Миккельсен, Эйнар

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эйнар Миккельсен
Ejnar Mikkelsen

Э. Миккельсен, 1907
Род деятельности:

полярный исследователь, писатель

Дата рождения:

23 декабря 1880(1880-12-23)

Место рождения:

Вестер-Брёндерслев, Дания

Гражданство:

Дания Дания

Дата смерти:

1 мая 1971(1971-05-01) (90 лет)

Место смерти:

Копенгаген, Дания

Награды и премии:

Эйнар Миккельсен (дат. Ejnar Mikkelsen; 23 декабря 1880, Вестер-Брёндерслев, Ютландия — 1 мая 1971, Копенгаген) — датский полярный исследователь, писатель. Участник нескольких экспедиций в Арктику. Наибольшую известность получил как лидер экспедиции 1909—1912 годов в Восточную Гренландию, целью которой были поиски сведений о погибшей в 1907 году партии датского путешественника Людвига Мюлиус-Эриксена.





Биография

Ранние годы

Эйнар Миккельсен родился в Вестер-Брёндерслеве (Ютландия) в семье ремесленника и преподавателя труда Акселя Миккельсена[en] и его жены Марен Нильсен. В 1885 году семья перебралась в Копенгаген, где отец открыл школу слойда. В Копенгагене до 13 лет Эйнар получал начальное образование, однако интереса к учёбе не проявлял, его любимым местом в городе был морской порт, и в 13 лет отец разрешил ему начать морскую службу на учебном судне «Georg Stage». В 1899 году он закончил мореходное училище, имея к этому времени пятилетний опыт работы в море, в частности на Дальнем востоке[2][3]. Вдохновленный исследованиями своего соотечественника Густава Хольма и норвежца Фритьофа Нансена[4], уже в возрасте шестнадцати лет Миккельсен попытался стать участником экспедиции Саломона Андре на воздушном шаре, ради чего пешком прошёл более 500 километров из Стокгольма до Гётеборга, но ему было отказано по причине молодости[5].

Первые экспедиции

Основной источник: [6]

В 1900 году, после нескольких попыток принять участие в путешествиях в полярные регионы, в том числе в экспедиции 1898 года на «Фраме»[7], Миккельсен был принят в состав второй экспедиции Георга Амдрупа[en] в Восточную Гренландию, во время которой вместе с её лидером с 22 июля по 2 сентября прошёл на 5,5 метровой вёсельной лодке вдоль побережья около 500 миль от мыса Долтон (англ. Cape Dalton) до Аммассалика. Уже на следующий год он был взят помощником картографа в экспедицию Болдуина-Циглера на Землю Франца-Иосифа (1901—1902). Несмотря на то, она из-за ряда проблем не сложилась, в ней Миккельсен познакомился с американским геологом Эрнестом Леффингвеллом[en], который предложил Эйнару в 1906 году принять участие в экспедиции в море Бофорта с целью поисков Земли Кинана[en]. В этой экспедиции во время пеше-санного путешествия, начатого в конце февраля 1907 года от острова Флаксман (в 200-х милях от предполагаемой суши), путешественники (Леффингвелл, Миккельсен и Сторкер Сторкенсон (англ. Storker Storkerson)) первыми провели постоянные измерения глубины моря (тем самым определив ширину континентального шельфа), которая увеличивалась по мере удаления от материка, что свидетельствовало об отсутствии суши в данном направлении. Из-за этого, а также из-за опасения быть унесёнными западным течением в Берингово море, в 120 милях от берега (~200 км) исследователи повернули назад. Этот поход продолжался шестьдесят дней, а обратный путь к людям для Миккельсена представлял собой почти 4000 километровое путешествие на санях и пешком через мыс Барроу, Ном, Фэрбанкс и Валдиз.

Экспедиция 1909—1912 («Alabama» Expedition)

Основной источник: [6][8]

В 1908 году стало известно о гибели в Восточной Гренландии Людвига Мюлиус-Эриксена, исследовавшего северо-восточные области острова. Тело одного из сопровождавших его спутников — Йоргена Брёнлунда[en], удалось найти поисковой партии Йохана Коха, а вот тел самого полярного исследователя и ещё одного участника партии — картографа Нильса Хёг-Хагена[da], как и их дневники, которые могли бы пролить свет на обстоятельства трагедии, обнаружить не удалось. Британский медиамагнат лорд Нортклифф предложил Миккельсену организовать их повторные поиски, а также оплатить все связанные с этим расходы, однако несмотря на заманчивость перспективы, Миккельсен от этого предложения отказался. Он, в итоге, возглавил поисковую экспедицию, которая была организована самими датчанами — половину расходов взяло на себя правительство, оставшуюся часть составили частные пожертвования.

