Микенас, Юозас

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Юозас Микенас
Juozas Mikėnas
Дата рождения:

30 января (12 февраля) 1901(1901-02-12)

Место рождения:

хутор Скардупис, Окнистская волость, Новоалександровский уезд, Ковенская губерния, Российская империя ныне Акнистский край , Латвия

Дата смерти:

24 октября 1964(1964-10-24) (63 года)

Место смерти:

Вильнюс, Литовская ССР, СССР

Подданство:

Российская империя Российская империя

Гражданство:

Литва Литва СССР СССР

Жанр:

скульптор

Стиль:

социалистический реализм

Награды:

Звания:

Премии:

Юо́зас Мике́нас (лит. Juozas Mikėnas; 1901 — 1964) — литовский скульптор. Народный художник СССР (1961). Лауреат Сталинской премии второй степени (1947). Член КПСС с 1952 года.





Биография

Ю. Микенас родился 30 января (12 февраля) 1901 года на хуторе Скардупис (ныне Даугавпилсский район, Латвия). Учился в Каунасской художественной школе (19221926) у Ю. Веножинскиса и К. Склерюса, затем в Высшей школе декоративного и прикладного искусствав Париже (19271931). Преподавал в Каунасе в Художественной школе (19311940) и в институте прикладного и декоративного искусства (19461951); в Вильнюсе в Художественном институте (19401941; с 1951), в Академии художеств (19411946). Профессор (1946). Член-корреспондент АХ СССР (1954).

Ю. Микенас умер 24 октября 1964 года. Похоронен на Антакальнисском кладбище в Вильнюсе.

Известные произведения

Автор рельефа на павильоне балтийских стран на Всемирной выставке в Париже 1937 года, скульптуры «Воин» на колокольне музея Витаутаса Великого в Каунасе (1938).

  • «Мать» (барельеф, мрамор, 1935; Каунасский художественный музей им. М. К. Чюрлёниса).
  • «Резчик по дереву» (гипс, 19371938; Каунасский художественный музей им. М. К. Чюрлёниса)
  • «Литва» (статуя для павильона Литвы на Всемирной выставке в Нью-Йорке (гипс, 1939).
  • Скульптурная группа «Учащаяся молодёжь» (1952 совместно с Юозасом Кедайнисом), изображающая студента и студентку. Группа высотой (с постаментом) 3,2 м отлита на ленинградской фабрике «Монумент» и установлена на Зелёном мосту в Вильнюсе, на северном конце моста на Снипишках (Šnipiškės), ведущего к улице Калварию (Kalvarijų; в советское время Дзержинского), к западу от группы «На страже мира» (скульптор Бронюс Пундзюс) [1].
  • «Мир» (гипс, 1960, установлена в Каунасе).

Ученики

Среди многих были особенно успешные и известные Г. Йокубонис, Ю. Кедайнис, К. Киселис. Среди его учеников также скульптор Константинас Богданас, автор памятников писателю Кристионасу Донелайтису (Вильнюс, 1963), американскому музыканту и певцу Фрэнку Заппе (Вильнюс, 1995) и других известных произведений, Теодорас Казимерас Валайтис, автор декоративных скульптур «Лаздинайский флюгер» (Вильнюс, 1973), «Цветок» (Алитус, установлена в 1981), «Жертвенник» (Вильнюс, 1973), бюста вильнюсского Гаона (Вильнюс, 1960), многочисленных декоративных композиций и панно.

Награды и звания

Напишите отзыв о статье "Микенас, Юозас"

Примечания

  1. Lietuvos TSR istorijos ir kultūros paminklų sąvadas. 1. Vilnius. Vilnius: Vyriausioji enciklopedijų redakcija, 1988. P. 126—127. (лит.)
  2. Algimantas Mačiulis. Dailė architektūroje. Vilnius: Dailės akademijos leidykla, 2003. ISBN 9986-571-86-3. P. 272. (лит.)
  3. Algimantas Mačiulis. Dailė architektūroje. Vilnius: Dailės akademijos leidykla, 2003. ISBN 9986-571-86-3. P. 273. (лит.)

Отрывок, характеризующий Микенас, Юозас

– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.