shadows | Solomon Kane | Рассказ | Red Shadows | Weird Tales, 1928, авг. |
| Черепа среди звёзд | Skulls in the Stars | Рассказ | Weird Tales, 1929, янв. | ||
| Перестук костей | Rattle of Bones | Рассказ | Weird Tales, 1929, июнь | ||
| Луна черепов | The Moon of Skulls | Повесть | Weird Tales, 1930, июнь-июль | ||
| Холмы смерти | The Hills of the Dead | Рассказ | Weird Tales, 1930, авг. | ||
| Ужас пирамиды[1] | The Footfalls Within | Рассказ | Weird Tales, 1931, сен. | ||
| Крылья в ночи | Wings in the Night | Рассказ | Weird Tales, 1932, июль | ||
| Клинки братства | Blades of the Brotherhood | The Blue Flame of Vengeance The Blue Flame of Death |
Рассказ | Red Shadows, 1968 | |
| Десница судьбы | The Right Hand of Doom | Рассказ | Red Shadows, 1968 | ||
| В посмертном соавторстве: | |||||
| За́мок дьявола[2] | The Castle of the Devil | Рассказ | Red Shadows, 1968 | ||
| Ястреб Басти[2] | The Hawk of Basti | Рассказ | Red Shadows, 1968 | ||
| Дети Ашшура[2] | The Children of Asshur | Рассказ | Red Shadows, 1968 | ||
| Чёрные всадники смерти[3] | Death's Black Riders | Рассказ | The Howard Collector, 1968 | ||
| Поэмы и стихи: | |||||
| Возвращение Соломона Кейна | Solomon Kane’s Homecoming | Поэма | Fanciful Tales, 1936 | ||
| Одно чёрное пятно | The One Black Stain | Поэма | The Howard Collector, 1962 | ||
| Погибший друг | The Return of Sir Richard Grenville | Поэма | Red Shadows, 1968 | ||
Кулл
Цикл произведений о короле-воине Кулле, легендарном правителе Валузии, выходце из Атлантиды.
Ам-ра из племени Та-ан
Небольшой цикл незаконченных набросков и стихотворений об Ам-ра, жителе каменного века. Послужил основой для цикла о короле-атланте Кулле.
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Ам-ра из Та-ан[11] | Am-ra the Ta-an | [12] | Фрагмент | Amra, 1959, ноябрь | |
| Фрагмент 1[13] | The Tale of Am-ra | Фрагмент | The New Howard Reader, 1998, авг. | ||
| Фрагмент 2[14] | Untitled and Unfinished Fragment | Фрагмент | Kull: Exile of Atlantis, 2006 | ||
| Фрагмент 3[15] | Untitled and Incomplete Fragment | Фрагмент | Kull: Exile of Atlantis, 2006 | ||
| Летнее утро [16] | Summer Morn | Стихотворение | Kull: Exile of Atlantis, 2006 |
Конан
Цикл произведений в жанре героической фэнтези о Конане, киммерийском воине-варваре Хайборийской эры.
Пиктский цикл
Условный (неавторский) литературный цикл Роберта Ирвина Говарда, объединяющий произведения о пиктах, составленный после смерти писателя. Сюда вошли рассказы о Бране Мак Морне и некоторые другие (например, относящиеся к циклу о Турлоге О'Брайене).[29]
Бран Мак Морн
Цикл произведений о вожде пиктов Бране Мак Морне. Входит в «Пиктский цикл». По мнению Лавкрафта, наиболее выдающимся в пиктском сериале Говарда является рассказ Черви земли.[30]
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Бран Мак Морн (пьеса) | Bran Mak Morn: A Play | Пьеса[31] | Bran Mak Morn: A Play & Others, 1983[32] | ||
| Фрагмент без названия | [33] | Fragment | Фрагмент | Bran Mak Morn, 1969 | |
| Люди тени | Men of the Shadows | Рассказ | Bran Mak Morn, 1969[34], нояб. | ||
| Короли ночи | Kings of the Night | Рассказ | Weird Tales, 1930, нояб. | ||
| Черви земли | Worms of the Earth | Рассказ | Weird Tales, 1932, нояб. | ||
| Бран Мак Морн | [35] | Bran Mak Morn | Фрагмент | Cromlech, 1988 | |
| Поэмы и стихи: | |||||
| Люди тени (стих.) | Men of the Shadows | [36] | Стихотворение | Always Comes Evening, 1957 | |
| Песнь народа | A Song of the Race[37] | Поэма | Bran Mak Morn, 1969 | ||
Другие произведения «Пиктского цикла»
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Затерянная раса[38] | The Lost Race | Рассказ | Weird Tales, 1927[39], янв. | ||
| Маленький народ | The Little People | Рассказ | COVEN 13, 1970[40], янв. | ||
| Чёрный человек[41] | The Dark Man | Рассказ | Weird Tales, 1931[42], дек. | ||
| Дети ночи[43] | The Children of the Night | Рассказ | Weird Tales, 1931, апр.-май | ||
| Барабаны пиктов | The Drums of Pictdom | Стихотворение | Bran Mak Morn, 1969 | ||
| Предисловие к «Пиктскому циклу» | Foreword | Эссе | Bran Mak, 1969[44] |
Кельтский цикл
Произведения, посвященные противостоянию кельтов и викингов.
Турлог О'Брайен
Цикл историко-фэнтезийных произведений об ирландском воине 11-го столетия, наёмнике Турлоге О'Брайене.
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Чёрный человек | The Dark Man | Рассказ | Weird Tales, 1931[42], дек. | ||
| Куда ушёл седой бог | The Grey God Passes | The Twilight of the Grey Gods | Рассказ | Dark Mind, Dark Heart, 1962[45] | |
| Боги Бал-Сагота | The Gods of Bal-Sagoth | The Blond Goddess of Bal-Sagoth | Рассказ | Weird Tales, 1931[46], окт. | |
| След Гунна | The Shadow of the Hun | Рассказ | Shadow of the Hun, 1975 | ||
| Фрагмент без названия | [47] | Фрагмент | Shadow of the Hun, 1975 | ||
| Копья Клонтарфа[48] | The Spears of Clontarf | Рассказ[49] | Spears of Clontarf, 1978 | ||
| Поэмы и стихи: | |||||
| Куда ушёл седой бог (стих.) | The Grey God Passes | Conn's Saga | Стихотворение | Echoes From An Iron Harp, 1972 | |
| Баллада о короле Герайнте | The Ballad of King Geraint | [50] | Поэма | The Ballad of King Geraint, 1989 | |
Кормак мак Арт
Цикл произведений посвященных реальному историческому персонажу, королю Ирландии III века Кормаку мак Арту.
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Ночь волка | The Night of the Wolf | Рассказ | Bran Mak Morn, 1969 | ||
| Мечи Северного моря | Swords of the Northern Sea | Рассказ | Tigers of the Sea, 1974 | ||
| Без заглавия | [51] | Фрагмент | Swords of the North, 2014 | ||
| В посмертном соавторстве: | |||||
| Храм скверны[52][53] | The Temple of Abomination | Рассказ | Tigers of the Sea, 1974 | ||
| Тигры морей[54] | Tigers of the Sea | Рассказ | Tigers of the Sea, 1974 | ||
Джеймс Эллисон
Цикл произведений о приключениях Джеймса Эллисона, современного жителя Техаса, в прошлых эпохах.