20 июня 1909 года Миккельсен в сопровождении семерых спутников (лейтенантов Вильгельма Лауба и К. Йоргенсена, Ханса Олсена, Георга Паулсена, плотника Карла Унгера и инженера-механика Ивера Иверсена (который присоединился в Исландии, заменив одного члена экипажа) на 45-тонном шлюпе «Алабама» покинул Копенгаген и 27 августа достиг восточных берегов Гренландии и бросил якорь на острове Шеннон в 100 милях от Денмарксхавна[en] (Джемани-лэнд[en]) — базы экспедиции Мюлиус-Эриксена 1906—1908 годов. С 25 сентября по 16 декабря было предпринято первое санное путешествие, в ходе которого Миккельсену, Иверсену и Йоргенсену удалось добраться до захоронения Брёнлунда, но найти что-либо новое не удалось. Следующее большое путешествие было начато Миккельсеном 4 марта 1910 года. В сопровождении четырёх человек он направился в северо-восточную область острова, однако из-за погодных условий и малого числа собак продвижение было медленным, 10 апреля он отправил обратно Лауба, Олсена и Паулсена, а сам с Иверсенем и двумя упряжками из пятнадцати собак продолжил путь, но только 12 мая они достигли изголовья Датского фьорда — одного из первых мест работы партии Мюлиус-Эриксена.

22 мая ими был найден первый из гуриев Мюлиус-Эриксена, внутри которого была записка, датированная 12 сентября 1907 года, и из которой следовало, что партия возвращается на базу не через внутренние области острова, как предполагалось, а вдоль побережья на восток. Вскоре Миккельсен обнаружил летний лагерь Эриксена и записку от 8 августа, в которой сообщалось, что они открыли землю, соединявшую Нэви-клифф (англ. Navy Cliff) (изголовье Индепенденс-фьорда) и «Heilprin Land», и что «пролива Пири» не существует.

Ещё в начале путешествия Миккельсен намеревался пройти проливом Пири к проливу Смита, но после открытия Мюлиус-Эриксена это стало невозможным и бессмысленным, поэтому 28 мая двое путешественников повернули назад к базе, до которой было, по крайней мере, 550 миль (или около 800 км по-прямой). К этому моменту у них с собой было пищи на сорок пять дней для себя и на двенадцать дней для семерых оставшихся собак. Обратное путешествие оказалось очень трудным. Продвижению препятствовал глубокий, мягкий и влажный снег, местами открытая вода, сам Миккельсен страдал от цинги. К 8 июля, когда они добрались до Маллемук-фьорда[К 1] (ок. 500 км от острова Шеннон), у них оставались только три собаки. Частично запасы продовольствия и топлива удавалось пополнить из депо, заложенных экспедицией 1906—1908, в том числе из последнего на Земле Ламберта[de] (ок. 250 км от Джемани-лэнд), но все остальные оказались пусты. В одном из них, за 130 километров от Денмарксхавн, они оставили все ненужные вещи, в том числе спальные мешки, и налегке, взяв только оружие, дневники, фотоплёнку, плиту и немного топлива и еды 9 сентября отправились к базе Мюлиус-Эриксена, до которой еле живые добрались только десять дней спустя, и где нашли пищу и кров. За 270 дней путешествия они, в общей сложности, прошли 1400 миль.

