Мизантроп (картина)

Питер Брейгель Старший

Мизантроп. 1568

нидерл. De ekster op de galg

холст, темпера. 86 × 85 см

Музей Каподимонте, Неаполь

К:Картины 1568 года

«Мизантроп» — картина Питера Брейгеля Старшего. Написана в 1568 году темперой по холсту. Хранится в Национальной галерее Каподимонте в Неаполе.

Описание

Одна из последних картин художника, написана за год до смерти. В ней, как и в многих других своих произведениях, Брейгель размышляет о человеческих пороках и бренности человеческой жизни. На картине изображён молодой злобный карлик, крадущий кошелёк у мрачного старика. Карлик вписан в сферу с крестом — это символическое изображение порочного мира. Монах-отшельник в низко надвинутом на лицо капюшоне занимает доминирующее положение. Кисти рук сложены в молитвенном жесте, нарочито декламирующем благочестивый характер этого персонажа. Однако благочестие оказывается лицемерным: позади из-под монашеского одеяния высовывается туго набитый кошелек красного цвета в форме сердца. Возможно, здесь Брейгель опирается на сентенцию «Где кошелёк, там и сердце», восходящую к Евангельскому тексту.

Фраза на нидерландском языке, размещенная в нижней части картины, гласит: «Так как мир столь коварен, я иду в траурных одеждах». Буквы нанесены посторонней рукой и возможно, в более позднее время, однако считается, что смысл этой надписи совпадает с тем, что хотел показать художник.

Как бы мизантроп не хотел отрешиться от мира, он не может этого сделать. Коварство мира символизирует не только карлик-воришка, но и три ловушки-чеснока, которые разложены по пути следования мизантропа. Двуличный образ монаха намекает на то, что картина содержит сатиру на духовенство. Угрюмый мизантроп контрастирует с пастухом, охраняющим овец на заднем плане и преисполненным заботы о своих подопечных. По традиции, идущей ещё от Ветхого Завета, в образе пастуха аллегорически изображался Христос.

Круглая форма картины нетипична для Брейгеля. Если судить по дошедшим до нас работам, он использовал её всего дважды. В 1558 году во время подготовительных работ к картине «Фламандские пословицы» и в этой работе десятью годами спустя. Здесь он возвращается также к оставленной технике — пишет не маслом по дереву, а темперой по холсту.

Фрагменты картины

• Pieter Bruegel - Misanthrope (face).jpg

  Лицо

Литература

• Львов С. Л. Питер Брейгель Старший — Издательство: ТЕРРА, 1998.
• Гершензон-Чегодаева Н. М. Брейгель.— М., 1983.
• Orenstein Nadine M., ed. [libmma.contentdm.oclc.org/cdm/compoundobject/collection/p15324coll10/id/97318 Pieter Bruegel the Elder: Drawings and Prints]. — The Metropolitan Museum of Art, 2001. — ISBN 9780870999901.
• Pietro Allegretti, Brueghel, Skira, Milano 2003. ISBN 00-0001-088-X

Отрывок, характеризующий Мизантроп (картина)

– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.