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание | |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Долина червя | The Valley of the Worm | Рассказ | Weird Tales, 1934, фев. | |||
| Сад страха | The Garden of Fear | Рассказ | Marvel Tales, 1934, июль-авг. | |||
| Шествующий из Вальхаллы | Marchers of Valhalla | Рассказ | Marchers of Valhalla, 1972 | |||
| Бракан-кельт | Brachen the Kelt | Рассказ | The Barbarian Swordsmen, 1981 | |||
| Загадочный Акрам[55] | Akram the Mysterious | The Tower of Time | Рассказ | The New Howard Reader, 1998, авг. | ||
| В посмертном соавторстве: | ||||||
| Башня Времени[56] | The Tower of Time | Akram the Mysterious | Рассказ | Fantastic Stories, 1975, июнь | ||
| Страж Идола[57] | The Guardian of the Idol | Рассказ | Weird Tales, 1981 | |||
| Чёрные вехи[58][59] | Black Eons | Рассказ | The Howard Collector, 1967[60] | |||
| Роман «Воин снегов»[61] | ||||||
| Сын Делрина[62] | Genseric's Fifth-Born Son | Ghor Kin-Slayer |
Рассказ | Fantasy Crossroads, 1977 | ||
Другие произведения фэнтези
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Копьё и клык | Spear and Fang | Рассказ | Weird Tales, 1925, июль | ||
| Голос Эль-Лила | The Voice of El-Lil | Temptress of the Tower of Torture and Sin | Рассказ | Oriental Stories, 1930, нояб. | |
| Каирн на мысу | The Cairn on the Headland | Рассказ | Strange Tales, 1933, янв. | ||
| Тень Вальгары[63] | The Shadow of the vulture | Рассказ | Oriental Stories, 1934, янв. | ||
| Альмарик | Almuric | Роман | Weird Tales, 1939, май-авг. | ||
| Дом Эрейбу[64][65] | The House of Arabu | Witch from Hell's Kitchen | Рассказ | Avon Fantasy Reader, 1952 | |
| Delenda Est[66] | Delenda Est | Рассказ | Worlds of Fantasy, 1968 | ||
| Двое против Тира | [67] | Two Against Tyre | Рассказ | 1970 | |
| Громовой всадник[68] | Spear and Fang | Рассказ | Marchers of Valhalla, 1972 | ||
| Под баобабом | Under the Baobab Tree | Рассказ | Cross Plains, 1974 | ||
| Нехт Самерхенд | Nekht Semerkeht | Рассказ | Swords Against Darkness, 1977 | ||
| Могила дракона | The Tomb of the Dragon | Рассказ | The Shadow of the Beast, 1977 | ||
| Остров вечности | The Isle of the Eons | Рассказ | The Gods of Bal-Sagoth, 1979 | ||
| Голнор-обезьяна | Golnor the Ape | Рассказ | Crypt of Cthulhu, 1985 |
Хоррор. Мистика. Детектив
Де Монтур
История франко-ирландского оборотня Де Монтура представлена в трёх ранних новеллах.
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| В лесу Виллефэр | In the Forest of Villefere | Рассказ | Weird Tales, 1925, авг. | ||
| Когда восходит полная луна | Wolfshead | Рассказ | Weird Tales, 1926, апр. | ||
| Дерьмовый оборотень | Wolfsdung | Рассказ | Cromlech, 1988 |
Морской хоррор
Несколько произведений относятся к так называемому поджанру «морского» (хотя, скорее, «приморского» или «околоморского») хоррора.
Фаринг-таун
Небольшой цикл страшных историй о загадочном портовом городе, составляющих «Сагу о городе Фаринге».
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Проклятие моря | Sea Curse | Рассказ | Weird Tales, 1928, май | ||
| Из глубины | Out of the Deep | Рассказ | Magazine of Horror, 1967, нояб. | ||
| Легенда о Фаринг-тауне | A Legend of Faring Town | Стихотворение | Verses in Ebony, 1975 |
Другой морской хоррор
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Беспокойные воды | Restless Waters | The Horror at the Window | Рассказ | Spaceway Science Fiction, 1969 |
Мифы Ктулху
Крупнейший и один из самых продолжительных в мировой литературе межавторский цикл, основанный на литературном наследии Говарда Филлипса Лавкрафта.
Джон Кирован
Цикл классических хоррор-новелл, объединённых главным действующим лицом — ирландским исследователем оккультизма Джоном Кированом и его подручными — Конрадом и О’Доннелом. К циклу относятся четыре прижизненных рассказа и два дописанных последователями.[69]
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание | |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Дети ночи | The Children of the Night | Рассказ | Weird Tales, 1931, апр.-май | |||
| Живущие под усыпальницами | His Brother’s Shoes | The Dwellers Under the Tombs | Рассказ | Lost Fantasies, 1976[45] | ||
| Повелитель кольца | The Haunter of the Ring | Рассказ | Weird Tales, 1934, июль | |||
| Не рой мне могилу | Dig Me No Grave | John Grimlan’s Debt | Рассказ | Weird Tales, 1937, фев. | ||
| В посмертном соавторстве: | ||||||
| Дом, окруженный дубами[70] | The House | The House in the Oaks | Рассказ | Dark Things, 1971 | ||
| Поместье «Дагон»[71] | Dagon Manor | Рассказ | Shudder Stories, 1986, март | |||
| Произведения, приписываемые к циклу «Джон Кирован»: | ||||||
| Чёрный камень[72][73] | The Black Stone | Рассказ | Weird Tales, 1931, нояб. | |||
| Тварь на крыше | The Thing on the Roof | Рассказ | Weird Tales, 1932, фев. | |||
Фон Юнтц
Условный цикл рассказов Роберта Говарда, в которых упоминается Фридрих Вильгельм фон Юнтц, вымышленный немецкий учёный-оккультист 19-го века, а также его зловещая книга «Unaussprechlichen Kulten», входящая в перечень канонических артефактов вымышленной вселенной Мифов Ктулху.
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Дети ночи[74] | The Children of the Night | Рассказ | Weird Tales, 1931, апр.-май | ||
| Чёрный камень[75] | The Black Stone | Рассказ | Weird Tales, 1931, нояб. | ||
| Тварь на крыше | The Thing on the Roof | Рассказ | Weird Tales, 1932, фев. | ||
| Эксперимент Джона Старка | Usurp the Night | The Hoofed Thing | Рассказ | Weirdbook Three, 1970 | |
| Чёрные вехи[58][76] | Black Eons | Рассказ | The Howard Collector, 1967 |
Джастин Джеффри
Условный цикл рассказов Роберта Говарда, в которых фигурирует Джастин Джеффри, вымышленный английский поэт 20-го века, автор поэмы «Люди монолита».
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Чёрный камень[77] | The Black Stone | Рассказ | Weird Tales, 1931, нояб. | ||
| Тварь на крыше | The Thing on the Roof | Рассказ | Weird Tales, 1932, фев. | ||
| Дом, окруженный дубами[70] | The House | The House in the Oaks | Рассказ | Dark Things, 1971 |
Другие произведения из «Мифов Ктулху»
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание | |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Королевство теней[78] | The Shadow Kingdom | Рассказ | Weird Tales, 1929, авг. | |||
| Боги Бал-Сагота[79] | The Gods of Bal-Sagoth | The Blond Goddess of Bal-Sagoth | Рассказ | Weird Tales, 1931[46], окт. | ||
| Люди тьмы[80] | People of the Dark | Рассказ | Strange Tales, 1932[81], июнь | |||
| Черви земли[82] | Worms of the Earth | Рассказ | Weird Tales, 1932, нояб. | |||
| Пламя Ашшурбанипала | The Fire of Asshurbanipal | Рассказ | Weird Tales, 1936, дек. | |||
| Эксперимент Джона Старка | Usurp the Night | The Hoofed Thing | Рассказ | Weirdbook Three, 1970 | ||
| В посмертном соавторстве: | ||||||
| Храм скверны[52][53][83] | The Temple of Abomination | Рассказ | Tigers of the Sea, 1974 | |||
| Ярость медведя[84][53] | The Black Bear Bites | Black John's Vengeance | Рассказ | From Beyond the Dark Gateway, 1974 | ||
| Чёрные вехи[85][86][58] | Black Eons | Рассказ | The Howard Collector, 1967 | |||
| Аббатство[87] | The Abbey | Рассказ | Nameless Cults: The Cthulhu Mythos Fiction of Robert E. Howard, 2001 | |||
| Дверь в мир[88] | The Door to the Garden[89] | The Door to the World | Рассказ | Nameless Cults: The Cthulhu Mythos Fiction of Robert E. Howard, 2001 | ||
Истории неведомой угрозы
Основная статья: Weird Menace
Крупный жанровый массив произведений Роберта Говарда, относящийся к современному остросюжетному сверхъестественному триллеру, типичному для американской литературной традиции 1930-х годов и позднее. Стилистически представляют собой синтез литературы ужасов, вестерна, нуара и научной фантастики. Иногда, к этому массиву относят ряд детективных сериалов Говарда (Стив Харрисон и др.), а также цикл историй о Джоне Кироване.
Сверхъестественный юго-запад
Двенадцать классических хоррор-новелл, условно объединенных по региональному принципу – описываемые события происходят на территории юго-западных штатов США, в современную Говарду эпоху, в 1930-е годы. Истории из этого цикла также подпадают под жанровую классификацию «Weird West» (Дикий Запад).
