Мийо, Дариюс

Дариюс Мийо Darius Milhaud
Основная информация
Дата рождения	4 сентября 1892(1892-09-04)
Место рождения	Экс-ан-Прованс
Дата смерти	22 июня 1974(1974-06-22) (81 год)
Место смерти	Женева
Страна	Франция
Профессии	композитор, дирижёр, музыкальный критик
Инструменты	фортепиано
Жанры	опера, балет, симфония

Дарию́с Мийо́ (фр. Darius Milhaud; 4 сентября 1892, Экс-ан-Прованс — 22 июня 1974, Женева) — французский композитор, дирижёр, музыкальный критик и педагог, один из участников «Шестёрки». Мийо считается одним из самых плодовитых композиторов XX века — ему принадлежат 443 сочинения, не считая неизданных. Творчество композитора отмечено влиянием джаза и современных ему музыкальных течений.

Биография

Мийо родился в Экс-ан-Провансе в сефардской еврейской семье. Его родители — Габриэль Мийо и Софи Аллатини. Музыкальное образование получил в Парижской консерватории, где обучался по классам скрипки, композиции (у Андре Жедальжа и Шарля Видора) и дирижирования (у Поля Дюка). Также Мийо частным образом занимался композицией с Венсаном д’Энди. В консерваторские годы Мийо знакомится с будущими коллегами по «Шестёрке» — Артюром Онеггером и Жермен Тайфер.

Первый серьёзный композиторский опыт Мийо относится к 1913 году: он написал Струнный квартет и на его премьере сам исполнил партию первой скрипки. В 1916 году он отправляется в Бразилию в качестве секретаря Поля Клоделя — известного поэта, служившего на должности французского посла в этой стране. Спустя два года Мийо возвращается в Париж, где становится членом «Шестёрки» и начинает активную композиторскую деятельность. Музыке композитора этого периода (конец 1910-х — начало 1920-х годов) свойствены задор и эксцентричность, что можно отнести в первую очередь влиянию яркой личности и музыки Эрика Сати, неформального «вождя» «Шестёрки» и на протяжении более десяти лет — старшего друга Мийо. В своём творчестве Дариус Мийо также отразил свои бразильские впечатления. В балете «Бык на крыше» (1919) он использовал около 30 бразильских мелодий, преимущественно шоро.

Вот что сам Дариус Мийо спустя четверть века писал об этом, без сомнения, самом важном и ярком периоде своей жизни, которому он обязан и своей популярностью, и местом в истории музыки XX века:

Сати был нашим фетишем. Он был очень популярен в нашей среде. Чистота его искусства, ненависть к уступкам ради успеха, презрение к деньгам, непримиримость к критикам — были для нас чудесным примером… (Milhaud D. «Notes sans Musique». Paris. 1949. p.110)

В 1920 году Мийо оказался едва ли не единственным из музыкантов, кто активно поддержал очередное изобретение Эрика Сати «Меблировочную музыку», спустя полвека приведшую к образованию целого направления в музыке, такого как минимализм. Более того, Мийо участвовал в организации одного из концертов (вернее, антрактов) меблировочной музыки 8 марта 1920 года в галерее Барбазанж и оставил интересные воспоминания об этом «эпатажном событии». Хотя сам Дариус Мийо не стал сочинять меблировочную музыку, некоторые исследователи отмечают, что участие в проекте привело к ещё большему «полевению» Мийо и появлению у него индустриальных и конструктивистских идей. Как раз в это же время у него появился эксцентричный замысел — написать цикл песен для голоса с инструментальным ансамблем на текст каталога с выставки под названием «Сельскохозяйственные машины». И хотя по существу этот проект Мийо был весьма далёк от меблировочной музыки Сати, но окончательно закрепил за ним звание самого дерзкого из экспериментаторов молодой французской музыки.

После распада «Шестёрки» Мийо, помимо сочинения музыки, часто ездит с концертами в разные страны, где выступает как дирижёр. В 1922 году, во время гастролей в США, композитор впервые услышал джазовую музыку, что оказало огромное влияние на его творчество. Уже через год появляется его балет «Сотворение мира», в музыке которого активно использованы элементы джаза. В конце 1924 года Мийо снимается в легендарном кинофильме Рене Клера на музыку Эрика Сати «Антракт». В 1920-е — 1930-е годы Мийо продолжает концертную деятельность, в 1926 году посещает Москву и Ленинград.

В 1939 году в связи с усилившимися нацистскими настроениями в Европе Мийо покидает Францию. Во время немецкой оккупации Франции почти все его родственники многочисленной семьи Мийо погибли в концентрационных лагерях и лагерях смерти. Этому трагическому событию жизни спустя десять лет была посвящена кантата Мийо «Огненный замок». К 1940 году композитор перебрался в США, где по рекомендации дирижёра Пьера Монтё получает преподавательскую должность в колледже Миллс в Окленде. Одним из наиболее известных его учеников в это время стал знаменитый в будущем джазовый пианист и композитор Дэйв Брубек.