Внешние изображения
[www.arktiskebilleder.dk/pages/preview.php?ref=23939&search=Ejnar+Mikkelsen&order_by=relevance&offset=0&restypes=5%2C6%2C7&starsearch=&archive=0&per_page=48&default_sort_direction=DESC&sort=DESC&context=Root&k=&curpos=7&ext=jpg& "Эйнар Миккельсен после путешествия - 1910]

Спустя четыре недели, восстановив силы, Миккельсен и Иверсен отправились на юг, и 5 ноября достигли острова Шеннон, где выяснили, что, там их никто не ждёт — обломки «Алабамы» были разбросаны по берегу, а её экипаж отсутствовал (спустя время они узнали, что «Алабама» затонула, получив во время весеннего ледохода пробоину, а её экипаж был эвакуирован норвежским промысловым судном). Тем не менее, из обломков судна на берегу была построена хижина, а с него было снято достаточное количество пищи и топлива, чтобы продержаться зиму. Перезимовав, всё следующее лето путешественники прождали спасательное судно, но безрезультатно. 20 ноября они перебрались на остров Басс-Рок[de] в тридцати километрах к югу от Шеннона, на котором в 1901 году для экспедиции Болдуина-Циглера 1901—1902 была построена хижина и организован склад продовольствия. Там они выяснили, что 23 июля за ними приходило норвежское судно «Лаура», а также подробности спасения экипажа. Только 19 июля следующего 1912 года Миккельсен и Иверсен были спасены норвежским пароходом «Sjøblimsten». К этому моменту они не видели людей 28 месяцев.

Последующие годы жизни

После возвращения в цивилизацию Миккельсен встретил очень тёплый приём в Европе, которую объездил с многочисленными выступлениями, в частности в Великобритании, где нашёл всестороннюю поддержку Королевского географического общества. У себя же на родине в Дании его соображения по поводу экспедиции Мюлиус-Эриксена были восприняты критически, вопреки ожиданиям он не получил золотой медали Датского Королевского географического общества[en] и даже не был приглашён на церемонию открытия мемориала участникам Danmarks Expedition[da], несмотря на то, что нашёл и сохранил, несмотря ни на что, важнейшие сведения о судьбе её погибших участников и сделанных ими открытиях. Правительство Дании, в итоге, выплатило ему лишь премию в 1000 датских крон (~ 150$), а Иверсену и того меньше — 600 крон[7].

Некоторое время он проработал в Датской Восточно-Азиатской компании, а позже аджастером в страховой компании «Baltica Merchant Insurance Company». За это время он опубликовал несколько книг и статей, среди которых «Джон Дейл» и «История Аляски», зарекомендовав себя как писатель. В конце 1910-х работал корреспондентом, освещавшим события первой Советско-финской войны[7].

После серии разрушительных штормов 1921 года, нанёсших значительный ущерб Западной Европе, Миккельсен высказал убеждённость, что циклоны перемещаются на восток от Гренландии, и что организация метеостанций на востоке острова, оснащённых радиосвязью, позволит предупреждать подобные этому природные катаклизмы заранее. В Дании его предложение было встречено со значительным скептицизмом, но при этом в Европе оно нашло отклик[7]. В начале 1920 годов на фоне усиливающихся территориальных претензий Норвегии на восточную часть Гренландии Миккельсену удалось убедить датское правительство в необходимости в кратчайшие сроки колонизировать восточные области острова. В 1924 году он возглавил первую волну переселенцев, основавших колонию Иллоккортоормиут в устье залива Скорсби, а в на следующий год перевёз туда их семьи[7]. Это начинание Миккельсен считал своим самым важным вкладом в дело развития Восточной Гренландии, хотя и нажил при этом множество влиятельных недругов, в частности, за резкую критику администрации острова во главе с Йенсом Дагорд-Йенсенем (Jens Daugaard-Jensen)[9].

После оккупации в 1931 году Норвегией части восточного побережья острова идеи Миккельсена нашли, наконец, полное понимание на родине. В 1932 году он возглавил исследовательскую экспедицию в Гренландию (третью из работавших в тот момент на восточной стороне острова (Расмуссена и Лауге Коха). В том же году Миккельсен стал представителем датской делегации в международном суде в Гааге, где рассматривался территориальный спор между странами, и его показания и приведённые доводы сыграли не последнюю роль в вынесении окончательного решения суда в пользу Дании[9].

На следующий год он получил должность инспектора Восточной Гренландии, на которой проработал вплоть до выхода на пенсию в 1950 году[10], но даже после официального отхода от дел ещё на протяжении 20-ти лет насущные проблемы этого региона оставались для Миккельсена главной темой жизни[6]. За искреннее участие в их судьбе и отстаивание их интересов жители восточного берега острова его называли «Мики» и считали своим благодетелем[2]. В 1964-м он в последний раз посетил Иллоккортоормиут, где был избран почётным жителем колонии и принял участие в торжествах по поводу открытия дома «Мики» (англ. Mikis house) — центрального места района. Миккельсен прекрасно понимал, насколько трудно создать амальгамацию между коренными жителями острова с представителями европейской цивилизации, что остров не способен «прокормить» значительное число жителей, что их будущее скорее всего будет не таким, как себе он его представлял. В возрасте 85 лет он написал: «Вы не будете жить как датчане, но вы будете жить как свободные люди»[7].