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Ужас из кургана | The Horror From the Mound | The Monster from the Mound | Рассказ | Weird Tales, 1932, май | |
| Человек на земле | The Man on the Ground | Рассказ | Weird Tales, 1933, июль | ||
| Сердце старого Гарфилда | Old Garfield's Heart | Old Garrod's Heart | Рассказ | Weird Tales, 1933, дек. | |
| Чёрный Канаан | Black Canaan | Рассказ | Weird Tales, 1936 | ||
| Мёртвые помнят | The Dead Remember | Рассказ | Argosy, 1936, авг. | ||
| Голуби преисподней | Pigeons from Hell | Рассказ | Weird Tales, 1938, май | ||
| Келли-колдун | Kelly the Conjure-man | Эссе | The Howard Collector #5, 1964 | ||
| Тень рока | The Shadow of Doom | Рассказ | The Howard Collector, 1966 | ||
| От любви к Барбаре Аллен | For the Love of Barbara Allen | Рассказ | Fantasy & Science Fiction, 1966, авг. | ||
| Долина сгинувших | The Valley of the Lost | Secret of Lost Valley King of the Forgotten People |
Рассказ | Magazine of Horror, 1966 | |
| Проклятая хижина | The Haunted Hut | Рассказ | Weirdbook Two, 1969 | ||
| Ужас в ночи | A Horror in the Night | Рассказ | Cross Plains, 1974 | ||
| Тень зверя | The Shadow of the Beast | Рассказ | The Shadow of the Beast, 1977 |
Прочие произведения «Историй неведомой угрозы»
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание | |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Змея из ночного кошмара | The Dream Snake | Рассказ | Weird Tales, 1928, фев. | |||
| Хозяин судьбы | Skull-Face | Роман | Weird Tales, 1929, окт.-дек. | |||
| Когти во тьме[90] | Black Talons | Talons in the Dark | Рассказ | Strange Detective Stories, 1933, дек. | ||
| Луна Замбибве | The Moon of Zambebwei | The Grisly Horror | Рассказ | Weird Tales, 1935, фев | ||
| Дул чёрный ветер | Black Wind Blowing | Рассказ | Thrilling Mystery, 1936, июнь | |||
| Гончие смерти | Black Hound of Death | Рассказ | Weird Tales, 1936, нояб. | |||
| Дьяволы Тёмного озера | Devils of Dark Lake | Рассказ | WT 50: A Tribute to Weird Tales, 1974 | |||
| Бронзовый павлин | The Brazen Peacock | Рассказ | REH: Lone Star Fictioneer, 1975 | |||
| Рука Обеаха | The Hand of Obeah | Рассказ | Crypt of Cthulhu, 1983, сен. | |||
| Постояльцы из нехорошей комнаты | Guests of the Hoodoo Room | Рассказ | Shudder Stories, 1984 | |||
| Дом Ом | The House of Om | Рассказ | Shudder Stories, 1984 | |||
| Заклятье Дамбаллаха | The Spell of Damballah | Рассказ | Revelations of Yuggoth, 1987 | |||
| Нефритовый бог | The Jade God | Рассказ | 1992 | |||
| В посмертном соавторстве: | ||||||
| Голос тьмы[91][92] | Taveral Manor | The Return of Skull-Face | Повесть | The Return of Skullface, 1977 | ||
Мрачный детектив
Детективные произведения в поджанре литературы ужасов Weird Menace (Неведомая угроза) о полицейских расследованиях, связанных с загадочными явлениями в наши дни[93]. Стилистически детективные сериалы Говарда связаны с циклами ужасов «Джон Кирован», «Сверхъестественный юго-запад» и «Историй неведомой угрозы», составляя с ними единую антологию. Детективный цикл Роберта Говарда включает три сериала полицейских триллеров — «Стив Харрисон», «Бутч Горман и Брент Кирби», «Стив Бендер, Мак-Грю и Уэйл».
Стив Харрисон
Сериал об американском частном детективе Стиве Харрисоне, сталкивающимся в своих расследованиях со сверхъестественными силами. Входит в цикл «Историй неведомой угрозы».
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание | |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Болото вуду[94] | Fangs of Gold | People of the Serpent | Рассказ | Strange Detective Stories, 1934, фев. | ||
| Смертоносный секрет | The Tomb's Secret | The Teeth of Doom | Рассказ | Strange Detective Stories, 1934, фев. | ||
| Чёрная книга[95][96] | Names in the Black Book | Рассказ | Super Detective Stories, 1934, май | |||
| Кладбищенские крысы | Graveyard Rats | Рассказ | Thrilling Mystery, 1936, фев. | |||
| Зловещий особняк[97] | The House of Suspicion | The House of Fear | Рассказ | The Second Book of Robert E. Howard, 1976 | ||
| Повелитель мертвых | Lord of the Dead | Dead Man's Doom | Рассказ | Skull-Face, 1978 | ||
| Чёрная луна | The Black Moon | Рассказ | Bran Mak Morn: A Play & Others, 1983 | |||
| Серебряная шпора | The Silver Heel | Рассказ | Two-Fisted Detective Stories, 1984, май | |||
| Голос мёртвых | The Voice of Death | Рассказ | Two-Fisted Detective Stories, 1984, май | |||
| Без заглавия | [98] | Фрагмент | Two-Fisted Detective Stories, 1984, май | |||
| В посмертном соавторстве: | ||||||
| Тайна дома Таннерно[99] | The Mystery of Tannernoe Lodge[100] | Рассказ | Lord of the Dead, 1981 | |||
Бутч Горман и Брент Кирби
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание | |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Сыны ненависти | Sons of Hate | Рассказ | Two-Fisted Detective Stories, 1984, май | |||
| В посмертном соавторстве: | ||||||
| Алые слёзы[101][102] | The Hand of the Black Goddess | Scarlet Tears | Рассказ | Bran Mak Morn: A Play & Others, 1983 | ||
Стив Бендер, Мак-Грю и Уэйл
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Призрак в шёлковой шляпе | The Ghost with the Silk Hat | Рассказ | Writer of the Dark, 1986 | ||
| Эй, Запад! | Westward Ho! | Рассказ | The last of the trunk, 2007 | ||
| Дикарь | The Wild Man | Рассказ | The last of the trunk, 2007 | ||
| Без заглавия | [103] | Фрагмент | The last of the trunk, 2007 |
Прочие произведения в жанрах мистика и ужасы
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание | |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Гиена Сенекозы[104] | The Hyena | Рассказ | Weird Tales, 1928, март | |||
| Прикосновение смерти[105] | The Fearsome Touch of Death | The Touch of Death | Рассказ | Weird Tales, 1930, фев. | ||
| Проклятие Деймода | Dermod's Bane | Рассказ | Magazine of Horror, 1967 | |||
| Кобра снов | The Cobra in the Dream | Рассказ | Weirdbook One, 1968 | |||
| Пришелец из тьмы | The Noseless Horror | Рассказ | Magazine of Horror, 1970, фев. | |||
| Чёрная страна | Black Country | Рассказ | Weirdbook Six, 1973 | |||
| Последняя песня Касонетто | Casonetto's Last Song | Рассказ | Etchings and Odysseys, 1973 | |||
| Дьявольский дровосек | The Devil's Woodchopper | Рассказ | The Grim Land and Others, 1976 | |||
| Мастер страха[106] | The Fear-Master | Рассказ | Crypt of Cthulhu, 1984, апр. | |||
| Возвращение чародея[107] | The Return of the Sorcerer[108] | Рассказ | Bicentennial Tribute to REH, 1976 | |||
| Змеиная лоза | Serpent Vines | Рассказ | Witchcraft and Sorcery, 1974 | |||
| Призраки во тьме | Spectres in the Dark | Рассказ | WT 50: A Tribute to Weird Tales, 1974 | |||
| Миг победы | The Supreme Moment | Рассказ | Crypt of Cthulhu, 1984, сен. | |||
| Без заглавия | [109] | Фрагмент | Fantasy Crossroads, 1976, фев. | |||
| В посмертном соавторстве: | ||||||
| Грохот труб [110] | A Thunder of Trumpets | Рассказ | Weird Tales, 1938, сен. | |||
Катулос и Эрлик-хан
Условный цикл, объединяющий произведения Роберта Говарда о Катулосе и Эрлик-хане в единую антологию[111]
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание | |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Хозяин судьбы | Skull-Face | Роман | Weird Tales, 1929, окт.-дек. | |||
| Чёрная книга[95][112] | Names in the Black Book | Рассказ | Super Detective Stories, 1934, май | |||
| Гончие смерти | Black Hound of Death | Рассказ | Weird Tales, 1936, нояб. | |||
| Повелитель мертвых[112] | Lord of the Dead | Dead Man's Doom | Рассказ | Skull-Face, 1978 | ||
| В посмертном соавторстве: | ||||||
| Голос тьмы[113][92] | Taveral Manor | The Return of Skull-Face | Повесть | The Return of Skullface, 1977 | ||
Вестерн
Брекенридж Элкинс
Цикл юмористических вестернов о ковбое и охотнике Брекенридже Элкинсе, объединенных в три основные книги – «Джентльмен с Медвежьей речки», «Брат бури» и «Лик смерча».