После окончания Второй мировой войны Мийо периодически возвращался во Францию, давал мастер-классы в Парижской консерватории и продолжал преподавать в Миллсе до 1971 года. Последние годы тяжело больной композитор, прикованный к инвалидной коляске, провёл в Женеве.

Музыка

Мийо работал в самых разнообразных музыкальных жанрах — его перу принадлежат 16 опер, 14 балетов, 13 симфоний, кантаты, камерные сочинения, музыка к кинофильмам и театральным постановкам. Композитор работал необычайно быстро — список его работ насчитывает 443 произведения.

В своих произведениях композитор нередко использовал элементы народной музыки — провансальской, бразильской, еврейской, а также джаза.

Основные сочинения Мийо

Оперы

• Заблудшая овца (1910—1914)
• Агамемнон (на текст Клоделя, по Эсхилу), op.14 (1913)
• Эсфирь из Карпантра (1910—1914, премьера 1925)
• Хоэфоры (на текст Клоделя, по Эсхилу), op.24 (1916)
• Протей (Клодель), op.17 (1919)
• Эвмениды (3-я ч. трилогии «Орестея» Эсхила, в переводе Клоделя; 1922, премьера 1949)
• Несчастья Орфея (1924, премьера 1926)
• Бедный матрос (на либретто Жана Кокто) (1926)
• Пробуждение Европы («Опера-минутка» № 1; 1927)
• Отречение Ариадны («Опера-минутка» № 2; 1927)
• Освобождение Тесея («Опера-минутка» № 3; 1927)
• Христофор Колумб (либретто Поля Клоделя; 1928, вторая редакция — 1968)
• Максимилиан (1930)
• Опера нищих (1939)
• Медея (1938)
• Боливар (1943)
• Давид (1952—1955)
• Фиеста (сюжет Бориса Виана; 1958)
• Виновная мать (по пьесе Бомарше; 1964)
• Святой Луи, король Франции (либретто Поля Клоделя; 1970)

Балеты

• «Человек и его желание» (1918)
• «Бык на крыше» (1919)
• «Сотворение мира» (1923)
• «Салат» (1924)
• «Весенние игры» (1944)
• «Роза ветров» (1957)
• «Ветвь птиц» (1959)

Оркестровые сочинения

• Шесть симфоний для камерного оркестра
• Двенадцать симфоний для большого оркестра
• Симфоническая сюита «Протей» (1919)
• Серенада в трёх частях (1920/1921)
• «Похвала Бразилии» (1920/21)
• «Провансальская сюита»(1937)

Концертные сочинения

• Фортепиано с оркестром
  • 5 концертов (1933—1955)
  • Пять этюдов (1920)
  • Фантазия «Карнавал в Эксе» (1926)
• Другие инструменты
  • Три концерта для скрипки с оркестром
  • Два концерта для альта с оркестром
  • Два концерта для виолончели
  • Концерт для кларнета с оркестром
  • Концерт для ударных и малого оркестра
  • «Весна» для скрипки и малого оркестра
  • «Зимнее концертино» для тромбона с оркестром (1953)
  • Сюита «Скарамуш» для двух фортепиано (1937; редакция для кларнета с оркестром 1939): I. Vif; II. Modere; III. Brazileira

Сочинения для духового оркестра

• «Французская сюита» (1944): 1. Нормандия; 2. Бретань; 3. Иль-де-Франс; 4. Эльзас-Лотарингия; 5. Прованс;
• Сюита «West Point» (1954);
• Два марша (1946);
• Вступление и траурный марш
• «Путь короля Рене» (для духового квинтета)

Сочинения для фортепиано

• Две сонаты
• Сонатина
• Многочисленные переложения оркестровых сочинений

Камерные сочинения

• 18 струнных квартетов
• «Посвящение Игорю Стравинскому»
• Соната для альта и фортепиано
• Соната для двух скрипок и фортепиано
• Концертный дуэт для кларнета и фортепиано (1956)
• Сюита для скрипки, кларнета и фортепиано
• Соната для флейты и фортепиано op.76

Вокальные сочинения

• «Сельскохозяйственные машины» для голоса и семи инструментов (1919)
• «Каталог цветов» для голоса и семи инструментов (1920)

Хоровые сочинения

• Кантата «Огненный замок»
• 121-й псалом для мужского хора a capella

Ссылки

• [www.allmusic.com/cg/amg.dll?P=amg&sql=41:7725~T1 Дариюс Мийо] (англ.) на сайте Allmusic
• [www.musicaltimes.co.uk/archive/obits/197408milhaud.html Статья о Мийо в журнале The Musical Times]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Мийо, Дариюс

Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.