В течение 1950-х годов Эйнар Миккельсен работал в институте Арктики Северной Америки[en], а в 1954 году он стал одним из основателей Датского института Арктики[11]. Он написал более десятка книг по теме полярных исследований, три из которых были переведены на русский язык («Во льдах Гренландии» (1914), «По следам жертв ледяной пустыни» (1914) и «Соседи Северного полюса» (1930)).

Умер 1 мая 1971 года в Копенгагене в возрасте 91 года[7].

Личная жизнь

5 сентября 1913 года Эйнар Миккельсен женился на Мари Хольм (дат. Naja Marie Heiberg Holm, (1887—1918)) — дочери Густава Хольма. В 1919 году после трагической смерти жены он женился на её двоюродной сестре Элле Хольм-Йенсен (дат. Ella Holm-Jensen, (1887—1979)) и усыновил ребёнка от её первого брака[2].

Награды и память

За свой вклад в исследования Арктики в 1933 году Эйнар Миккельсен был награждён медалью "Ханса Эгеде"[da] Датского королевского географического общества, в 1934 году удостоен золотой медали Королевского географического общества (Patron’s Medal), а в 1960-м высшей награды (дат. Rink-medaljen) Гренландского общества[da][12]. Он стал почётным членом географических обществ Италии и Бельгии, арктических клубов Лондона, Кембриджа и Нью-Йорка. В 1956 году Копенгагенский университет присвоил ему звание почетного доктора[2].

Имя Эйнара Миккельсена носит патрульный катер арктической зоны класса «Кнуд Расмуссен»[13].

Его именем названы географические объекты:

Библиография

  • Mikkelsen, Ejnar. [archive.org/details/conqueringarctic00mikkuoft Conquering the Arctic ice]. — London, W. Heinemann, 1909. — 504 с.
  • Mikkelsen, Ejnar. [archive.org/details/lostinarcticbein00mikk Lost in the Arctic : being the story of the 'Alabama' expedition, 1909-1912]. — New York : G.H. Doran, 1913. — 506 с.
  • Mikkelsen, Eynar. Ein arktischer Robinson = Tre Aar paa Grønlands Østkyst. — Leipzig, F. A. Brockhaus Verl., 1913.
  • Mikkelsen, Eynar. Tre Aar par Grönlands Ostkyst. — 1914. (переиздана Gyldendal A/S, 2010, ISBN 9788702088854)
  • Mikkelsen, Eynar. Nord – Syd – Øst – Vest. — Steen Hasselbalchs Forlag, 1917. — 192 с.
  • Mikkelsen, Eynar. John Dale. — Berlin: Gyldendalscher Verlag, 1921. — 333 с.
  • Mikkelsen, Ejnar. [archive.org/details/frozenjusticesto00mikkrich Frozen justice; a story of Alaska] = Norden for lov og ret. En Alaska-historie. — New York, A.A. Knopf, 1922. — 252 с.
  • Mikkelsen, Eynar. Der Gletscherteufel. Geschichten aus der Polarregion. — Leipzig: Ph. Reclam jun., 1926.
  • Mikkelsen, Eynar. Nachbarn des Nordpols. Eine Koloniegründung in Ostgrönland. — Leipzig: Ph. Reclam jun., 1927.
  • Mikkelsen, Eynar. Hvor Guldet gror : Liv og Virke i Argentina, Verdens Kornkammer. — Hagerup, 1927. — 274 с.
  • Mikkelsen, Eynar. Fra hundevagt til hundeslæde. — København: Gyldendal, 1953.
  • Mikkelsen, Eynar. Ukendt mand til ukendt land. — København: Gyldendal, 1954.
  • Mikkelsen, Eynar. Farlig Tomandsfærd. — København: Gyldendal, 1955. (англ. Two Against the Ice, Steerforth Press, 2003, ISBN 978-1-58642-057-4)
  • Mikkelsen, Eynar. Fra fribytter til Embedsmand. — København: Gyldendal, 1957. — 199 с.
  • Mikkelsen, Eynar. Svundne tider i Østgrønland, fra stenalder til atomtid. — København: Gyldendal, 1960. — 237 с.