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание | |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Роман «Джентльмен с Медвежьей речки» (1937): | ||||||
| Полосатые рубашки и разбитые сердца | Striped Shirts and Busted Hearts | Рассказ | The Summit County Journal, 1967 | |||
| Спустившийся с гор | Mountain Man | Рассказ | Action Stories, 1934, март-апр. | |||
| Знакомство с Капитаном Киддом | Meet Cap'n Kidd | Рассказ | The Summit County Journal, 1937 | |||
| Выстрелы в горах | Guns of the Mountains | Рассказ | Action Stories, 1934, май-июнь | |||
| Джентльмен с Медвежьей речки | A Gent from Bear Creek | Рассказ | Action Stories, 1934, окт. | |||
| Кровная месть | The Feud Buster | Рассказ | Action Stories, 1935, июнь | |||
| Дорога на Медвежью речку | The Road to Bear Creek | Рассказ | Action Stories, 1934, дек. | |||
| Охотники до скальпов | The Scalp Hunter | A Stranger in Grizzly Claw | Рассказ | Action Stories, 1934, авг. | ||
| Гименей с Медвежьей речки | Cupid from Bear Creek | The Peaceful Pilgrim | Рассказ | Action Stories, 1935, авг. | ||
| Пещерный житель | The Haunted Mountain | Рассказ | Action Stories, 1935, фев. | |||
| Страсть к просвещению | Educate or Bust | Рассказ | Action Stories, 1937, нояб. | |||
| Война на Медвежьей речке | War on Bear Creek | Рассказ | Action Stories, 1935, апр. | |||
| Как Медвежья речка вышла из берегов[114] | When Bear Creek Came to Chawed Ear | Рассказ | The Summit County Journal, 1971 | |||
| Джентльмен с Медвежьей речки | A Gent from Bear Creek | Роман | A Gent from Bear Creek, 1937 | |||
| Сборник «Брат бури» (1966): | ||||||
| Переполох на Медвежьей речке | The Riot at Cougar Paw | Рассказ | Action Stories, 1935, окт. | |||
| Великое переселение народов | Pilgrims to the Pecos | Weary Pilgrims on the Road | Рассказ | Action Stories, 1936, фев. | ||
| Буйное помешательство | Gents on the Rampage | Gents on the Rampage | Рассказ | Action Stories, 1936, авг. | ||
| Битва в урочище Горный Апач | The Apache Mountain War | Рассказ | Action Stories, 1935, дек. | |||
| Шестизарядная политика | Pistol Politics | Рассказ | Action Stories, 1935, апр. | |||
| Непобедимый герой из Верхнего Гумбольта | The Conquerin' Hero of the Humbolts | Politics at Blue Lizard Politics at Lonesome Lizard |
Рассказ | Action Stories, 1936, окт. | ||
| Торнадо с разбитым сердцем[115] | A Ringtailed Tornado | Рассказ | Masked Rider Western, 1944 | |||
| Сборник «Лик смерча» (1979): | ||||||
| Кордова ковбоев не жалует | No Cowherders Wanted | Gents in Buckskin | Рассказ | Action Stories, 1936, сен. | ||
| Брекенридж Элкинс и налоги | Mayhem and Taxes | Рассказ | The Summit County Journal, 1967 | |||
| Лихие дела в Красном Кугуаре | Evil Deeds at Red Cougar | Рассказ | Action Stories, 1936, июнь | |||
| Серенада Жёваного Уха | Sharp's Gun Serenade | Рассказ | Action Stories, 1937, янв. | |||
| Мирный странник | The Peaceful Pilgrim | Рассказ | Action Stories, 1968, нояб. | |||
| Пока клубился дым[116] | While Smoke Rolled | Рассказ | Action Stories, 1956, нояб. | |||
| Элкинсы не сдаются! | A Elkins Never Surrenders | The Curly Wolf of Sawtooth A Elston to the Rescue |
Рассказ | Star Western, 1936, сен. | ||
| Другое: | ||||||
| Без заглавия | [117] | Фрагмент | The Howard Collector, 2011 | |||
Гризли Элкинс
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Оборотни коровьей слободы | Law-Shooters of Cowtown | Law Guns of Cowtown | Рассказ | Cross Plains, 1974 | |
| Долг стрелка́ | Gunman's Debt | Рассказ | The Last Ride, 1978 |
Пайк Бирфилд
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Джентльмен из Пекоса | A Gent from the Pecos | Shave That Hawg! | Рассказ | Argosy, 1936, окт. | |
| Джентльмены и суд Линча | Gents on the Lynch | Рассказ | Argosy, 1936, окт. | ||
| Бунт в Бакснорте | The Riot at Bucksnort | Рассказ | Argosy, 1936, окт. | ||
| Пока клубился дым[118] | While Smoke Rolled | While the Smoke Rolled | Рассказ | Double Action Western, 1956, дек. | |
| След дьявола | The Diablos Trail[100] | Рассказ | Bran Mak Morn: A Play & Others, 1983 |
Бакнер Граймс
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Как леопард погубил человека | A Man-Eating Jeopard | Рассказ | Cowboy Stories, 1936, июнь | ||
| Повеса из Найф-Ривер | Knife River Prodigal | A Texas Prodigal | Рассказ | Cowboy Stories, 1937, июль | |
| Джон Олден из Техаса[119] | Texas John Alden | A Ringtailed Tornado | Рассказ | Masked Rider Western, 1937, май |
Сонора Кид
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Нож, пуля и петля | Knife, Bullet and Noose | Рассказ | The Howard Collector, 1965 | ||
| Дьявольский джокер | The Devil's Joker | The Devil's Jest | Рассказ | Cross Plains, 1975 | |
| Сила среди островов | A Power Among the Islands | Рассказ | North of the Khyber, 1987 | ||
| Замок на отшибе | The Shunned Castle | Рассказ | North of the Khyber, 1987 | ||
| Братский совет | Brotherly Advice | Рассказ | The Sonora Kid, 1988 | ||
| Встреча в пустыне | Desert Rendezvous | Рассказ | The Sonora Kid, 1988 | ||
| Рыжие локоны и короткая стрижка | Red Curls and Bobbed Hair | Рассказ | The Sonora Kid, 1988 | ||
| Сонора-Кид, пастух | The Sonora Kid-Cowhand | Рассказ | The Sonora Kid, 1988 | ||
| Сонора-Кид, Счастливая Рука | The Sonora Kid's Winning Hand | Рассказ | The Sonora Kid, 1988 | ||
| Западная башня | The West Tower | Рассказ | The Sonora Kid, 1988 | ||
| Кольцо из белого нефрита | The White Jade Ring | Фрагмент | |||
| «Пылающее солнце в пылающем небе…» | "A blazing sun in a blazing sky, reflected from..." | Фрагмент | The Sonora Kid, 1988 | ||
| Без заглавия | "The Hades Saloon and gambling hall, Buffalotown..." | Фрагмент | The Sonora Kid, 1988 | ||
| Без заглавия | "The Hot Arizona sun had not risen high enough to heat..." | Фрагмент | The Sonora Kid, 1988 | ||
| Без заглавия | "Madge Meraldson set her traveling-bag on the station..." | Фрагмент | The Sonora Kid, 1988 | ||
| Без заглавия | "Steve Allison settled himself down comfortably in..." | Фрагмент | The Sonora Kid, 1988 | ||
| Без заглавия | "The way it came about that Steve Allison, Timoleon..." | Фрагмент | The Sonora Kid, 1988 |
Прочие вестерны
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Рождественское золото | Golden Hope Christmas | Рассказ | The Tattler[120] 1922, дек. | ||
| Барабаны заката | Drums of the Sunset | Riders of the Sunset | Рассказ | The Cross Plains Review, 1929 | |
| Последний рейд | Boot-Hill Payoff | The Last Ride | Рассказ | Western Aces, 1935, окт. | |
| Святилище стервятников | Vulture's Sanctuary | Рассказ | Argosy, 1936, нояб. | ||
| Стервятники | The Vultures of Whapeton | [121] | Рассказ | Smashing Novels Magazine, 1936, дек. | |
| Как избавиться от труса | The Extermination of Yellow Donory | The Killing of Yellow Donory | Рассказ | Zane Grey Western Magazine, 1970 | |
| Правосудие пустыни | Showdown at Hell's Canyon | The Judgement of the Desert | Рассказ | The Vultures, 1973 | |
| Билл Смайли и сила взгляда | Bill Smalley and the Power of the Human Eye | The Power of the Human Eye | Рассказ | The Dark Man, 1991 | |
| Встреча с шестизарядным | Six-Gun Interview | Фрагмент |
Рассказы о боксёрах
Эйс Джессел
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Сошествие на ринг | The Apparition in the Prize Ring | The Spirit of Tom Molyneaux | Рассказ | Ghost Stories, 1929, апр. | |
| Жульничество | Double Cross | Рассказ | Bran Mak Morn: A Play & Others, 1983 |
