Мидлендс (регион)

Мидлендс (Midlands) — территория Англии, охватывающая её центральную часть вокруг города Бирмингем.

География

Территория Мидлендса соответствует району, занимающему Среднеанглийскую низменность и являющемуся традиционным центром угледобычи (т. н. Чёрная страна (Black Country)) и индустрии. Она расположена на расстоянии приблизительно 200 километров к северу от Лондона, между областями Южная Англия и Северная Англия и включает в себя регионы Ист-Мидлендс и Уэст-Мидлендс. Здесь находятся графства Дербишир, Херефордшир, Лестершир, Нортгемптоншир, Линкольншир, Ноттингемшир, Ратленд, Шропшир, Стаффордшир, Уорикшир, Вустершир. В настоящее время к Мидлендсу причисляют также Оксфордшир и Глостершир, в то время как Чешир, являющийся по многим признакам частью Мидлендса, ныне относится к области Северная Англия. Центром области является городская агломерация Бирмингем — Вулвергемптон — Ковентри, в которой проживает несколько миллионов человек.

История

В историческом плане территория Мидленда в основном соответствует области, занимавшейся средневековым англо-саксонским королевством Мерсия. В 1790 году, благодаря строительству Оксфордского канала, район Мидленда оказался связан водными путями с Лондоном, что дало мощный толчок экономическому развитию региона. На его востоке был образован правительством район интенсивного развития Саут-Мидлендс, в который вошли графства Норгемптоншир, Бедфордшир и северная часть Бэкингемшира. Два последних из них к нынешнему Мидлендсу не относятся.

См. также

• Чеширский диалект английского языка, распространённый преимущественно на территории Мидлендса

Отрывок, характеризующий Мидлендс (регион)

В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.