Напишите отзыв о статье "Миккельсен, Эйнар"

Комментарии

  1. На картах Маллемукбьерг (хребет)

Примечания

  1. [www.rgs.org/NR/rdonlyres/85F9A663-ECE8-43D6-B9C0-53D29A2AE9DB/0/GoldMedallists18322012.pdf Gold Medal Recipients]. Royal Geographical Society.
  2. 1 2 3 4 [denstoredanske.dk/Dansk_Biografisk_Leksikon/Samfund,_jura_og_politik/Opdagelsesrejsende/Polarforsker/Ejnar_Mikkelsen Ejnar Mikkelsen]. Den Store Danske. Проверено 8 октября 2016.
  3. [denstoredanske.dk/Dansk_Biografisk_Leksikon/Uddannelse_og_undervisning/L%c3%a6rer/Aksel_Mikkelsen Aksel Mikkelsen]. Den Store Danske. Gyldendal. Проверено 8 октября 2016.
  4. Brian Traantoft Rasmussen. [www.historie-online.dk/nyt/bogfeature/b20152602.htm Ejnar Mikkelsen - En biografi]. Historie-Online.dk. Проверено 12 сентября 2016.
  5. [global.britannica.com/biography/Ejnar-Mikkelsen Ejnar Mikkelsen]. Encyclopædia Britannica. Проверено 8 октября 2016.
  6. 1 2 3 William James Mills. Exploring polar frontiers : a historical encyclopedia. — ABC-CLIO, Inc., 2003. — С. 426-429. — 844 с. — ISBN 1-57607-422-6.
  7. 1 2 3 4 5 6 7 Peter Schledermann [pubs.aina.ucalgary.ca/arctic/arctic44-4-351.pdf Einar Mikkelsen (1880- 1971)] // ARCTIC. — DECEMBER 1991. — Vol. 44, № 4. — С. 351-355.
  8. Spencer Apollonio. Lands that Hold One Spellbound: A Story of East Greenland. — University of Calgary Press, 2008. — С. 121-135. — 322 с. — (Northern lights series). — ISBN 9781552382400.
  9. 1 2 [www.historie-online.dk/nyt/bogfeature/b20152602.htm Ejnar Mikkelsen - En biografi]. Historie-online.dk (24-06-2015). Проверено 27 сентября 2016.
  10. Dan Laursen [pubs.aina.ucalgary.ca/arctic/Arctic24-3-240.pdf Ejnar Mikkelsen (1880-1971)] // Arctic Institute of North America. — 1971.
  11. [arktiskinstitut.dk/en/arctic-institute/background/ Danish Arctic Institute]. Danish Arctic Institute. Проверено 3 октября 2016.
  12. [www.tidsskriftetgronland.dk/archive/1961-12-Artikel05.txt MEDDELELSER FRA DET GRØNLANDSKE SELSKAB]. Tidsskriftet Grønland (1961). Проверено 7 октября 2016.
  13. [www.navalhistory.dk/Danish/Skibene/E/EjnarMikkelsen%282008%29.htm EJNAR MIKKELSEN (2009- )]. Danish Naval History. Johnny E. Balsved. Проверено 7 октября 2016.
  14. [mapcarta.com/19189462 Miki Fjord]. Mapcarta.
  15. [www.geographic.org/geographic_names/name.php?uni=-2888925&fid=1985&c=greenland Ejnar Mikkelsens Gletscher: Greenland]. National Geospatial-Intelligence Agency, Bethesda, MD, USA. Проверено 8 октября 2016.
  16. [www.geonames.org/maps/google_72.584_-108.47.html Mikkelsen Islands]. GeoNames. Проверено 8 октября 2016.

Ссылки

  • Søren Andreasen. [www.uni.gl/media/40804/soeren-andreasen.pdf Ejnar Mikkelsen og oprettelsen af kolonien Scoresbysund] (датск.). Institut for Kulturog Samfundshistorie Ilisimatusarfik (29.06.2009). Проверено 15 сентября 2016.

Отрывок, характеризующий Миккельсен, Эйнар

– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.