Стив Костиган
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Змеиная яма | The Pit of the Serpent | Manila Manslaughter | Рассказ | Fight Stories, 1929, июль | |
| Обида моряка | Sailor's Grudge | Costigan vs. Kid Camera | Рассказ | Fight Stories, 1930, март | |
| Кулак и клык | Fist and Fang | Cannibal Fists | Рассказ | Fight Stories, 1930, май | |
| Знак змеи | The Sign of the Snake | Рассказ | Action Stories, 1931, июнь | ||
| Победитель получает все | Winner Take All | Sucker! | Рассказ | Action Stories, 1930, июль | |
| Кулаки побережья | Waterfront Fists | Stand Up and Slug | Рассказ | Fight Stories, 1930, сен. | |
| Бульдожья порода | The Bull Dog Breed | You Got to Kill a Bulldog | Рассказ | Fight Stories, 1930, окт. | |
| Чемпион кубрика | Champ of the Forecastle | Champ of the Seven Seas, The Champion of the Forecastle | Рассказ | Fight Stories, 1930, нояб. | |
| Аллеи опасности | Alleys of Peril | Leather Lightning | Рассказ | Fight Stories, 1931, янв. | |
| Закон побережья | The TNT Punch | The Waterfront Law, The Waterfront Wallop | Рассказ | Action Stories, 1931, янв. | |
| Кулаки Техаса | Texas Fists | Shanghied Mitts | Рассказ | Fight Stories, 1931, май | |
| Опасный дом | Blow the Chinks Down | The House of Peril | Рассказ | Action Stories, 1931, окт. | |
| Прирождённый боец | Breed of Battle | The Fighten'est Pair, Sampson Had a Soft Spot | Рассказ | Action Stories, 1931, нояб. | |
| Цирковые бойцы | Circus Fists | Slugger Bait | Рассказ | Fight Stories, 1931, дек. | |
| Однажды ночью в Шанхае | Dark Shanghai | One Shanghai Night | Рассказ | Action Stories, 1932, янв. | |
| Викинги в боксёрских перчатках | Vikings of the Gloves | Including the Scandinavian | Рассказ | Fight Stories, 1932, фев. | |
| Ночь битвы | Night of Battle | Shore Leave for a Slugger | Рассказ | Fight Stories, 1932, март | |
| Сильный игрок | The Slugger's Game | Рассказ | Jack Dempsey's Fight Magazine, 1934, май | ||
| Генерал Железный Кулак | General Ironfist | Рассказ | Jack Dempsey's Fight Magazine, 1934, июнь | ||
| Игроки на побережье | Sluggers on the Beach | Рассказ | Jack Dempsey's Fight Magazine, 1934, авг. | ||
| Моряк Костиган и Свами | Sailor Costigan and the Swami | Рассказ | The Howard Review, 1977 | ||
| По закону акулы | By the Law of the Shark | Рассказ | REH Fight Magazine, 1996 | ||
| Разбитые кулаки | Flying Knuckles | Рассказ | REH Fight Magazine, 1996 | ||
| Добро должно быть с кулаками | Hard-Fisted Sentiment | Рассказ | REH Fight Magazine, 1996 | ||
| Честь Корабля | The Honor of the Ship | Рассказ | REH Fight Magazine, 1996 | ||
| Блюз Голубой реки | Blue River Blues | Рассказ | |||
| Моряк-воин | The Battling Sailor | Рассказ | |||
| Фрагмент 1 | "I had just hung by sparring partner, Battling O'Toole..." | Фрагмент | The Howard Review, 1975 | ||
| Фрагмент 2 | "It was the end of the fourth round..." | Фрагмент | The Howard Review, 1975 | ||
| Фрагмент 3 | "The night Sailor Steve Costigan fought Battling O'Rourke..." | Фрагмент | The Howard Review, 1975 |
Малыш Кид
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Школьные носки | College Socks | A Student of Sockology | Рассказ | Sport Story Magazine, 1931, сен. | |
| Волшебные боксерские перчатки | Man with the Mystery Mitts | Рассказ | Sport Story Magazine, 1931, окт. | ||
| Маленький Галахад | The Good Knight | Kid Galahad | Рассказ | Sport Story Magazine, 1931, дек. | |
| Нарисованная карта | The Drawing Card | Рассказ | |||
| Напряжение боя | Fighting Nerves | Рассказ | |||
| Психология бокса | Fistic Psychology | Рассказ | |||
| Приносящий неудачу | The Jinx | Рассказ | |||
| Техасский Дикий Кот | The Texas Wildcat | Рассказ | |||
| Крепкий орешек | A Tough Nut to Crack | Рассказ | |||
| Без заглавия | "Huh?" I was so dumbfounded I was clean off..." | Фрагмент |
Деннис Дорган
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Турецкая угроза | The Turkish Menace | Sailor Dorgan and the Turkish Menace, Sailor Costigan and the Turkish Menace | Рассказ | Oriental Stories, 1933, май | |
| Аллеи во тьме | Alleys of Darkness | Alleys of Singapore | Рассказ | Oriental Stories, 1934 | |
| Аллеи предательства | Alleys of Treachery | The Mandarin Ruby | Рассказ | The Howard Collector, 1966, фев. | |
| Моряк Дорган и Нефритовая обезьяна | Sailor Dorgan and the Jade Monkey | Sailor Costigan and the Jade Monkey The Jade Monkey |
Рассказ | The Howard Collector, 1971 | |
| Моряк Дорган и Горилла Судьбы | The Destiny Gorilla | Sailor Costigan and the Destiny Gorilla Sailor Dorgan and the Destiny Gorilla |
Рассказ | The Incredible Adventures of Dennis Dorgan, 1974 | |
| В высшем обществе | In High Society | Cultured Cauliflowers | Рассказ | The Incredible Adventures of Dennis Dorgan, 1974 | |
| Рыцарь круглого стола | A Knight of the Round Table | Iron-Clad Fists | Рассказ | The Incredible Adventures of Dennis Dorgan, 1974 | |
| В роли журналиста | Playing Journalist | A New Game for Costigan A New Game for Dorgan |
Рассказ | The Incredible Adventures of Dennis Dorgan, 1974 | |
| В роли Санта-Клауса | Playing Santa Claus | A Two-Fisted Santa Claus | Рассказ | The Incredible Adventures of Dennis Dorgan, 1974 | |
| Жёлтая кобра | The Yellow Cobra | Sailor Dorgan and the Yellow Cobra A Korean Night A Night Ashore |
Рассказ | The Incredible Adventures of Dennis Dorgan, 1974 |
Прочее о боксёрах
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Ужасное сборище | Crowd Horror | Рассказ | Argosy, 1929, июль | ||
| Железный человек | The Iron Man | Iron Men | Рассказ | Fight Stories, 1930, июнь | |
| Кулаки пустыни | Iron-jaw | Fists of the Desert | Рассказ | Dime Sports Magazine, 1936, апр. | |
| Они всегда возвращаются | They Always Come Back | Рассказ | The Iron Man & Other Tales of the Ring, 1976 | ||
| Кулаки революции | Fists of the Revolution | Рассказ | Fantasy Crossroads Special Edition, 1976 | ||
| Знак кровавой руки | The Mark of the Bloody Hand | Рассказ | Writer of the Dark, 1986 | ||
| Голос судьбы | The Voice of Doom | Рассказ | Crypt of Cthulhu, 1986 | ||
| Свирепая обезьяна | The Ferocious Ape | Рассказ | |||
| Яростная схватка | The Fighting Fury | Рассказ | |||
| Миротворец | A Man of Peace | Рассказ | |||
| Мистер Демси | Misto' Demsey | Рассказ | Misto' Dempsey | ||
| Ночная стычка | Night Encounter | Фрагмент | |||
| Хук справа | Right Hook | Рассказ | |||
| Скованные перчатки | Shackled Mitts | Рассказ | |||
| След змеи | Trail of the Snake | Фрагмент | |||
| Плакучая ива | Weeping Willow | Рассказ |
Исторические произведения
Агнес Де Шатильон
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Повелительница смерти | Mistress of Death | Фрагмент | Witchcraft&Sorcery, 1971 | ||
| Клинки для Франции | Blades for France | Рассказ | Blades for France, 1975 | ||
| Воительница | Sword Woman | Рассказ | REH:Lone Star Finctioneer, 1975 |
Прочие исторические произведения
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Врата Империи | Gates of Empire | Рассказ | Golden Fleece, 1939, янв | ||
| На королевской службе | The King's Service | Рассказ | The King's Service, 1975 | ||
| Дорога Азраэля | The Road of Azrael | Рассказ | Chacal, 1976 | ||
| По следам Боэмунда | The Track of Bohemund | Рассказ | The Road of Azrael, 1979 |
Приключенческие произведения
Пираты Карибского моря
Пиратский цикл Говарда включает приключенческие рассказы о Теренсе Вулми и Хелен Таврел, карибских пиратах.
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Чёрный Вулми: | |||||
| Месть Чёрного Вулми | Black Vulmea's Vengeance | Рассказ | Golden Fleece, 1938, нояб. | ||
| Мечи красного братства[122] | Swords of the Red Brotherhood | Рассказ | Black Vulmea's Vengeance, 1976 | ||
| Хелен Таврел: | |||||
| Остров смерти | TIsle of Pirate's Doom | Рассказ | Isle of Pirate's Doom, 1975 | ||
Восточный цикл
Массив низкопробных приключенческих палп-рассказов, написанных преимущественно по заказу журналов типа «Oriental Stories», работающих по, так называемой, «восточной тематике», считавшейся в США востребованой в период до конца 1930-х годов. Некоторые из этих коммерческих историй, не представляющих никакой художественной ценности, но интересные отдельными концептуальными идеями, впоследствии были переработаны последователями Говарда в более высокохудожественные произведения и включены в его культовый цикл о Конане.
Кормак Фитцджеффри
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Заморские ястребы | Hawks of Outremer | Рассказ | Oriental Stories, 1931 | ||
| Кровь Белшаззара | The Blood of Belshazzar | Рассказ | Oriental Stories, 1931 | ||
| Сеющие бурю | The Sowers of the Thunder | Рассказ | Oriental Stories, 1932 | ||
| Принцесса-рабыня | The Slave-Princess | Фрагмент | Hawks of Outremer, 1979 |
Эль-Борак
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Дочь Эрлика-хана | The Daughter of Erlik Khan | Рассказ | Top-Notch, 1934, дек. | ||
| Ястреб с холмов | Hawk of the Hills | Рассказ | Top-Notch, 1935, июнь | ||
| Кровь Богов | Blood of the Gods | Рассказ | Top-Notch, 1935, июль | ||
| Сыны ястреба | The Country of the Knife | Sons of the Hawk | Рассказ | Complete Stories, 1936, авг. | |
| Сын Белого Волка | Son of the White Wolf | Рассказ | Thrilling Adventures, 1936, дек. | ||
| Мечи с Холмов | The Lost Valley of Iskander | Рассказ | The Lost Valley of Iskander, 1974 | ||
| Судьба с тремя клинками[123] | Three-Bladed Doom | Рассказ | REH Lone Star Fictioneer, 1976 | ||
| Интрига в Курдистане | Intrigue in Kurdistan | Рассказ | Pulse Pounding Adventure Stories, 1986 | ||
| Приход Эль Борака | The Coming of El Borak | Рассказ | The Coming of El Borak, 1987 | ||
| Эль Борак | El Borak | Рассказ | The Coming of El Borak, 1987 | ||
| Железный ужас | The Iron Terror | Рассказ | The Coming of El Borak, 1987 | ||
| История Хода-хана | Khoda Khan's Tale | Рассказ | The Coming of El Borak, 1987 | ||
| Земля тайн | The Land of Mystery | Рассказ | North of the Khyber, 1987 | ||
| К северу от Хайбера | North of Khyber | Рассказ | North of the Khyber, 1987 | ||
| Сила среди островов | A Power Among the Islands | Рассказ | North of the Khyber, 1987 | ||
| Замок на отшибе | The Shunned Castle | Рассказ | North of the Khyber, 1987 | ||
| Кольцо из белого нефрита | The White Jade Ring | Фрагмент | The Early Adventures of El Borak, 2010 | ||
| Без заглавия | [124] | Фрагмент | The Coming of El Borak, 1987 | ||
| Без заглавия | [125] | Фрагмент | The Early Adventures of El Borak, 2010 |
Кирби О'Доннел
Приключенческий сериал об американском авантюристе Кирби О'Доннеле, путешествующему по странам Востока. Типичный для Америки 1930-х годов коммерческий жанр авантюрного боевика в «ближневосточном стиле».
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Золото пустыни[126] | Swords of Shahrazar | The Treasure of Shaibar Khan | Рассказ | Top-Notch, 1934, окт. | |
| Сокровища Тартара | The Treasure of Tartary | Gold From Tartary | Рассказ | Thrilling Adventures, 1935, янв. | |
| Молчание идола[127][128] | The Curse of the Crimson God | The Trail of the Blood-Stained God | Рассказ | Swords of Shahrazar, 1976 | |
| Фрагмент без заглавия | Untitled Fragment | [129] | Фрагмент | El Borak and Other Desert Adventures, 2010 |
Лал Сингх
Небольшой цикл приключенческих рассказов, неизданных при жизни Роберта Говарда, об индийском воре и авантюристе Лале Сингхе.
Не следует путать с реальным историческим персонажем, сикхским раджой, участником Сикхской войны.
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Рассказ о кольце раджи | The Tale of the Rajah's Ring | Рассказ | The Adventures of Lal Singh, 1985 | ||
| Дальнейшие приключения Сингха | The Further Adventures of Lal Singh | Рассказ | The Adventures of Lal Singh, 1985 | ||
| Лал Сингх, рыцарь Востока | Lal Singh, Oriental Gentleman | Рассказ | The Adventures of Lal Singh, 1985 |
Прочие произведения «Восточного цикла»
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Копья Востока | Spears of the East | Рассказ | The Golden Caliph, 1920-е | ||
| Под великим Тигром[130] | Under the Great Tiger | Рассказ | The All-Around Magazine, 1923 | ||
| Красные клинки Чёрного Катая[130] | Red Blades of Black Cathay | Рассказ | Oriental Stories, 1931, фев.-март | ||
| Повелитель Самарканда | Lord of Samarcand | Рассказ | Oriental Stories, 1932 | ||
| Лев Тивериады | The Lion of Tiberias | Рассказ | Oriental Stories, 1933, июль | ||
| Ястребы над Египтом[131] | Hawks Over Egypt | Рассказ | The Road of Azrael, 1979 |
Эротические произведения
Цикл палп-рассказов для взрослых, относящихся к коммерческому поджанру «Spicy Adventures» («Пикантные приключения»).
Дикий Билл Клэнтон
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Дьяволица | She Devil | The Girl on the Hell Ship | Рассказ | Spicy Adventure Stories, 1936, апр. | |
| Пустыня крови | Desert Blood | Revenge by Proxy | Рассказ | Spicy Adventure Stories, 1936, июнь | |
| Дракон Хао Цзу | The Dragon of Kao Tsu | Рассказ | Spicy Adventure Stories, 1936, сен. | ||
| Пурпурное сердце Эрлика | The Purple Heart of Erlik | Nothing to Lose | Рассказ | Spicy Adventure Stories, 1936, нояб. | |
| Вне закона | Murderer's Grog | Outlaw Working | Рассказ | Spicy Adventure Stories, 1937, янв. | |
| Бунт на корабле | Ship in Mutiny | Рассказ | The She Devil, 1983 |
Прочие истории «Пикантных приключений»
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Пушки Хартума | Guns of Khartum | Рассказ | REH Lone Star Fictioneer, 1975 | ||
| Дочери раздора | Daughters of the Feud | Рассказ | Fantasy Crossroads, 1976 | ||
| Мисс Высокая Шляпа | Miss High-Hat | Рассказ | Risque Stories, 1986 | ||
| Все ублюдки! | Bastards All! | Рассказ | Lewd Tales, 1987 | ||
| Поющие ублюдки | Songs of Bastards | Рассказ | Lewd Tales, 1987 | ||
| Самаркандские кошечки | She-Cats of Samarcand | Рассказ | The New Howard Reader, 1999 |
Юмористические произведения
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Запад есть запад | West Is West | Рассказ | [132] 1922, дек. | ||
| Шейх[133] | The Sheik | Рассказ | [132] 1923, март | ||
| Стой! Кто идёт? | Halt! Who Goes There? | Рассказ | Yellow Jacket, 1924, сен. | ||
| Спящая красавица | Sleeping Beauty | Пьеса | Yellow Jacket, 1926, окт. | ||
| После игры | After the Game | Пьеса | Yellow Jacket, 1926, окт. | ||
| Еженедельный рассказик | Weekly Short Story | Рассказ | Yellow Jacket, 1926, нояб. | ||
| Фессалийцы | The Thessalians | Рассказ | Yellow Jacket, 1927, янв. | ||
| Твои школьные дни[134] | Ye College Days | Рассказ | Yellow Jacket, 1927, янв. | ||
| Реформация: виде́ние | The Reformation: A Dream | Рассказ | Yellow Jacket, 1927, апр. | ||
| Купидон против Поллукса | Cupid vs. Pollux | Рассказ | Yellow Jacket, 1927, окт. | ||
| Восьмые делают игру | Eighttoes Makes a Play | Рассказ | Red Blades of Black Cathay, 1971 |
Прочая проза
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Рассказ | Story | Рассказ | Викитека | Журнал, 1936, мес. |
Статьи и очерки
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Очерк | Story | Очерк | Викитека | Журнал, 1936, мес. |
Фрагменты, наброски, зарисовки
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Атавист | The Atavist | Фрагмент | |||
| Age Lasting Love | Фрагмент | La Tombe Du Dragon, 1990 | |||
| The Battling Sailor | Фрагмент | ||||
| Блюз синей реки | Blue River Blues | Фрагмент | |||
| A Boy, a Beehive, and a Chinaman | Фрагмент | ||||
| The Brand of Satan | Фрагмент | ||||
| Circus Charade | Фрагмент | ||||
| The Dominant Male | Фрагмент | ||||
| Нарисованная карта | The Drawing Card | Фрагмент | |||
| The Drifter | Фрагмент | ||||
| A Faithful Servant | Фрагмент | ||||
| Судьба убийцы | Fate is the Killer | Фрагмент | |||
| Пикантная женщина | The Feminine of the Species | Фрагмент | |||
| The Ferocious Ape | Фрагмент | ||||
| The Fishing Trip | Фрагмент | ||||
| Кулачная психология | Fistic Psychology | Фрагмент | |||
| The Folly of Conceit | Фрагмент | ||||
| Друзья | Friends | Фрагмент | |||
| The Funniest Bout | Фрагмент | ||||
| The Ghost Behind the Gloves | Фрагмент | ||||
| Призрак ранчо | The Ghost of Bald Rock Ranch | Фрагмент | |||
| Его истинный облик | In His Own Image | Фрагмент | |||
| Несоответствие | Incongruity | Фрагмент | |||
| Влияние кинематографа | The Influence of the Movies | Фрагмент | |||
| The Ivory Camel | Фрагмент | ||||
| Земли забытых веков | The Land of Forgotten Ages | Фрагмент | |||
| Врата Льва | The Lion Gate | Фрагмент | |||
| Lobo Volante | Фрагмент | ||||
| Мужчина | Man | Фрагмент | |||
| A Man and a Brother | Фрагмент | ||||
| Человек мира | A Man of Peace | Фрагмент | |||
| Тот, кто вернулся | The Man Who Went Back | Фрагмент | |||
| Mr. Dowser Buys a Car | Фрагмент | ||||
| Over the Rockies in a Ford | Фрагмент | ||||
| Pigskin Scholar | Фрагмент | ||||
| The Punch | Фрагмент | ||||
| The Recalcitrant | Фрагмент | ||||
| Красный камень | The Red Stone | Фрагмент | |||
| Невольник | The Slayer | Фрагмент | |||
| Шторм в южном море | A South Sea Storm | Фрагмент | |||
| The Splendid Brute | Фрагмент | ||||
| Tallyho! | Фрагмент | ||||
| Ten Minutes on a Street Corner | Фрагмент | ||||
| Through the Ages | Фрагмент | ||||
| Сокровище Генри Моргана | The Treasure of Henry Morgan | Фрагмент | |||
| A Twentieth-Century Rip Van Winkle | Фрагмент | ||||
| Уникальная шляпа | A Unique Hat | Фрагмент | |||
| The Weeping Willow | Фрагмент | ||||
| What the Deuce? | Фрагмент | ||||
| The Wheel Turns | Фрагмент | ||||
| The White Jade Ring | Фрагмент | ||||
| Дикарь | The Wild Man | Фрагмент | |||
| The Wings of the Bat | Фрагмент | ||||
| Yellow Laughter | Фрагмент |
Отрывки без названия
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| "As he approached the two, he swept off his feathered hat..." | Фрагмент | ||||
| "Better a man should remain in kindly ignorance, than..." | Фрагмент | ||||
| "Between berserk battle-rages, the black despair of melancholy..." | Фрагмент | ||||
| "Franey was a fool." | Фрагмент | ||||
| "From the black, bandit-haunted mountains of Kang..." | Фрагмент | ||||
| "Help! Help! They're murderin' me!" | Фрагмент | ||||
| "Huh?" I was so dumbfounded I was clean off..." | Фрагмент | ||||
| "I", said Cuchulain, "was a man, at least." | Фрагмент | ||||
| "I'm writing this with a piece of pencil on the backs of old..." | Фрагмент | ||||
| "It was a strange experience, and I don't expect anyone..." | Фрагмент | ||||
| "A land of wild, fantastic beauty; of mighty trees..." | Фрагмент | ||||
| "The lazy quiet of the mid-summer day was shattered..." | Фрагмент | ||||
| "A man", said my friend Larry Aloysius O'Leary..." | Фрагмент | ||||
| "The matter seemed so obvious that my only answer..." | Фрагмент | ||||
| "Maybe it doesn't seem like anything interesting and..." | Фрагмент | ||||
| "Mike Costigan, writer and self-avowed futilist, gazed..." | Фрагмент | ||||
| "The next day I was sluggish and inefficient in my work..." | Фрагмент | ||||
| "Old Man Jacobsen crunched his powerful teeth through..." | Фрагмент | ||||
| "So I set out up the hill-trail as if on a hunt and..." | Фрагмент | ||||
| "So there I was..." | Фрагмент | ||||
| "Spike Morissey was as tough a kid as ever came..." | Фрагмент | ||||
| "The tale has always been doubted and scoffed at..." | Фрагмент | ||||
| "that is, the artistry is but a symbol for the thought!" | Фрагмент | ||||
| "Thure Khan gazed out across the shifting vastness..." | Фрагмент | ||||
| "Trails led through dense jungle..." | Фрагмент | ||||
| "Two men were standing in the bazaar at Delhi..." | Фрагмент | ||||
| "You," said Shifty Griddle, pointing his finger at me..." | Фрагмент | ||||
| "Joe Rogers had been working the stock markets..." | Фрагмент |
Стихотворения и поэмы
Основная статья: Роберт Ирвин Говард. Стихотворения и поэмы
Избранные стихотворения и поэмы
| Русскоязычное название | Оригинальное название | Альтернативное название | Форма | Викитека
|
Издание |
|---|---|---|---|---|---|
| Стихотворение | Poem | Стихотворение | Викитека | Журнал, 1936, мес. |
Напишите отзыв о статье "Библиография Роберта Говарда"
Примечания
- ↑ Также известен под названием «У подножья»
- ↑ 1 2 3 Дописан Р. Кэмпбеллом
- ↑ Дописан Фредом Блоссером (1984) и К. Дж. Хендерсоном (2002)
- ↑ Переписан Робертом Говардом в историю Конана «Феникс на мече».
- ↑ Также известен под названием «Кошка и череп». Одним из персонажей рассказа является некромант Тулса Дум, в поздних произведениях воплотившийся в образе Катулоса.
- ↑ Также известен как «Кричащий череп тишины»
- ↑ Также известен под названием "Чёрная бездна"
- ↑ 1 2 3 4 Соавтор: Лин Картер
- ↑ "Thus", said Tu,..."
- ↑ "Three men sat at a..."
- ↑ Также известен под названием «Ам-ра из племени та-ан».
- ↑ "The wind from the Mediterranean wafted..."
- ↑ Также именуется «Рассказ об Ам-ра».
- ↑ Также именуется «Неоконченный и безымянный отрывок».
- ↑ Также именуется «Безымянный и неполный отрывок».
- ↑ Другое название – «Наступившее летнее утро».
- ↑ В рассказе упоминается об инопланетной расе Яг.
- ↑ Существует поздняя авторская редакция под названием «Боги севера»
- ↑ Рассказ переработан Л. Спрэг де Кампом и переиздан в 1953
- ↑ Также известен как «Красные гвозди»
- ↑ Отредактирован Л. Спрэг де Кампом
- ↑ Переработана Спрэг де Кампом из рассказа «Мечи красного братства», входящего в приключенческий цикл рассказов о карибском пирате Чёрном Вулми и была опубликована в 1953 году в мартовском выпуске «Fantasy Fiction Magazine» под названием «Сокровища Траникоса».
- ↑ 1 2 3 4 5 Соавтор: Л. Спрэг де Камп
- ↑ Соавтор: Л. Спрэг де Камп, на основе рукописи рассказа «The Trail of the Blood-Stained God» из цикла о Кирби О'Доннелле.
- ↑ В 1955 сюжет неопубликованного рассказа был переработан Спрэг де Кампом в историю о Конане и опубликован под названием «Conan, Man of Destiny» в декабрьском выпуске «Fantastic Universe».
- ↑ Также известен под названием "Огненный кинжал"
- ↑ Соавтор: Л. Спрэг де Камп, рассказ переписан из черновика исторического рассказа Hawks Over Egypt
- ↑ Соавторы: Л. Спрэг де Камп, Лин Картер
- ↑ Здесь показана версия издания «Bran Mak Morn. The Last King» 2001 года.
- ↑ Howard P. Lovecraft «In Memoriam: Robert Ervin Howard». 1936
- ↑ Отрывок черновика
- ↑ Годы написания 1922-23.
- ↑ "A gray sky arched..."
- ↑ Написан в 1926
- ↑ Фрагмент без названия.
- ↑ «From the dim red dawn of Creation»
- ↑ Озаглавлено Гленом Лордом.
- ↑ Также известен под названием «Ожившее предание»
- ↑ Рассказ написан в 1924 году.
- ↑ Рассказ написан в 1928 году.
- ↑ Также входит в цикл произведений о Турлоге О'Брайене.
- ↑ 1 2 Рассказ написан в 1930 году.
- ↑ Также входит в цикл «Джон Кирован».
- ↑ Написано в 1932 году.
- ↑ 1 2 Рассказ написан в 1931 году.
- ↑ 1 2 Написан в 1930 году.
- ↑ «The Dane came in with a rush, hurtling his huge body forward...»
- ↑ Рассказ неокончен.
- ↑ Редакция рассказа «Куда ушёл седой бог». Легла в основу «Каирна на мысу»
- ↑ «This is the tale of a nameless fight»
- ↑ «Between berserk battle rages...»
- ↑ 1 2 Также известен под названием «Мерзкое святилище».
- ↑ 1 2 3 Соавтор: Ричард Л. Тирни (1974).
- ↑ Соавторы: Ричард Л. Тирни (1974), Дэвид Дрейк (1995).
- ↑ Незаконченный оригинальный текст лёг в основу рассказа «Башня времени» 1975 года, в посмертном соавторстве с Лином Картером.
- ↑ Соавтор Лин Картер.
- ↑ Соавтор Джеральд Пейдж.
- ↑ 1 2 3 Соавтор Роберт М. Прайс (1987).
- ↑ В рассказе упоминается вымышленный оккультист фон Юнтц.
- ↑ Оригинальный текст.
- ↑ Межавторский проект.
- ↑ Незаконченный отрывок.
- ↑ Также известен под названием «Тень стервятника».
- ↑ Также известен под названием "Ведьма из адской кухни"
- ↑ Версия отредактированная Оскаром Френдом, 1952
- ↑ "Предать забвению" (лат.)
- ↑ Не имеет авторского названия
- ↑ Также известен под названиями "Каменное сердце" и "Скачущий-с-Громом".
- ↑ Во многих англоязычных библиографиях в цикл историй Кирована также приписывают рассказ «Чёрный камень».
- ↑ 1 2 Соавтор Август Дерлет.
- ↑ Соавтор К. Дж. Хендерсон.
- ↑ Некоторые исследователи творчества Роберта Говарда полагают, что повествование в рассказе «Чёрный камень» ведётся от имени Кирована.
- ↑ Также входит в циклы Фон Юнцт и Джастин Джефри
- ↑ Также входит в цикл Джон Кирован
- ↑ Также входит в цикл Джастин Джефри
- ↑ Также входит в цикл Джеймс Эллисон
- ↑ Также входит в цикл Фон Юнцт
- ↑ Также входит в цикл о Кулле.
- ↑ Также входит в цикл произведений о «Турлоге О'Брайене».
- ↑ Также известен под названием «Дети тьмы».
- ↑ Написан в 1931 году.
- ↑ Также входит в цикл произведений о Бране Мак Морне.
- ↑ Также входит в цикл посвященный Кормаку мак Арту.
- ↑ Также известен под названием «Месть Чёрного Джона».
- ↑ Также известен под названием «Чёрная эпоха».
- ↑ Также входит в цикл о приключениях Джеймса Эллисона.
- ↑ Соавтор Джозеф С. Пулвер (2001).
- ↑ Соавтор К. Дж. Хендерсон (2001).
- ↑ Неоконченный отрывок опубликован в 1977 году.
- ↑ Также известен под названием "Чёрные когти"
- ↑ Также известна под названиями "Усадьба Таверел" и "Возвращение Хозяина"
- ↑ 1 2 Соавтор: Ричард А. Лупофф
- ↑ В современную Говарду эпоху 1930-х годов.
- ↑ Также известен под названиями «Оскал золота» и «Люди змеи».
- ↑ 1 2 Также известен под названием «Имена в чёрной книге».
- ↑ Также входит в условный цикл «Катулос и Эрлик Хан».
- ↑ Также известен под названием «Особняк подозрений».
- ↑ «Steve Harrison received a wire from Joan Wiltshaw...»
- ↑ Соавтор Фред Блоссер (1981).
- ↑ 1 2 Озаглавлено Гленом Лордом.
- ↑ Также известен под названием «Рука чёрной богини».
- ↑ Соавтор Лин Картер (1983).
- ↑ "William Aloysius McGraw's father was red-headed and..."
- ↑ Также известен под названием «Гиена».
- ↑ Также известен под названием «Зловещее прикосновение смерти».
- ↑ Рассказ не завершен.
- ↑ Рассказ не закончен.
- ↑ Существует одноименный рассказ Кларка Эштона Смита в межавторском цикле «Мифы Ктулху».
- ↑ "The night was damp, misty, the air possessing a certain..."
- ↑ Соавтор: Фрэнк Т. Торбетт.
- ↑ По версии российского исследователя литературы фэнтези [fantlab.ru/user4308 Кел-кора].
- ↑ 1 2 Также входит в цикл «Стив Харрисон».
- ↑ Также известна под названиями «Усадьба Таверел» и «Возвращение Хозяина»
- ↑ Также известен под названием «Как Медвежья речка пришла к Огрызку Эрлу».
- ↑ Переписано Отисом Адельбертом Клайном из рассказа о Бакнере Граймсе «Джон Олден из Техаса».
- ↑ Также входит в цикл «Пайк Бирфилд».
- ↑ Untitled Breckinridge Elkins Fragment
- ↑ Также входит в цикл «Брекенридж Элкинс».
- ↑ Переписано Отисом Адельбертом Клайном в рассказ о Брекенридже Элкинсе «Торнадо с разбитым сердцем».
- ↑ The Brownwood High School paper
- ↑ Другие названия: «The Vultures», «The Vultures of Teton Gulch», «The Vultures of Wahpeton».
- ↑ Переработан Спрэг де Кампом в повесть «Чёрный чужеземец», входящую в цикл о Конане и опубликован в 1953 году в мартовском выпуске «Fantasy Fiction Magazine» под названием «Сокровища Траникоса».
- ↑ В 1955 году рассказ был перписан Спрэгом де Кампом в «The Flame Knife» и включён в цикл о Конане (Tales of Conan)
- ↑ "Gordon, the American whom the Arabs call El Borak..."
- ↑ "When Yar Ali Khan crept into the camp of Zumal Khan..."
- ↑ Также известен под названием «Мечи Шахразара»
- ↑ Также известен под названием «По следам бога, запятнанного кровью»
- ↑ В 1955 году рассказ был перписан Спрэгом де Кампом в «Бог, запятнанный кровью» и включён в цикл о Конане (Tales of Conan)
- ↑ «Feel the edge, dog, and move not!»
- ↑ 1 2 В соавторстве с Тэвисом Клайдом Смитом.
- ↑ В 1955 году рассказ переписан Спрэг де Кампом в Ястребы над Шемом.
- ↑ 1 2 Рассказ опубликован в студенческой газете «The Tattler, the Brownwood High School paper»
- ↑ Рассказ опубликован в студенческой газете.
- ↑ Также известен под названием «О, школьные деньки».
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Библиография Роберта Говарда
Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.
Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»
Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.
Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
